Зенитные залпы

Стемнело. Ночь все заволокла, все прикрыла вокруг. Грохот боя утих. Возле полуразрушенного входа в ДКП стояли двое вражеских часовых. Сергей и еще один смельчак подкрались к ним и бесшумно их сняли. А другим ходом, ведущим в противоположную сторону, один за другим выползали на поверхность бойцы. Их было пятнадцать. Союзницей для них стала изрытая оврагами степь, окутанная ночной темнотой.

Обо всем этом стало известно позже. В тот тревожный день никто не знал о судьбе бойцов и командиров, находившихся на ДКП-1, по которому Даховник вызвал огонь своих батарей. Все считали их погибшими. Так полагал и Манухин, на глазах у которого зенитные батареи били по КП дивизиона, куда прорвались вражеские танки с автоматчиками.

Бои с танками полк Германа вел на всех рубежах, где стояли его дивизионы и батареи. Но особенно тревожная обстановка сложилась у Спартановки.

7. Спартановка

Манухин возвратился на КП полка перед вечером. Рассказал Герману обо всем, что видел на огневых позициях. Вспомнив о пылающих сооружениях в районе КП первого дивизиона, спросил:

— А что докладывал Даховник?

— Последний раз он сообщил, что к нему на командный пункт вышло до десятка танков. Два подожгли. Остановить остальных нечем. Вызвал огонь батарей на себя. — Герман произнес это чуть повышенным тоном, а затем тихо добавил: — Погиб командир дивизиона…

— На таких людях, как Даховник, фронт держится, — промолвил Манухин. — Вот и танки остановили. А гитлеровцы хотели взять Сталинград с ходу… Нет уж — дудки!

Неслышно вошел на КП капитан Косырев. Высокий, худой, запыленный. Длинные руки легли по швам.

— Проходи, садись, — предложил ему Герман. Но он отвечал стоя:

— Батареи дрались до последнего снаряда. Пятая сожгла семь танков, восемь подбила. Батарея Рощина последним снарядом подбила шестнадцатый танк. И наших людей погибло много… — Командир второго дивизиона тяжело вздохнул, сел на табуретку,

— Что-нибудь знаешь о Черном, Рощине, Скакуне? — спросил Манухин.

— Черный… — сделал паузу Косырев, — убит. О Рощине ничего не известно. Батарея Скакуна окружена танками. А уцелел ли кто из бойцов, не знаю…

— Да-а, денек, — угрюмо произнес Герман. — Но бой еще не кончился. Раненых переправить ночью на левый берег. Всех оставшихся собрать здесь и ждать моего распоряжения!

— Есть, товарищ подполковник! — поднявшись, ответил Косырев.

На КП то и дело приходили командиры, связные из дивизионов, батарей, чтобы получить указания. Неотложных дел было много. Требовалось пополнить бойцами стоявшие на огневых батареи. Доставить боеприпасы с левого берета. Эвакуировать раненых. Из тех бойцов, которые остались без боевой техники, нужно было немедленно создать группы бронебойщиков и выдвинуть на огневые рубежи.

Появился дежурный, доложил:

— Товарищ подполковник, из третьей батареи прибыли с донесением!

— Пригласи сюда.

Не узнать было в вошедшей девушке Любовь Попову. Гимнастерка порвана. Руки исцарапаны. На лице кровоподтеки.

— Воды… — первое, что вымолвила она.

Ей принесли стакан, второй. Утолив жажду, девушка достала пакет.

— Комиссар Егупов послал меня… Срывающимся хриплым голосом Люба рассказывала о бое батареи с танками.

Танки противника прорвались к мосту через Сухую Мечетку, намереваясь захватить его. Орудийные расчеты уничтожили танки. Но и зенитчики понесли потери. Вышли из строя три орудия. Политрук Егупов собрал бойцов в одну группу. Встретили вражеских автоматчиков огнем из карабинов, пулеметов, забросали их гранатами. Мост удержали…

— И как же удалось пройти сюда? — спросил Манухин Попову.

— Где бурьян погуще — я туда. Ползла…

— А обратно на батарею доберетесь? — посмотрел на девушку Герман.

— Дорога знакомая…

Попова пошла в обратный путь не одна. Более двадцати бойцов, вооруженных автоматами, пулеметами, направились на помощь третьей батарее…

— Обстановка сложная, — проговорил Манухин, глядя на Германа. — Не перейти ли нам на запасной КП?

— Да, пожалуй, верно, — ответил командир.

Ночью штаб переместился в блиндажи, оборудованные в крутости берега в районе Спартановки, ближе к тракторному заводу. Связь была налажена, как только запасной КП. стал действующим.

Несколько раз уже звонили сюда, в штаб полка со второй батареи. И где-то около полуночи снова позвонил Новицкий.

— Лейтенанта Черного доставили ко мне на батарею, — доложил командир второй.

— Черного? — удивился и в то же время обрадовался Герман. — Докладывали, что он погиб…

— Ранен.

…Надвигались сумерки. По дорогам и тропам, которые вели от огневых позиций к Спартановке, двигались раненые. Кто опирался на палку, кого поддерживали под руки товарищи, некоторых несли на носилках. Петухов осторожно и бережно нес на руках лейтенанта Черного. Медленно переставлял пораненные мелкими осколками ноги Синица.

«Скорее добраться бы на медпункт», — беспокоила мысль Петухова, когда они уходили с батареи, где оставался один Громов. Но преодолеть расстояние от Орловки до Спартановки оказалось не так просто. Повсюду рвались снаряды, ухали бомбы. Нужно было дождаться вечера. И первую остановку Петухов сделал недалеко от огневой своей батареи. Расположились в кустарнике.

Со стороны Орловки донесся раскатистый выстрел. Такой звук Петухов мог различить среди любого грохота: это ахнуло их орудие. «Громов выстрелил последний снаряд», — подумал Свирид, и перед глазами возникла картина горевшего танка.

Послышался взрыв, затем второй. «Громов бросил противотанковые», — Петухов посмотрел в сторону огневой пятой батареи. На том месте, где стояли зенитки, поднималась облаками пыль.

И хотя Петухов знал, что танки сомнут последнее уцелевшее на батарее орудие, но в момент, когда это произошло, у него защемило сердце.

— Погиб… — с горечью проговорил Свирид. — Погиб коммунист Громов…

— Жаль, хороший был человек, — проникновенно произнес Синица.

Подняв Черного, все еще не приходившего в сознание, Петухов и Синица зашагали дальше.

Шли лощиной, подминая сапогами густую щетину полевых трав. У Свирида ноша тяжелая, и он снова сделал передышку. Остановились перед спуском в овраг, размытый вешними водами. Петухов уложил Черного на белый, как простыня, ковыль. Рядом сел Синица, протянув уставшие ноги. Взглянул на овраг, заметил невдалеке солдат в касках.

— Неужели фрицы?

— Да, похоже, — подтвердил Петухов. Очнувшийся Черный понял, в чем дело.

— Оставьте меня, ребята, а сами идите, — выдавил он ослабшим голосом.

Свирид ничего не ответил, но про себя подумал, что он должен любой ценой спасти командира. Вблизи разорвалась мина. Шлепнулась вторая, третья. «Как же быть?» — Петухов знал, что раз гитлеровцы заметили их, то будут преследовать. Переложив Черного на плащ-палатку, Петухов быстро поволок его вниз по песчаному скату оврага. Охая и чертыхаясь, следом скатился кубарем Синица. Минометный обстрел прекратился.