Земля шорохов
Шрифт:
Примерно через час мы были у цели – у полуразвалившейся однокомнатной хижины с маленькой крытой верандой. Я подумал, что мы прибыли как раз вовремя – не пройдет и полугода, как эта хижина потихоньку развалится. Все охотники, Хельмут и Луна обрадовались так, словно перед ними был роскошный отель. Они дружно втащили в хижину свои седла и стали добродушно препираться, кому в каком углу спать на источенном червями полу. Из гигиенических соображений я предпочел устроиться на веранде. Кроме того, с веранды я мог неотрывно наблюдать за деревом, к которому мы привязали лошадей.
По моим расчетам, именно на лошадей летучие мыши должны были совершить свое первое нападение.
Поев, мы отправились прогуляться в лесу. Я видел многочисленные следы и тапира, и ягуара, и других зверей, поменьше, но сами животные на глаза нам не попадались.
Я переворачивал все гнилые стволы подряд, и мне удалось поймать двух красивых маленьких жаб, древесную лягушку и (ко
Устроившись поудобнее, я закурил сигарету и, напрягая зрение, стал ждать, когда возле лошадей появятся мыши. Так я просидел часа два, а потом безвольно повалился на постель и уснул.
На рассвете я проснулся, страшно недовольный собой, выпутался из пончо и пошел осматривать лошадей. УвиДев, что две из них подверглись нападению вампиров, я разозлился еще больше – ведь я храпел всего футах в двадцати от них. Укусы представляли собой неглубокие порезы длиной примерно в полдюйма. Обе лошади были укушены точно в одно и то же место – в шею, примерно на ладонь от холки. Но последствия этих маленьких укусов были ужасны. Слюна вампиров содержит какой-то антикоагулянт. Поэтому, когда раздувшиеся мыши улетают, кровь не свертывается и ранки продолжают кровоточить. Конские шеи были все в широких полосах свернувшейся крови, несоразмерно огромных по сравнению с ранками. Животных это, казалось, нисколько не встревожило, и они, похоже, были даже немного удивлены моим интересом к ним.
Я был уверен, что вампиры прячутся где-то поблизости, и после завтрака поднял всех на поиски. Мы рассредоточились и стали прочесывать лес вокруг хижины, зайдя в глубину примерно на четверть мили, заглядывая во все дупла и пещерки. Это бесплодное занятие мы продолжали до ленча. Вернувшись в хижину, мы обнаружили, что единственными живыми существами, приобретением которых мы действительно могли похвастаться, были триста сорок черных клещей всех возрастов и размеров, предпочитавших, по-видимому, запах Луны и Хельмута больше других и поэтому сконцентрировавшихся только на них. Луна и Хельмут спустились к ручью и разделись. Смыв наиболее цепких клещей с тел, они уселись на корточки, словно парочка мартышек, и принялись вылавливать остальных из складок и швов своей одежды. Я спустился к ручью и объявил им, что еда готова.
– Любопытные существа эти клещи,– добавил я между прочим,– очень сознательные паразиты. Наукой уже давно установлено, что они всегда нападают на самых неприятных в экспедиции людей... на пьяниц, дураков, развратников...
Луна и Хельмут уставились на меня.
– Не будет ли вам угодно,– полюбопытствовал Хельмут,– искупаться вон в том водопаде?
– Но вы же должны признать, что в этом есть что-то загадочное. Ни на ком из наших охотников клещей нет, а они, сказал бы я, довольно хорошая приманка для паразитов. На мне тоже нет. А есть только на вас двоих. Вы знаете старую пословицу о паразитах?
– Какую пословицу? – недоверчиво спросил Хельмут.
– Рыбак рыбака видит издалека,– сказал я и поспешил обратно в лагерь, потому что они уже схватились за башмаки.
На солнце было так одуряюще жарко, что, поев, все мы вытянулись на веранде и устроили себе сиесту. Все храпели, словно стадо свиней, а я никак не мог уснуть. Вампиры по-прежнему не шли у меня из головы. Я был страшно раздосадован тем, что мы не нашли их убежища, которое – я был уверен в этом – находилось где-то поблизости. Конечно, я понимал, вампиров здесь могла оказаться всего какая-нибудь пара, в таком случае найти в лесу их убежище было бы в три раза труднее, чем отыскать иголку в стоге сена. Но когда все, бормоча и зевая, проснулись, в голову мне вдруг пришла одна мысль. Я вскочил на ноги и вошел в хижину. Взглянув вверх, я, к своей радости, увидел, что в единственной комнате хижины есть деревянный потолок, а это значило, что между крышей и потолком должен быть своего рода чердак. Я поспешил наружу и на фронтоне крыши действительно увидел квадратное отверстие, которое, несомненно, вело в пространство между крышей и потолком. Теперь-то уж я был просто убежден, что чердак битком набит вампирами, и стал нетерпеливо ждать, когда охотники соорудят из стволов молодых деревьев лестницу и приставят ее к отверстию. Вооружившись мешком, чтобы складывать пленников, и тряпкой, чтобы предохранить руки от укусов, я торопливо взобрался наверх. Следом за мной полез Хельмут, которому я поручил закрывать вход на чердак моей старой рубашкой. Держа во рту электрический
фонарик, я протиснулся на чердак. И сразу же обнаружил, что деревянный потолок в высшей степени небезопасен. Мне не хотелось обрушиться вместе с потолком в комнату и, чтобы увеличить площадь опоры, я распростерся на нем, как морская звезда. Ползя на животе, как краснокожий разведчик, я начал обследовать чердак.Первым живым существом, которое я увидел, была длинная тонкая древесная змея. Она прошмыгнула мимо меня к отверстию, которое караулил Хельмут.
