Земля-Сортировочная

– И трусы, – жестко подтвердил я.

– А девки?.. Они тоже?..

Но договорить мы не успели.

Впереди показался кирпичный пакгауз и ограда из железных листов. Мы пролезли в парализованную дверку и через крапиву выбрались на насыпь. Вдоль задней стороны деревянного перрона мы пошли к паровозной стоянке. Под перроном валялись ящики, обломки кирпичей, газеты, бутылки и башмаки. Впереди показались ворота, которые охранял космический шпион дядя Дмитрий Карасев.

Вообще-то он охранял тупики, где стояло обширное вагонное хозяйство. О нем все забыли, но все равно берегли. Тут стояли, сейчас припомню, два паровоза, дрезины, платформы, цистерны, еще чего-то, короче, не помню, дофига всего. Этот тупик был обнесен забором с колючей проволокой наверху, а дядя Карасев охранял ворота.

Ворота были замечательные, железные, побитые, как рыцарский щит. На них был написан отрывок какого-то грозного слова: «…тужай!». Под ворота убегали ржавые рельсы, а дальше уже расплетались целым веером. Над воротами торчала будка с выбитыми стеклами. Карасев должен был сидеть там, но чаще он, совсем пьяный, лежал за будкой на панцирной сетке, сквозь которую проросла трава.

– Скажешь Карасеву, что тебя дядя Толя прислал, – наказал я Барбарису, поднял с земли специальный болт и загрохотал по створкам.

Через некоторое время я услышал хруст шагов, а потом скрежет засова. Карасев со скрипом приоткрыл створку и высунул лохматую голову в репьях.

– Борька? Вовка? – спросил он, увидев нас. – Вам чего?

– Батя прислал… – фальшиво залопотал Барбарис, протягивая ведро. – Просил, как обычно…

– Заходи! – заметно приободрился Карасев.

Заперев ворота, он перехватил ведро и свистнул своего пса Байконура, у которого были желтые, спившиеся глаза.

Мы пошагали по тропинке вдоль забора. Кругом рос чертополох и стояли вагоны. В пустое синее небо скучно торчали ободранные семафоры. Байконур молча брел за нами в высоченной траве, как подводная лодка.

– Дядь Мить, – окликнул я Карасева, – вас еще не выследили шпионы диктатора?

– Не, Вовка, – сказал он. – У них квалификации не хватает.

Мы вышли к свалке металлолома. Все здесь проржавело до дыр. Сбоку аккуратно стояла летающая тарелка дяди Карасева, очень напоминающая трактор «Беларусь», но без колес.

– Дядь Мить, – опять спросил я, – а вы правда на ней из созвездия Геркулеса прилетели?

– Правда, пацаны, – серьезно ответил Карасев, откинул кожух и высыпал картошку в специальную дырку. – Хотя может, и из Козерога. Я еще плохо в вашем небе разбираюсь.

Он залез в кабину, протер рукавом мутные циферблаты и нажал на рычаг. Затарахтел мотор. Густой сивушный дух пополз во все стороны. Байконур со стоном зевнул и лег на засаленную землю.

– А почему ваша тарелка самогон гонит? – спросил Барбарис, не обладавший зачатками поэтического мышления.

– Он, пацаны, в еенном двигателе как смазочное масло, – пояснил Карасев, выколачивая из ведра земляные крошки. – Раньше-то, в Козероге, я не знал, что его пьют, а здесь узнал. Двигатель мне сейчас не нужен, а эту систему я эксплуатирую.

Он поставил ведро, достал шланг, купленный в прошлом году у артельщика Полубесова за литр сивухи, и опустил его в ведро. Потом подкрутил вентиль-барашек и присел на ящик. Мы с Барбарисом тоже сели.

– А Байконур пьет? – спросил я.

– Все пьют, – ответил Карасев. – Подрастешь, и ты будешь. Одиноко мне, пацаны, вот я Байконура и приучил.

– А как же друзья?.. – я забросил удочку насчет Меркина.

– Стараюсь в одиночку, – ответил Карасев. – Боюсь шпионов.

– Так вообще не пейте, – сказал Барбарис.

– Молодой ты еще, Борька, – грустно произнес Карасев. – Жизни не понимаешь. Для меня, может, это идейный принцип.

– Какой еще принцип?.. – буркнул Барбарис и качнулся.

Я тоже почувствовал, что все поплыло – кабина трактора собралась взлететь в созвездие Козерога, застенчиво засветившееся на небе, у Карасева неудержимо отрастали перепончатые уши и глаза вылазили на стебельках, а Байконур парил в невесомости все в той же лежачей позе.

– Такой принцип! – задиристо крикнул Карасев. – Я знаешь, кем раньше был? Знаешь?! Я лайнер-лейтенантом был, и орденов у меня висело, как у… как у… – он потряс свой ватник за грудь, – как у Гагарина!.. Я профессиональный разведчик был и повстанцев выслеживал!..

В ведро из шланга потекла тоненькая струйка.

– Выследил?.. – спросил я, плавая в сивушном тумане и уже плохо ворочая языком.

– Пацаны во мои милые, глупые!.. – Карасев обнял нас и попытался заплакать. – Да ведь их хрен выследишь!.. Они вот где-то здесь замаскировались, а где, ерепена крача, непонятно никому!..

Я с трудом припомнил, зачем сюда приперся.

Карасев дрожащими руками приподнял ведро и хлебнул через край, а потом немного плеснул в миску Байконура.

Барбарис спекся и задремал, подперев кулаком щеку и поставив локоть на колено.

– Дядя Карасев, – твердо сказал я. – Я у тебя что спросить-то пришел… – голова моя пылала. – Самое главное… Это… Ты мне скажи: повстанцы – они кто?!

– У меня знаешь, какая кв-в-валификация?.. – спросил Карасев и потряс меня за плечи. – Я с этой самогонкой так з-замаскировался… Другой агент сто лет учиться будет, как под землянина подделаться, а я уже… Уже!.. А диктатор наш галактический, ерепень крачовый и крача ерепенная, разжаловать меня хотел!..

– А у тебя… к-классификация!.. – тонко и злобно крикнул я.

– Да!.. – вскинулся Карасев. – Мне нельзя ее терять!.. И… и… – он наконец всхлипнул и прижал меня к себе, – и я ж люблю вас… Там же одни андр-роиды, выпить не с кем… Вовка, друг… Как же я там без тебя?!..

А больше я уже ничего не помню.

Р.S. Я всегда говорю, что надо песать правду жизни даже в научнофантастической повести. И сдезь я напесал правду жизни, тоись ничево не узнал у Карасева, потомучто здуру закосел.

Глава 4. Как расстреляли слесаря Половинкина

Не помню, как я очутился у ворот. Они уже были закрыты, Барбарис держался за башку, а ведра с нами не оказалось.

– Вовтяй… – тихо сказал слегка зеленый Барбарис. – Я домой пойду…

– А чего?.. – с трудом поинтересовался я.

– Пойду я… – прошептал Барбарис. – Надо…

– Проваливай… – ответил я и присел на бугорок.

В голове у меня шумело, как на станции. По небу плыли противные облака. Барбарис, сгорбившись, уходил под насыпью.