Зеркала и галактики

Майк приехал на электростанцию и загнал свой антикварный вездеход в гараж.

Из-за угла вывернулся жизнерадостный, круглощекий практикант Здравко. Веснушчатая морда сияла довольством.

– А, начальник! Проводил половину? Долго шлялся. Тут такие гости были! Закачаешься.

– Какие еще гости?

Майк стоял, потерянно озираясь. Белел серпик плотины, выше блестел под солнцем кругляш спокойной воды, пенились прорвавшиеся сквозь турбины два потока. Прыгая по скальным уступам, Чернавка резво убегала в долину. Эта стремительная вода уже не помнила Таню…

Практикант задрал обсыпанный веснушками нос, сунул большие пальцы за ремень.

– Наезжала роскошная дамочка с шикарной дочкой, – объявил он. – Вторая деваха тоже ничего, но еще недоросток. А старшенькая – ух! В самом соку.

– Что хотели?

– Просто так завернули. Я из окошка вижу – машина движется. Вышел, помахал, они и подъехали. Я их шипучкой угощал, а они меня домашним печеньем потчевали, – хвастливо сообщил Здравко.

– Ты набил брюхо – а дальше?

– А потом они укатили. Но мы со старшенькой перемигнулись. Как ее?… Инга, кажется. Или Инна.

– Бестолочь, даже имя не упомнил. – Майк натужно усмехнулся.

Здравко повел плечами и выпятил грудь.

– Они еще заглянут на обратном пути. Инга-то, старшенькая – девица будьте-нате! Пальчики оближешь.

– Отвяжись, – с внезапной усталостью отвернулся Майк и побрел к своему осиротевшему домику, окруженному клумбой цветов. Он сам вскопал землю, а Таня набросала семена, и вот цветы поднялись, как маленькие джунгли, и отчаянно цвели.

– А их матушку звать Мелиндой, она тоже на меня благосклонно взирала, – похвастался Здравко, шагая рядом. – Так что дело у нас, можно сказать, слажено.

– Ну и дурак, – буркнул Майк и машинально спросил: – Куда двинулись-то?

– А туда, – махнул практикант на золотисто-зеленое море кедров, поднимавшихся по склону гряды.

– Там дороги нет.

– Ну, ты ведь накатал.

Майк и впрямь возил Таню на дальние прогулки, проложил заметную колею.

– У них что, вездеход?

– Да нет – баловство повышенной проходимости. «Фараон».

Майку надоело слушать, однако он для порядка осведомился:

– Предупредил, чтобы в Лисий овраг не спускались?

Здравко дернул головой.

– А чего им туда соваться? Они на колесах, не пойдут же пешком…

– Предупредил или нет?

Лисий овраг славился зарослями маркизы-клаудины. Крупные цветы, от пурпурных до бледно-розовых, теснились на дне, словно застывший пестрый ручей. Нынешний год выдался на диво богатым, звездчатые головки захлестнули склоны, взобрались наверх, и с десяток стеблей авангардом встали на краю, у проложенной вездеходом колеи. Майк проезжал мимо Лисьего оврага с поднятыми стеклами – и не останавливался никогда. Бесподобная маркиза-клаудина выделяла эфирное масло-галлюциноген и в больших дозах была смертельна. Весь Кедров это знал, но шикарное семейство могло оказаться заезжим.

– Ну?

Здравко мялся.

– Да или нет?! – рявкнул вскипевший Майк.

– Не сказал, – признался мальчишка. – А чего им в овраг переться? Проедут мимо, и все дела.

– Да? Три бабы! Полезут за цветочками, дурехи. – Майк повернул назад, к гаражу. – Сгинь! – рыкнул он на неловко уступившего дорогу Здравко и вдруг заорал, сорвавшись: – Ублюдок, соображаешь, что натворил?! Я их там найду – шкуру с тебя спущу, ухажер недоделанный! Вытаращился на бабу, как… бабуин! Сгинь с глаз, а не то…

Здравко потащился следом.

