Земля заката

Намётанным после визитов в разные города взглядом Данилов видел, что силы охраны правопорядка тут основательные, хотя и не бросаются в глаза обывателям. Прохаживались патрули, (иногда проезжали конные) стояли шлагбаумы, на окнах маленьких будок из металла, предназначенных для охраны, были бронированные жалюзи. Могли быть и камеры видеонаблюдения, не привлекающие внимания.

Да, вскоре он заметил пару.

Выглядело это внушительно. Похоже, средств у Вольного Города завались, и к безопасности тут подходят серьезно.

Младший заглянул через ворота. Невысокие дома, красиво покрашенные и облицованные, узкие пешеходные улочки. Всё как будто вылизано. Скамейки, фонтанчики, Деревья, кустики, сейчас уже облетевшие. Прилично, но без форса, одетые люди. Магазинов мало, и никто никуда не спешит.

Даже такую мелочь заметил – все провода аккуратно убраны, не висят над улицей, как бывает в поселениях, где много жителей, и все заселяют дома, как попало.

Скучновато. Поэтому он решил ещё побродить по улицам Внешнего, чтобы составить полное впечатление.

Во Внешнем оказалось гораздо больше жизни. А порядка разве что чуть-чуть меньше.

Улицы здесь были уже пошире. И по ним нечасто, но проезжали автомобили! Младший сбился со счёта на втором десятке. И это за несколько минут. Конечно, были и брички (кареты?) и основательные повозки на рессорах с широкими шинами, были велосипеды и мотоциклы (или мопеды?), даже грузовые трехколёсные. Такого движения он нигде ещё не встречал.

Саша ожидал увидеть обычные примеры разрушения – скелеты сгоревших автомобилей, обломки зданий, спрессованные завалы мусора. Но обитаемая часть Гамбурга была прибрана, вычищена и облагорожена.

Сложно представить, сколько было проделано работы и сколько понадобилось лет. Младший видел другие города, даже такие, куда не упало ядерной бомбы. И обычные пожары от засух и молний способны нанести огромный ущерб.

Наверное, в первые годы ещё оставалось достаточно тяжёлой техники. Иначе как объяснить, что все разрушенные дома смогли разобрать, а все обломки вывезти? Проплешины в городской застройке, где на старых картах были обозначены здания, стали парками, скверами, рыночными площадками.

Впрочем, и сейчас работа продолжалась. На отгороженном пустыре возводились невысокие жилые дома из красного кирпича. Город жил и менялся.

В одном месте исторические руины вписали в архитектуру, облагородили, оставили как памятник. Младший не знал, чем знаменит этот дом, но уже видел такую традицию.

Как и в Петербурге, каналы здесь заменяли часть улиц. Через них были перекинуты такие же винтажные мосты, по воде сновали лодки.

Кирпичных домов в стиле «модерн» (кое-что всё же осталось в памяти после рассказов Денисова) с башенками и другими украшательствами, как те, что на въезде в город, попадалось немало. Над одним, в три этажа, вился флаг, а на флаге он узнал знакомую символику.

Руна сол. Молния. Электрический разряд.

Вот и Северный легион. Их представительство. Выходит, Вольный город имел с ними дела, раз открыто что-то вроде посольства.

«Ничего нового, везде одно и то же. Политика, дипломатия. Но это лучше, чем война».

У крыльца с фронтальной части стояли несколько стражников, как статуи: в касках и с автоматами. На касках небольшие рожки. Наверно, церемониальная форма. Смеяться при взгляде на них не хотелось. Грозные, мощные.

Младший спокойно прошёл мимо, они даже не шелохнулись, хотя парень готов был поклясться, что взгляды у них цепкие.

Над площадью, примыкавшей к порту, работал большой, очень большой проекционный экран, закрытый ячеистой решеткой, на которой были видны вмятины от камней. Младший не сразу понял, что это не огромный баннер, а именно гигантский «телевизор», не видел ещё таких больших. Кое-где экран был поцарапан, некоторые участки горели чуть тусклее, но в целом был в очень приличном состоянии.

По экрану нон-стоп крутили новости. Динамики чуть хрипели, но немецкому языку это не сильно вредило. Александр на слух плохо воспринимал беглую речь, и объявления казались ему грозными указами. Но, вчитавшись в бегущую строку, он понял, что рекламируются разные услуги – парикмахерские, какие-то салоны и даже кинематограф.

Впрочем, с интервалом минут в десять пробегало и официальное объявление. О том, что неграждане могут находиться во Внутреннем городе только до 20:00. Нарушители будут «задержаны». Оно дублировалось на английском, русском (!) и еще паре языков.

«И расстреляны», – так и хотелось добавить.

Он вырос не только на фантастике, но и на фильмах про Великую Отечественную. Поэтому, хоть никогда не видел живых немцев, но немецкий был для него… примерно как для некоторых европейцев его русский язык. Не ненависть, даже не страх, но подсознательное отторжение. Иррациональное чувство. Он вспомнил охотника за головами из Прибалтики. У того тоже, наверное, была генная память о чём-то. Каждый помнит плохое, которое причинили ему, но никто не хочет помнить, что сделал он сам. Или его предки. И даже Война эти узлы не распутала.

Потом были новости об итогах выборов. Ого! Оказывается, здесь бывали даже выборы. Вот где фантастика. Три партии в Городском совете (Stadtrat) получили примерно равное количество мест – «либералы», «соцдемы» и «консерваторы». Но консерваторы – чуть больше. Вот только ему с того что? Разве чуть лучше будет понимать это место. Ещё нигде Александр не слышал о подобном. Он привык думать, что выборы – это фигня, обман и баловство, а решать важные задачи и вершить судьбы должны «серьезные люди».

Потом крутили разные ролики. Некоторые были явно новые – рекламировали костюм, который превращался в безрукавку, электрический магнит («находка для поисковика!»), ружья, ножи, инструменты…

В паузах показывали довоенные ролики, развлекательные. Клипы, приколы, скетчи с закадровым смехом, которых он не понимал.

Хотя объявлений было больше. Бегущая строка менялась слишком быстро, но Саша успевал переводить отдельные слова: магазины, автосервис, сауны и общественные бани – их оказалось неожиданно много. Некоторые предложения выглядели слишком фривольными. Хотя бес её разберёт, эту чужую культуру. Говорилось же раньше, что секс «продаёт» всё, даже далёкие от него вещи.

Его немецкий всё-таки был хреновый. Хорошо, английский выручал. На инглиш переводили все объявления, не только официальные, и всю рекламу. И дело не в том, что тут бывало много англичан. Не говоря уже об американцах. Просто английский здесь понимали многие, да почти все. Саша слышал, что такой язык, на котором могут общаться даже те, для кого он неродной, называют лингва-франка.

Почти полчаса он проторчал перед экраном и теперь был переполнен информацией, в основном бесполезной. Даже записывать ничего не стал. Но проникся духом большого гудящего улья.