Земля вечной войны

С Семена текло. Должно быть, у него ниже пояса перестала работать вся телесная механика, все те незаметные клапаны и тяжи, удерживающие внутри отходы. Вонь. И постоянно – горячее кап-кап на спину, на брюки. Нина несколько раз предлагала сменить Юса. Но он упорно мотал головой. В каждой новой комнате останавливались, шарили пятном фонаря по стенам, искали цифры. Долгое время их не могли найти, шли наугад, сверяясь на развилках с компасом. Наконец очутились в округлой комнате, похожей на дно колодца. Посреди нее вверх уходила винтовая лестница. С нее свисали сосульки. Лед лежал и на полу, коркой одевал стены.

– Пришли, – прохрипел Семен. – Семь-двадцать. Западный выход. Проверить трэба, ночь там ци шо. Наверху, – он показал пальцем наверх.

– Я пойду, – Нина сбросила рюкзак. – Постели ему.

Юс отстегнул коврик, расстелил. Перетащил Семена на него. Потрогал ему лоб.

– Пить?

– Да, Юсе, пить. Согрей мне, а?

– Сейчас, – Юс вытянул из рюкзака примус, – сейчас.

– Херово мне, Юсе. Не доцягнеце вы меня. У меня там, внутри, горит все. А ног не чую. Ничего от пупа.

– Само собой. У тебя пуля в позвоночнике.

– Юсе, знаю я. Кольки дзен тягнеце по воде все, по ледяной. Знаю я, што там. Не доцягнеце вы мене. Ще пару таких дзен, и амба. Вин як отрыма-лося. Та я ж знав, Юсе. Я колы шов з вами, знав. Я ж одын пышов. На всех на вас. А што было робыты? Ты Ибрагима не знаеш. Вин – курва. Така курва, што курвей на тысячу километров не знайти. Юсе, вин же порве, вин же всех людей порве, йому наплеваты, я кажу тобу, тры разы наплеваты, хоць мильоны там. Шо ж ты робыш, Юсе, шо ж ты робыш, а?

– Сейчас чай будет. Сейчас закипит, – сказал Юс.

– Юс, ты мне до чаю – того, шо мне баба колола. Чи хоць спирту. Хоць грамулечку. Пошукай, а, хлопче?

– Только выпей чаю сперва.

– Я выпью, выпью. А ты пошукай, хлопче, пошукай.

Когда Нина спустилась по лестнице, он уже спал и улыбался во сне.

– Сколько ты ему ввел?

– Все, что было в ампуле.

– Пять кубиков? Он умрет во сне.

– Может, – Юс пожал плечами. – Смотри. Он стянул с Семеновой ступни ботинок.

– Да. А выше?

– И выше, почти до колен. Ведь постоянно в ледяной воде. А ноги парализованы.

– Если он не загнется от морфина, проще его пристрелить.

– Я его вытащу.

– Куда? На ледник? До него полкилометра, и все вверх. А внизу наши общие друзья. Я видела – там внизу стойбище. Лошади. И дым. Нужно ночи ждать.

– Я его вытащу.

– Тогда мы сдохнем все вместе! Если я не пристрелю вас обоих раньше!

– Ты уверена, что друзья Семена все поймут правильно, если увидят, прилетев по маяку, тебя вместо него? Уверена?

– Твою мать!

– Чаю выпей, – предложил Юс. – Он хороший, не отсырел совсем.

Выпив чаю, Нина заснула. А Юс не смог. Сидел, обхватив колени руками. Холодно было. В этом подвале холод жил годами. Юс промерз весь, до самой последней клеточки. И снова, как когда-то на кровати в общежитии, почувствовал, что умирает. Мир стал серее, истончился. И за его мутной пленкой клубилась темнота.

Они не успели к утру. Карабкаясь в сумраке по морене, волоча на себе столько груза, едва успели подняться до ледника. Сбили колени и расцарапали руки. На морене все двигалось, осыпалось вниз. Вмерзшие в лед камешки драли ладони. На узкой полке, выпаханной в скале отступившим ледником, остановились. Не было сил идти. Ледяной ветер резал как нож, обжигали холодом промерзшие камни.

