Зеркала и галактики

– Ты спятил!

– Вот уж нет. Кто прибыл на Изабеллу второй раз и чуть не угробил пилота? Вспомни: ты рассвирепел, рявкнул на Леона, и он рухнул замертво. По-твоему, бедняга Ленвар сумел бы отколоть такой номер? Поверь нам с Мишель: ты – именно Элан.

– Не может быть.

– Чем моя версия о перепрыгнувшем сознании хуже твоей – об обратной связи? Благодаря которой ты, дескать, знаешь про Элана то, чего не мог узнать никак иначе. А ты просто-напросто помнишь.

– Да не помню я ничего…

– Врешь. Ты половину повести рассказал нам от лица тигреро. И изумительно все держал в голове, когда смотрел на себя как на Элана. Но едва снова стал Ленваром, память начала подводить. Было такое?

– Было.

– Вот видишь. Дай себе труд опять превратиться в Элана.

В чуть светящихся карих глазах демона стояло немое отчаяние. Таури ждал.

– Но тогда получается… получается, я их убил? Крокодава, Майка, Тамару… Ленвара… всех.

– Здесь нет твоей вины. Слышишь? Нет.

– Но убил же…

– Ну черт возьми! – Спасатель поднялся на ноги. – Мишель! Скажите ему.

Версана опустилась на колени, обняла своего демона за шею.

– Элан, – уткнулась лицом ему в волосы, – я тебя люблю.

– Любишь? Убийцу?

– Замолчи, – шепнула она. – Ты не виноват.

– Конечно, – отозвался он отрешенно. – Я совсем ни при чем…

– А я все равно тебя люблю.

– Да. – Солнечный демон был где-то далеко, глаза туманились.

Мишель беспомощно глянула на спасателя.

– Сделайте что-нибудь, – взмолилась она шепотом. – Я не хочу его потерять. Как Тони. Он тоже не хочет жить…

– Встать! – рявкнул комгруппы. – Встать, кому говорю!

Версана испуганно вскочила. Солнечный демон поднялся следом; взгляд прояснялся.

– Надеюсь, я могу оставить на тебя Мишель? – осведомился спасатель куда тише.

Демон кивнул.

– Она – последняя из твоей группы, и ты за нее отвечаешь. – Таури испытующе поглядел в измученное серое лицо. – Ладно; с чувством ответственности у тебя порядок, я знаю. До утра продержитесь?

Демон слабо улыбнулся.

– Продержимся, командир. Не переживай. – Он собрался, выпрямился и вновь был полон присущего тигреро сдержанного достоинства.

– То-то же. – Комгруппы сошел с крыльца. – Мишель, не оставляйте Элана одного. Всего хорошего. – Он зашагал через луг к катеру.

Надо срочно нырять в подпространство и являться перед своими. Иначе никто не поверит, что он столько времени проторчал в ползучих джунглях и остался жив. Таури представил себе, как с умным видом станет врать командиру про то, как его угораздило вляпаться в джунгли, и усмехнулся. А еще уморительней – та каменная физиономия, с которой Айвен выслушает нелепый доклад, притворяясь, будто верит каждому слову. И только потом, в частной беседе, Таури со вкусом распишет свои приключения. Передохнет чуток и повезет Дина сюда, на Оливию. Элан, конечно, парень крепкий, мужества ему не занимать, да и планета приглушит его отчаяние – но толковый психолог ему ох как понадобится. И девушку надо поддержать, она тоже хлебнула лиха сверх меры.

У катера он оглянулся. Версана и солнечный демон стояли плечом к плечу, смотрели Таури вслед. Он махнул им рукой; Элан размашистым, красноречивым жестом обнял Мишель и помахал в ответ. Надо думать, они продержатся.

Остров сокровищ

Часть первая ЭНГЛЕЛАНД

Глава 1

«Я тебя ненавижу!»

Рыжие метелки плач-травы сеяли пыльцу. Могильная плита была запорошена, выбитые в камне буквы засыпаны до краев. Высокое солнце нагрело пыльцу, и она оранжево светилась, скрывая имя моего отца. Плач-траву здесь посеяли в день похорон.

«Я тебя ненавижу!» – звучал в ушах голос Лайны, звенели ее злые слезы.

Опустившись на колени, я коснулся ладонью плиты.

Что мне делать, отец? Уж два года, как ты погиб, защищая Птиц… А Лайна просит, требует, обвиняет; что мне, по-твоему, делать?

Могила отца находится на краю луга. В жесткой траве неистовствуют прыгунцы, наяривают на пронзительных скрипицах. Темная, с проблесками серебра, стена деревьев окаймляет луг широкой подковой. Там – заповедник, который тянется к северу на сотню миль.

Мой отец был егерем, Хранителем Птиц; я тоже егерь. И я люблю Лайну. Однако сегодня дал ей пощечину. Не сдержался. Лайна не простит – если только не сделаю, как она хочет. «Я тебя ненавижу!» Отец, подскажи: как мне быть?

Запорошенная могильная плита оранжево сияла. Тихо; ничего не слыхать, кроме пронзительного скрипа прыгунцов.

Больно – под горло точно всадили нож. Отец, я так тебя любил! Продолжал твое дело, как мог, – сберег с полсотни Птиц. Несколько раз в меня стреляли из станнера, трижды попали. С каждым новым попаданием паралич длится все дольше, и в конце концов можно остаться калекой. Мать не знает: я ей не признался. А Лайне рассказывал, и у нее глаза расширялись от страха. Она боялась за меня – и одновременно гордилась. А теперь ненавидит.

Колыхались метелки плач-травы, осыпали пыльцу. Я провел ладонью по камню, собрал рыжеватый порошок. Впервые в жизни. Отец не одобрил бы: тот не мужчина, кто нюхает плач-траву. Но мне некогда страдать, переживая ссору с Лайной, и нужна ясная голова; дела ведь сами собой не делаются. Я поднес ладонь к лицу, глубоко вдохнул. Во рту появился вкус – тонкий, свежий, словно у подкисленной леомоном родниковой воды.

Боль из-под горла перетекла в голову. Охватила лоб, набухла в висках, подобралась к глазам. Могильная плита, рыжие метелки, трава, в которой надрывались скрипичники-прыгунцы, стена деревьев на краю луга – все внезапно расплылось. Сейчас боль прольется по щекам и уйдет…

Под чьими-то шагами зашуршала трава. Я заморгал, прогоняя выступившие слезы, а из-за спины меня окликнул капитан Бонс:

– Джим!

Мэй-дэй! Вот уж некстати.

Билли Бонс шел, с трудом переставляя ноги, тщательно выбирая, куда ставить трость. Трость у него из дерева; доктор Ливси предлагал медицинский антигравитатор, но капитан отказался – дескать, он с космофлота по горло сыт искусственной гравитацией. Едва ли он и впрямь служил капитаном, но мы с матерью его так прозвали.

Он годился мне в деды. Высокий, худой, в дорогом костюме, который подошел бы для города, а не для луга и леса. Седые волосы были коротко стрижены – Бонс не следовал здешним обычаям; на Энглеланде мужчины носят волосы до плеч.

– Случилось что? – я шагнул ему навстречу.

Капитан остановился, перевел дух. В горле у него посвистывало. Доктор Ливси говорил, что у Бонса неизлечимая духмяная лихорадка.

– Я подумал, что тебе надо знать… – он поперхнулся и умолк, неестественно выпрямившись, запрокинув голову.