Земной круг

«Практическое географическое описание о Жиганском уезде» — так называлась эта рукопись, составленная в 1804 году. Написал ее «губернский регистратор» землемер Иван Кожевин. Я было хотел отложить в сторону эту книгу, но что-то заставило меня раскрыть ее.

«Сей страны россиянами и до заведения городов Якутска и Жиганска славят проплывших в море великих кочей», — было написано на четвертой странице.

Что такое?!

Я погрузился в чтение кожевинской книги. В конце ее, на страницах 30 и 31, было написано следующее:

«Помянутых в § 6 древних дозаведения Якутска и жиганска многими в баснословии жителями изъясняемых кочей по Лене в море сплыло три. Из них одного днище о разбитии водами выкинуло или оставлено народом имеется на горах в Зашиверском уезде близ селения Шанского из самого толстого лесу строеное сшедшего с него народу и кто они были признаков нигде не видно. Многие по слухам доходят одной только догадкою с одного коча чрез Колымы и Анадырь перешедшие народы до заведения Гижигинского острога тут первые они опоместились жительством, а прочие отнесены морем к северу к берегам Америки. Ежели то правда чрез пронесшиеся слухи коряк и чукоч к их жителей будто б и они с чукотского носа их видели по русскому обряду богослужений но в рассуждении г-на землемера Ефима Кожевниа оттоль выезда не успел от них отобрать достаточного сведения впредь до прознания иногда могущим быть путешественникам сие рассудил предать на замечание».

Что удалось узнать об обоих Кожевиных?

Ефим Кожевин, пройдя в 1795–1799 годах побережье Ледовитого океана от устья Лены до Чукотского носа, записал сказание о великих кочах и передал его своему сыну Ивану. Иван же Кожевин был выдающимся путешественником своего времени, но, к сожалению, забытым, как и многие русские исследователи.

Во-первых, в 1804 году он составил карту части Сибири, на которой показал русские владения в Северной Америке.

В 1805–1807 годах Иван Ефимович Кожевин отправился вместе с ботаником И. И. Редовским для исследования Сибири и севера Тихого океана. Они побывали в Кяхте, на китайской границе, посетили Алданский хребет, Удский острог.

Редовский вместе с Кожевиным собирался осмотреть также Курилы и Камчатку, по умер в 1807 году в Гижиге, направляясь на Сахалин и Шантарские острова.

Научная деятельность Ивана Кожевина не прекратилась. Через два года он появился в экспедиции М. М. Геденштрома в полярной Сибири.

По удивительному совпадению, Кожевин исследовал тот самый Фаддеевский остров, на котором в наше время были найдены следы древнерусских мореходов, о которых мы уже говорили.

В зиму 1809/10 года Иван Кожевин заболел и не смог продолжать своего путешествия с Геденштромом.

Вот все, что пока мы знаем о человеке, сохранившем сказание о великих кочах, один из которых был выброшен на берег Индигирки к югу от Русского Устья, другой обошел вокруг Камчатки и попал в Гижигинскую губу, а третий был унесен к скалистым берегам неведомой земли — Аляски.

Иван Кожевин, широко общавшийся с учеными и путешественниками, без сомнения, знал о плавании Семена Дежнева. Но историю похода великих кочей он никак не связывал с Дежневым, а прямо указывал на несравненно ранний срок их плавания — до основания Якутска (1632). Если русские в Мангазее и Енисейске прослышали про Лену около 1619 года, то плавание великих кочей с Лены к Ледовитому океану должно было состояться между 1619 и 1632 годами.

Кожевин еще около 1805 года, вероятно, был знаком с неутомимым собирателем сведений о русских путешествиях Григорием Спасским. Этот человек впоследствии издавал «Сибирский вестник», изучал деятельность старых землепроходцев. Он писал о Мангазее, о ленском походе Васьки Бугра, уделил много внимания Семену Дежневу и его спутникам.

Есть и прямой намек на его знакомство с Кожевиным: Григорий Спасский печатал описание путешествия Геденштрома, Кожевина, Пшеницына и Санникова.

Не знаю, цел ли архив Г. И. Спасского, но мне кажется, что в этом собрании должны быть в числе других бумаги землемера Ивана Кожевина. Вероятно, есть какой-то отраженный свет кожевинских прозрений о древних мореходах у Спасского! Ведь Спасский гадал о судьбе кораблей, погибших у берегов полярной Сибири. Бывший земский исправник в Кузнецке и горный чиновник Колыванских заводов написал «Историю плавания Россиян из рек сибирских в Ледовитое море» [147] . В этом сочинении Г. И. Спасский приводил замечательные данные, почерпнутые из архивов, которых мы еще не сумели разыскать. Но они в то время были вполне доступны неутомимому летописцу скитаний русских людей в полярных льдах и пустынях Средней Азии.