– Ну так, это самое, начальник… Давай уж вместе.

– Марш в аппаратную! И чтоб на станции никаких ЧП.

– Да что с ней станется? Слушай, я с тобой, а? – заканючил Здравко; веснушки на круглощеком лице побледнели.

У Майка опустилась нижняя губа, обнажив белые крепкие зубы, зеленые глаза хищно блеснули. Мальчишка сник и наконец отвязался.

По накатанной колее Майк погнал вездеход вверх по склону. Расчищенная вокруг электростанции площадка кончилась, машина нырнула в лес. Кедры сомкнули тяжелые ветви, построились в плотные ряды. Раньше лес казался Майку прозрачным – будь то при ярком солнце или в густой задумчивый туман. Но сейчас кедры теснились, точно сбегаясь друг к другу, не желая пропускать в свое царство.

Ленивая машина обиженно ревела и с лязгом катилась все дальше и дальше. Пятнадцать километров, двадцать, двадцать пять… Куда понеслось бабье семейство? Как будто прямиком к Лисьему двинули.

Впереди показался просвет. Там. Майк выехал к оврагу, огляделся. Длинный узкий овраг начинался слева и тянулся Бог весть куда, устланный сверкающим ковром пурпурных, лиловых, розовых цветов.

Однако машины здесь нет. Проскочили овраг, как и надо?

Майк проехал немного вперед по извилистой колее.

– Черт!

В лесной тени стоял синий «фараон». Пустой.

Рванув дверцу, Майк сунул голову в прохладный, держащий аромат дорогих духов салон. Никаких следов маркизы-клаудины – значит, до машины букет не донесли. Может, они здешние; может, знают?

Он громко, требовательно посигналил. Тревожный призыв понесся по лесу, но быстро замер среди стволов. Майк прислушался. Тихо. Да разве тетки сообразят откликнуться?

Екнуло сердце – вспомнилась вроде бы примятая трава на краю оврага. Да: десяток стеблей с розовыми головками стояли нетронутые, а вот трава…

Майк задним ходом пригнал вездеход обратно, не тратя время на нелегкий разворот среди деревьев. Ну, Здравко, черт тебя дери, ты у меня дождешься… Остановился, нашарил в «бардачке» респиратор. Майк запасся им, когда вздумал нарвать полдесятка самых красивых маркиз для Татьяны. Она тогда перетрусила, распищалась; а ничего бы не сделалось от жалкого пятка, если не заносить в дом…

С респиратором на лице, он кинулся к оврагу, оглядел пестрый ковер под ногами. Одну фигуру увидел сразу: она лежала ничком на дне. Майк отметил зрелые крупные формы – мать. Потом углядел младшую: худышка, недорослый птенец, свилась клубком на середине склона, зажав в кулачке букет. Майк невольно медлил, отыскивая взглядом старшую дочь, которую расписывал недоумок Здравко: «будьте-нате», «пальчики оближешь». Нашел! Девушка лежала лицом вверх, вытянувшись, закинув руки за голову, словно прилегла отдохнуть. Дальше всех забрела. Майк ринулся вниз, сквозь хватавшую за ноги цепкую маркизу-клаудину.

С разгона промчался мимо младшей; это еще можно было объяснить – ну, затормозить не успел, что ли… Но когда на бегу перемахнул через мать, внутри отчетливо шевельнулся стыд: торопишься спасать самую-самую, про которую жужжал в уши безмозглый мальчишка. Вот ужо вернусь – оторву поганцу башку…

Майк подбежал, глянул в сведенное судорогой, посиневшее лицо. Вскинул девушку на плечо и полез по склону наверх. Черт знает это эфирное масло – то ли оно улетучивается к небу, то ли, наоборот, скапливается внизу… В груди кольнуло: мать-то свалилась на дне, в самом царстве маркизы-клаудины – а ты через нее перепрыгнул. Чесал за сногсшибательной дочкой.