Семена все время тащил Юс. Тащил, не чувствуя ног. А на этой полке – упал. Ноги больше не слушались. От них поднялся тусклый холод и долился до сердца, до горла. Юс хрипел, стараясь выкашлять мертвую слизь, задыхался, скорчившись на чешуйчатых камнях. Тогда к нему снова пришел ангел, маленький и серый, и стал в изголовье.

Подожди немного, крылатый, – попросил его Юс, – подожди, пожалуйста. Дай мне еще немножко, а? Я ведь знаю, я ведь в долг живу, не своим живу, я почти весь в том подвале остался. Я ведь тебя знаю. Это ты тогда приходил ко мне, ты. Зачем ты не забрал меня тогда? А теперь вот, видишь, чего я наделал. Мне нужно, пожалуйста. Еще немного, а?

Ангел кивал и становился все тоньше, прозрачнее, и просвечивали уже сквозь него зубчатые грязные сераки, и серый покатый горб ледника за ними, – и вдруг там, на самом верху, загорелся тускло-желтый огонь. Заплясал, заискрил, стремительно наливаясь алым. А через минуты уже поползло наверх, за перевал, немыслимо яркое, раскаленно-белое солнце.

Первый раз по ним выстрелили через три часа, когда солнце уже растопило корку на леднике и разбудило дремавшую в его прожилках воду. Сухонько, слабо щелкнуло внизу, погнало вверх тонкое эхо. За ним – еще, и еще. Потом взвизгнуло впереди, посыпалось каменной крошкой.

– Стойте, – прохрипел Семен, – стойте. Вон, морены грэбень торчит, туда. Туда.

Юс свалил Семена на успевшие накалиться камни, упал рядом.

– Во воны, вон, – Семен показал рукой. – Все, приплыли. Нина, давай мне дубальтовку свою.

– Зачем? – спросила опешившая Нина.

– Як зачем? А як вы праз перевал пойдете? Воны ж на взлете постреляюць вас, бы кур. Голо там, ховацца некуды. Маяк мой ще у вас? Не выкинули?

– Не выкинули.

– Добже. Можа, цяпер ж и покликаем хлопцыв, а?

– Нет, – ответил Юс. – Нет.

– Эх, Юсе. Тады не добыв, та зараз добывает.

– Если ты вызовешь своих хлопцев, ты убьешь мою Олю. Вместе со мной.

– Знаю, Юсе, знаю. Прабач. Так, ситуевина. Шо ж тут зробыш. Юсе, обяцай мне, шо штука гэта до Ибрагима не попаде. Обяцаеш?

– Да, – ответил Юс. – Я обещаю это тебе. Ты же знаешь, что я собираюсь сделать.

– Добже, Юсе, добже. Тильки помирать неохота. Ох, неохота, Юсе. А дзень сення файны. Файны. Hex Нина мне пушку свою дасць. Ведаеш, як працоваты з маяком? Ведаеш? Добже. Код сем тры одын восемь восемь. Включиш, воны через дваццаць хвылын зъявяцца. В Кызылрабатэ воны, у майора. Вин сябра мой, з им в Афгане куковалы. А цяпер – давай пушку.

– Семен, мы тебя дотащим.

– Дотащим, холера ясна. Воны догоняць праз поугадзины, самое большое. И тогда шо? Разом сдохнем? Большая радость.

– Ты уверен, что он под дулом автомата не заставит нас вызвать его хлопцев? – спросила Нина.

– Дай ему автомат. Дай. Пожалуйста, – попросил Юс.

Нина сняла с плеча автомат. Передернула затвор. Вытянула из рюкзачного клапана сверток.

– На. Тут еще три магазина полных.

– Тры магазина, надо ж, – Семен ухмыльнулся. – Ну шо, браце Юсе, бывай. Сустренемся у казалупа на шастку, як класик казау.