147

«Сибирский вестник», 1821, ч. 15.

Кожевинские наблюдатели могли быть, да и, наверно, были включены в записки и путевые донесения И. И. Редовского. Все бумаги, оставшиеся после его смерти в Гижиге, когда остальное скудное имущество ученого было продано с торгов, были переданы, наверное, тем же Кожевиным в Российскую Академию наук.

Но с 1807 года по сие время никто не удосужился написать полную историю похода Редовского и Кожевина по снегам Лены, Алдана и Гижиги.

Иван Кожевин знал о замечательном открытии своего спутника по походу на полярные острова — Якова Санникова.

После того, как Кожевин покинул отряд Геденштрома, отважный передовщик Санников, проходя по западному берегу острова Котельного, нашел безвестную могилу с деревянным крестом. Крест был обложен свинцом, на нем виднелась русская надпись. Около креста лежали копье и две стрелы. Высокая нарта, которую когда-то волочили на ручных лямках, стояла возле могилы. Неподалеку от могилы Санников нашел рубленую избу — русское зимовье и предметы, вытесанные из оленьего рога. Через год, вновь придя на это место, Яков Санников вскрыл могилу. Человеческая челюсть, железные стрелы, топор, прибор для литья пуль, кремень и огниво лежали в деревянном могильном срубе. Возле устья реки Царевой Санников увидел остатки корабля — судовое днище с кедровыми кокорами, истлевшие сосновые доски… Вести о печальных находках на Котельном дошли до Григория Спасского, и он, как и другие историки, попытался проникнуть в тайну этих событий.

А Иван Кожевин? Он не мог не связать известий о великих кочах со сказанием Якова Санникова о могиле безвестных мореходов на острове Котельном.

Сейчас нам гораздо легче, чем И. Е. Кожевину или Григорию Спасскому, подвести какой-то итог дерзаниям русских людей в самом начале XVII столетия. Мы можем к первой четверти этого века приурочить целый ряд знаменательных событий.

Плавание неизвестных мореходов вокруг мыса Челюскин, расспросы Ивана Петлина о «корабельном разбое» в Китае, заявление Федора Барятинского шведским послам, уверенность Джона Меррика в том, что морской путь на Восток уже сыскан русскими, сказание землемера Ефима Кожевина о великих кочах, находка на острове Котельном — все это заставляет нас думать о смелых попытках наших предков пройти Ледовитым океаном в Теплое море.

Мангазейские дела

Теперь мы возвратимся в «златокипящую» Мангазею и Туруханск, откуда в 1626 году к новым восточным землицам пошло пятьсот служилых и промышленных людей.

Землепроходцам было приказано собирать сведения для составления первого чертежа Сибири. Впоследствии он был написан, но в скором времени исчез.

Есть все основания предполагать, что чертеж попал в руки любознательного Адама Олеария.

Иноземцы снова пытались прорваться с запада сквозь ворота Ледовитого океана. Вероятно, еще в Москве, на дворе у немчина Ивана Деваха-Белоборода, русские узнали о том, что голландцы хотят послать свои корабли к Югорскому Шару. И действительно, в 1625 году пустозерский самоедин Лева поспешил сообщить березовскому казаку Ваське Пустозерцу о появлении немецких людей в Карской губе. Они пытались войти в устье Мутной реки, разведывая ямальский волок, но повернули назад и ушли Большим морем обратно. Это был, как мы знаем, мореход Корнелий Босман, служивший в «Северной или Гренландской компании». Пролив Югорский Шар он еще кое-как прошел, но карские льды показались Босману непреодолимым препятствием.

Это была последняя прямая попытка голландцев пройти северо-восточным путем в страны Востока.

Но только ли эти цели преследовал Корнелий Босман?

В год его прихода на ямальском волоке, на берегах Мутной были расставлены караулы, и особый «досмотрщик» Федор Игнатьев зорко оглядывал подходы с моря к Мутной реке.

Года через два мангазейцы, тоболяки, енисейцы и березовцы снова ждали прихода каких-то немцев с Большого моря. Савва Фрянчуженин, все еще живший в Тобольске, еще мог надеяться на то, что фортуна будет благосклонна к заморским гостям. Ссыльные иноземцы в Сибири поговаривали, что Большим морем можно утечь из московского плена «в немцы».