Когда я сообщил ему об этом и попросил поймать ее, он скатился с лестницы, отпустив набор сочных австрийских ругательств. К счастью для него, змея нашла в потолке щель, и больше мы ее не видели. Я упрямо пополз дальше, потревожив трех небольших скорпионов, немедленно бросившихся .к ближайшим дыркам, и восемь больших отвратительных пауков самого волосатого вида. Эти лишь слегка шевельнулись, попав в луч фонарика, и нерешительно застыли на месте. Но ни малейших признаков летучих мышей нигде не было. Не найдя даже их помета, я был совершенно обескуражен и уже начал злиться на летучих мышей вообще и на вампиров в частности, как вдруг луч моего фонарика выхватил из темноты какое-то существо, которое сидело на поперечной балке и злобно на меня смотрело. Я тотчас забыл обо всех вампирах.
В светлом круге луча фонарика сидела карликовая сова – птица размером не больше воробья. Она глядела на меня круглыми желтыми глазами с молчаливым негодованием священника, который в середине службы вдруг обнаружил, что органист пьян. У меня есть пристрастие к совам всех видов, а карликовых я любил больше всего.
Меня, наверно, привлекает их крохотный рост в сочетании с полнейшим бесстрашием; во всяком случае, я решил во что бы то ни стало добавить эту сову к своей коллекции. Направляя луч фонарика прямо ей в глаза, чтобы она не видела моих движений, я осторожно поднял руку и быстро набросил на нее тряпку. Сова вскрикнула от негодования и дико затрепыхалась, запустив сквозь тряпку мне в пальцы свои маленькие, но острые коготки. Положив фонарик на пол, я крепко закутал сову в тряпку, сунул за пазуху и ради пущей предосторожности застегнулся. Потом, еще раз убедившись, что летучих мышей на чердаке нет, я стал пробираться обратно к выходу. С совой за пазухой ползти на животе было по меньшей мере трудно, и мне пришлось пропутешествовать на спине. Это дало мне возможность превосходно рассмотреть пауков. Теперь они казались мне величиной с суповую тарелку, и каждый из них был готов свалиться на меня при любом моем неосторожном движении. Потрясенный их страшным видом, я старался держаться подальше от самых больших и самых волосатых. Наконец я добрался до отверстия и выкарабкался на свет.
К моему удивлению, поимка карликовой совы потрясла и восхитила охотников. Я ничего не понимал, пока мне не объяснили, в чем дело. В Аргентине существует всеобщее поверье, что стоит заполучить эту маленькую птичку – и вам привалит счастье в любви. Это был ответ на вопрос, который занимал меня вот уже несколько недель. В Буэнос-Айресе на птичьем рынке я увидел карликовую сову в клетке. Ее владелец запросил за нее цену настолько фантастическую, что я хохотал над ним, пока не понял, что он и в самом деле хочет получить такие деньги. Торговаться он отказался, и когда я отошел, не купив птицу, он даже бровью не повел. Через три дня я пришел снова, решив, что теперь продавец будет более покладист, и узнал, что он продал свою сову, и именно за ту цену, которую просил за нее. Это показалось мне невероятным, и я никак не мог придумать удовлетворительного объяснения. Но теперь я понял, что цену мне перебил какой-нибудь деревенский парень, домогавшийся девичьей любви; мне оставалось только пожелать, чтобы сова принесла ему счастье.
Это была наша последняя ночь в горах, и я решил во что бы то ни стало поймать вампира, если он хоть чуть-чуть поколеблет ночной воздух. Я даже решил использовать самого себя вместо приманки. Это, кстати, позволило бы мне проверить, правда ли укус вампира безболезнен, как об этом говорят.
Когда все отправились в свой безвоздушный будуар, я приготовил себе постель как можно ближе к лошадям, но не настолько близко, чтобы отпугнуть мышей, и завернулся в пончо, оставив одну ступню снаружи. Я где-то читал, что вампиры очень любят человеческие конечности и особенно большие пальцы ног. Во всяком случае, это была единственная часть тела, которой я был готов пожертвовать во имя науки.
Так я лежал в лунном свете, вглядываясь в лошадей, а моя ступня замерзала все больше и больше, и я начал бояться, а вдруг замерзший большой палец человеческой ноги не понравится вампирам. Из темного леса доносились слабые звуки ночи, миллионы цикад без конца плотничали в подлеске, стучали, пилили, ковали крошечные подковы, практиковались в игре на тромбоне, щипали струны арфы и учились пользоваться маленькими пневматическими дрелями. На верхушках деревьев хрипло, словно мужской хор, готовящийся к концерту, прочищали свои глотки лягушки. Все (в том числе и моя ступня) было великолепно освещено луной, и только летучих мышей нигде не было видно.