Зеркала
Шрифт:
А Кира закрыла за нею дверь, выключила свет и подошла к окну.
Слепая метель. Даже карниза не видно. Слышно только даже сквозь стекло, как воет ветер и шелестит снег, разбиваясь об окно.
Избегая мыслей о прошлом, Кира начала думать о том, как в эту метель вошёл недавно Леонтий. Представила, как оглядывается в поисках ориентиров Тим. Неужели тётя Соня права, как прав и Леонтий, самонадеянно пошедший в эту метель — и дальше, в лес? Тима она видела в воображении очень отчётливо: быстрый и гибкий — не чета заматеревшему брату! — он оглядывается в поисках дороги назад. «Какого чёрта его вообще потянуло в лес на охоту? — сумрачно подумала Кира, машинально теребя кончик косы и следя за снежными вихрями, которые то и дело размазывались
Мобильный. Она покосилась на кровать, за задней стенкой которой валялась сумка. Там её собственный мобильник, поставленный на «тишину». Родителям она сказала, что поедет к знакомой, но не сказала, куда именно. Про это место знает только Маша, подруга, которая и нашла возможность привезти её сюда. Очень хочется позвонить ей… Но лучше об этом даже не думать. Решила скрыться — надо сидеть и таиться. Зря, что ли, номер сменила?.. Если уж рвать, то рвать.
Плохо это или хорошо, что Тим нашёл её вчера?
Стоит ли задаваться глупым вопросом, если свершилось то, чего представить и в мыслях не могла? И что это значит, если спасли её? И значит ли это что-нибудь? Что было попыткой самоубийства — судьба? Кажется, нет. Если её спасли — судьба выступила именно в этом случае.
И снова задумалась. Цепочка выстраивается странная: Тим спас её. Она сказала про мобильный, который он обычно в лес не берёт. Кто важней? Она, Кира, или он — Тим? Значит, кому-то надо было, чтобы именно Тим был жив? Но ведь он мог и без неё остаться в живых? Вон как спокойно написал эсэмэску — даже не позвонил!
И сердце стиснуло вдруг: заботливый! Написал, чтобы не беспокоились!
Хватит об этом! Лучше подумать о том, как пройти в «свой» коттедж. Получится ли упросить тётю Соню проводить до места? Ведь всего-то и надо, чтобы её, Киру, взяли под руку, и тогда она, с закрытыми глазами, легко пройдёт мимо всех зеркал, которые только встретятся. А потом — по дороге к коттеджу можно идти и с открытыми глазами…
Но в такую метель согласится ли старушка сопровождать «нервную» девицу?
Вряд ли старушка согласится её сопровождать. Да и куда? Адрес коттеджа есть, но как к нему пройти — Кира не знает. На тётю Соню тоже плохая надежда: откуда ей знать весь посёлок? «Кажется, я попала в ловушку, — хмуро подумала Кира. — Выйти из дома втихаря не могу — везде зеркала. А если и выйду — неизвестно куда идти».
И вздрогнула от короткого стука. Первым делом — задёрнула штору: в такой тёмный день для человека привычно, входя в комнату, немедленно включить свет.
— Кирочка! Я дозвонилась до пультовой охраны! — радостно сообщила тётя Соня. — Там пообещали организовать поиски Тимыча! Сказали, сделают это легко, лишь бы телефоны были включенными!
— Я очень рада, — с трудом проговорила Кира, проталкивая слова сквозь зажатое горло.
Старушка не заметила её странного состояния. Поболтала немного, стоя у двери, а потом убежала, радостно что-то тараторя в воздух. Кажется, она была уверена: братьев найдут быстро… Кира ещё мельком удивилась: поселковая охрана собирается искать пропавшего жителя? Нет, понятно, что они любого жителя коттеджного посёлка будут искать — или вызывать тех, кто ищет… Но чтобы охрана так быстро откликнулась на сообщение старушки?..
Помедлив, Кира оглядела комнату. Сначала перестелила кровать. Потом повозилась в ванной комнате, решив выстирать припрятанную простыню с кровавыми пятнами на ней — Тим вчера не подумал забрать её с собой. Забыл, наверное. Потом перебрала вещи в сумке. Потом придирчиво осмотрела дверь шкафа, на которой Тим закрыл зеркало, и заткнула зеркало ещё более тщательно.
