Зеркала и галактики

Он наконец отвел ее руку от лица и смог заговорить:

– Я люблю вас с первого дня, как увидел. Но я очень виноват…

Она затрясла головой, не желая слушать.

– Мы все виноваты друг перед другом! Давайте не будем разбирать, кто в чем повинен. У нас слишком мало времени.

У него сжалось горло. Неповторимая, сумасшедшая, преданная Мишель.

– Любимая моя. – Элан зарылся лицом в ее шелковистые кудри – и внезапно дернулся, обернулся. – Черт, я ее убью!

В отдалении, на тропе стояла Лена: взгляд разгонял по телу холодных змей. Мишель засмеялась.

– Бросьте. Ну, дурочка она. Что поделаешь, если умом Бог обидел.

Сердито хмурясь, тигреро привел девушку назад к биваку, где Майк вольготно растянулся на траве и созерцал безоблачное небо. Элан подошел к версану и чувствительно ткнул ногой в бок.

– А ну вставай.

– Зачем?

– Лежачих не бью. Подымайся. Ты, сукин кот, нервы мне трепал? Предрекал обмороки?

Версан лениво потянулся и сел.

– Я не виноват, что доверчивый тигреро туго соображает, – заявил он с чарующей улыбкой. – Хотя мы с Мишель сами додумались только на Девятнадцатом. Мы тебя ждали…

– «Мы с Мишель»! – вскричал Элан. – Они додумались!

Ну да, так и было: валялись ночами на одной постели и перемывали косточки пропавшему тигреро. И с нетерпением ожидали его появления, чтобы проверить новую теорию. Обезоруженный, он махнул рукой и отошел. Перехватил шальные взгляды, которыми обменялись довольные версаны. «Рабы демона»! Вот уж дурь Борис вбил себе в башку – слов нет.

– Мусор прибрали? – осведомился он, оглядев примятую траву.

– Похоронили в лучшем виде, – Майк поднялся на ноги. – Идем догонять того обормота? Или не стоит?

– Конечно, не стоит. Но все равно идем.

Дисциплинированная Мишель была готова тронуться в путь по первому слову. Писателька же долго топталась вокруг своей поклажи, неохотно перебирала и расплетала якобы спутавшиеся ремни; в конце концов повесила сумку на плечо – словно взвалила пятитонный груз. Двинулись.

Глава 9

Быстро шагали по тропе, а художника все не было видно. Знать, покинув бивак, Борис припустил бегом. Уму непостижимо, с какой легкостью писателька его предала. Во имя, понимаете ли, будущего успеха романа. Еще большой вопрос, кто до этого успеха доживет.

Внезапно Элан остановился: среди валунов были разбросаны мятые клочки. Он подобрал один, расправил. Обрывок писателькиного портрета. Подошедший Майк заглянул через плечо.

– Лихо. Богато накидано – похоже, извел всю галерею подчистую.

С обрывком в руке, тигреро повернулся к Лене. Скомкал бумажку и бросил ей под ноги, без единого слова двинулся дальше. Надо поскорей догнать Бориса: он личность творческая, ранимая, как бы беды не приключилось. Кинется галопом по крутизне – потом костей не соберешь.

Спустя четверть часа его нагнал Майк:

– Эл, сбавь ход. Лена отстает.

Элан обернулся. Писателька показалась из-за поворота далеко позади. Брела она еле-еле, нога за ногу.

Тигреро глянул на блистающий под солнцем, ожидающий их заснеженный перевал.

– Если Борис так и мчал с крейсерской скоростью, он уже там. Возьми, – Элан сунул Майку свой рюкзак, вытащил из него складной альпеншток и опустил себе в карман. – Я пробегусь, а ты тут присматривай.

– Дальше идти?

– Не здесь же ночевать.

Он понесся по тропе. Вот незадача. Кто бы мог подумать, что художник окажется так скор на ногу.

Тигреро бежал и бежал, поглощенный тревожным предчувствием. Сверкающий ледник приближался, и когда Элан заподозрил неладное, было уже поздно. Он обернулся – так и есть. Следом, тоже налегке, рысила Мишель. Тигреро обождал, пока она догонит, посмотрел в ее раскрасневшееся лицо и смолчал. Что толку корить своенравную версану? Ее не переделаешь.

Мишель запыхалась, но изумрудные глаза сияли. Элан мотнул головой, указывая вперед, и быстро зашагал.

– Что сказал Майк? – поинтересовался он на ходу.

– Ой, лучше не повторять! – Девушка засмеялась. – Вы сердитесь?

– Мишель, у меня в жизни не случалось таких бестолковых клиентов, как ваша команда. Я не имею права гнать вас бегом и не могу оставить одну – но при этом должен перехватить несчастного охламона, пока он не сунулся на ледник. Что прикажете делать?

– Понятно. Я, как всегда, не вовремя. Думаете, там опасно?

– Ледник есть ледник.

С минуту они шагали молча.

– Элан, – заговорила Мишель. – Здесь хорошая тропа – давайте побежим.

Он оглянулся. Версана смотрела с беспокойством, и его собственная тревога болезненно забилась в висках. Зачем позволил Борису уйти? Надо было плюнуть на порядочность и утихомирить его усилием собственной воли. Но кто же знал, что художник помчит как заяц и в одиночку попрет на ледник…

Понеслись со всех ног. Скатились в глубокую, но сухую ложбину, выскочили на другой ее край. Мишель вскрикнула:

– Смотрите!

Борис карабкался по склону – фиолетово-белая фигурка на ослепительном льду. Элан рванулся через широкую полосу голой земли к кромке ледника. Кричать не стал; крики в горах чреваты лавиной или камнепадом.

Вблизи пятна ноздреватого снега и влажный лед оказались не такими слепящими, да и склон был более пологим, чем виделся издалека. Элан достал темные очки и обернулся к Мишель:

– Надевайте свои.

Она охлопала себя по карманам.

– В сумке остались. И альпеншток там же.

– Тогда шагайте вниз – и не вздумайте долго смотреть на снег.

Версана не тронулась с места.

– Мишель! – сурово прикрикнул Элан. Затем смягчился и взял девушку за плечи. – Я прошу тебя. Здесь надо беречься; это горы, пойми же.

Сдавшись, она быстро поцеловала его и побрела вниз по склону.

Элан поглядел, как там Борис. Художник скакал горным козлом. Еще метров семьсот пути – и доберется до вершины перевала. Надо его подстраховать: наверху могут оказаться неожиданности. Да и попридержать стоит, чтобы не покатился кубарем на спуске. Кроме того, Элану не понравилось, как художник повесил сумку: ремень на левом плече, а сумка болтается справа. Нельзя размещать тяжесть со стороны понижающегося склона.