Наконец она снова выключила свет и вернулась к окну. Некоторое время смотрела на стену, бушующую стремительными снежными струями, а потом открыла окно. Тридцать градусов? Да пошли вы все…
Она не знала, сколько просидела на подоконнике, пока снова не открылась дверь
в комнату. Кто-то вошёл быстро и решительно. Девушка, скорчившись, сидела и не оглядывалась.— С ума сошла, дура?
Холодные с мороза руки схватили её за талию, стаскивая с подоконника. Её обожгло прикосновением к холодному, проледеневшему меху какой-то странной одежды — она окрестила её дохой, хотя точно не знала, как эта меховая штука называется. Покорно встав у окна, она молча проследила, как Тим закрывает окно. Потом закрывает его шторой. И включает свет.
— Верни меня в тот коттедж! — жёстко сказала она.
— Какого… — начал было он и замолчал, глядя, как трясётся её рука, которую она схватила другой рукой, чтобы не видно было этой тряски.
— Ты что — в самом деле не понимаешь? — снова враждебно сказала она, стуча зубами, не оттого что замёрзла, а потому что чувствовала, что ещё немного — и она сорвётся в истерику. — Ты не понимаешь, что я в этой комнате… Я уже здесь сутки… Ты… Я и так псих с одной фобией, а у меня ещё и клаустрофобия начинается!! Меня только это окно и спасает — понимаешь или нет?!
Он схватил её за трясущиеся руки, которые она прижимала к груди, и резко дёрнул их вниз. Она уставилась на него со злобой. Он отпустил её и неожиданно скинул с себя эту чудовищно огромную доху. Накинул на неё, ничего не понимающую. Подвёл к окну и распахнул его.
— Сиди здесь и жди. Мы сейчас уберём зеркала, и будешь ходить, где захочешь.
3
От неожиданности она не успела сказать и слова, лишь смотрела, как он выходит из комнаты, не закрывая за собой двери. Лестница оказалась напротив двери, и стало видно, как он быстро спускается… А потом стало не до того. Тело ощутило восхитительное тепло этой меховой штуки, которую Тим набросил на её плечи. Но, лишь только Кира попыталась обернуться к окну, доха начала быстро сползать с плеч. Пришлось повозиться, ища застёжки или пуговицы — хоть что-то, что помогло бы сохранить тепло, в уютную ласку которого она окунулась. Пуговиц не нашла, но одолела жадность — захотелось тепла, и Кира, запахнувшись и крепко держа полы дохи, дошла до кровати и уселась. Думать о клаустрофобии, о том, как тяжело видеть одно и то же в скромной обстановке комнаты, как тяжело дышать, сидя постоянно на одном месте, теперь вообще не хотелось. Одной рукой она осторожно поглаживала жёсткий, но тёплый мех, а щекой мягко водила по нему же, млея от удовольствия.
Чуть не заснула. И шаги поднимающегося человека расслышала не сразу.
— Убрали все зеркала, — недовольно доложил Тим, возникший в дверном проёме. — Закрыли все окна. Как насчёт других предметов? Ну, в которых ты отразиться можешь?
— Только зеркала, — буркнула она из меха. — Окон побаиваюсь, но пока ничего не было такого…
Он коротко взглянул на единственное в комнате окно, зашторенное, потом снова на неё.
— Пойдём. Покажу дом. Прогуляешься.
Кира встала с кровати, поддерживая тяжёлую доху, и порадовалась, что лицом уткнулась в мех. Он, недавно найденный, наверное, уставший после плутания по лесу, вернулся домой, а тут капризы бабские!.. Ей было стыдно, но снимать доху не хотелось. И хотелось, чтобы Тим показал дом. Очень хотелось!
— Стой! — скомандовал Тим.
Шагнул к ней и быстро застегнул верхние пуговицы. Ага, вот где они были… Затем сунул руку к ней в рукав, нашёл её пальцы, в которые немедленно вцепился, и повёл из комнаты. Кира вовсю заполыхала ощутимо горячим лицом — как маленькую! И ведь не возразишь!
На лестнице, прижимая к животу эту самую доху, которая ей оказалась слишком длинной, чтобы видеть через меховую опушку ступени, Кира спросила:
— А что это за зверь?
— Волк.
Для неё, для горожанки, слово прозвучало очарованием страшной сказки. Сразу захотелось спросить, откуда у него одёжка из волчьего меха. Промолчала, но начала гадать: неужели сам убил зверя? Надо будет спросить у тёти Сони — она наверняка знает.