Зеркало Медузы

В большом тронном зале собралась толпа, состоявшая из священников, кардиналов, послов и их секретарей. Сам папа, облаченный в красную бархатную накидку, сидел на пурпурном троне с высокой спинкой. Он отдавал указания и одновременно участвовал в десяти различных беседах. Его вытянутое лицо украшали длинный нос и кустистая белая борода, разделенная надвое. Бертольдо и его помощники подвели Челлини к трону и молча отступили в сторону. Бенвенуто знал многих из собравшихся людей. Некоторые были прелатами, начинавшими свою карьеру в Тоскане. Другие являлись послами иных стран, для чьих королей и принцев он выполнял заказы. Но к одному из них Челлини питал особую неприязнь. Речь шла о синьоре Пьере Луиджи, который недавно стал герцогом Кастро. Бенвенуто понял, что его похищение и принудительная доставка в Рим были как-то связаны с ним.

— Посмотрите, кто тут у нас! — воскликнул папа Павел. — Странствующий мастер.

В его голосе не чувствовалось злобы. Это озадачило Челлини.

— Ваше святейшество, я приехал бы к вам со всей поспешностью… и по собственной воле.

Папа взглянул на связанные руки Бенвенуто и жестом велел освободить его от пут. Бертольдо быстро кивнул головой, развязал веревку и отступил назад к стене. Челлини потер запястья, чтобы немного разогнать кровь по венам, а затем поправил мокрый воротник блузы.

— Прошу прощения, ваше преосвященство, но ваши слуги — хорошие люди, хотя и несколько неразговорчивые — забыли рассказать мне о причине этого визита.

Папа рассмеялся.

— Ты не изменился, Бенвенуто. Все такой же шутник.

— Возможно, святой отец, нам пора изменить его отношение к церковному престолу? — вмешался синьор Луиджи.

Услышав эту форму обращения, Челлини криво улыбнулся. В данном случае слово «отец» имело не только символический смысл. Луиджи являлся незаконнорожденным сыном Павла — что и объясняло кучу титулов и денег, дарованных ему. Герцогу Кастро нравилось напоминать окружающим людям о корнях своего происхождения. Этот смуглый хмурый человек с густыми бровями, свисавшими усами и черной бородой всегда носил нагрудник кирасы. При таком обилии врагов, подумал Челлини, броня становится разумной предосторожностью.

— Я надеюсь, что мессир Челлини пожелает вернуть себе честное имя, — добавил Луиджи.

Бенвенуто почувствовал, как кровь прилила к его лицу. Сдержав свой гнев, он сухо ответил:

— Мое имя всегда было честным.

Синьор Луиджи сделал несколько шагов и, встав между папским троном и Челлини, с усмешкой посмотрел ему в глаза.

— На самом деле? Неужели нет прегрешения, в котором тебе необходимо признаться? Особенно в этом святом месте и после стольких лет утаивания?

Челлини не понимал, к чему он клонит.

— Вы должны просветить меня, синьор Луиджи. — Он намеренно не использовал его официальные титулы. — Потому что всегда, когда вы говорите, в ваших речах много шума и мало смысла.

Папа Павел весело рассмеялся, отчего его внебрачный сын только больше разозлился. Будто выступая в Колизее, синьор Луиджи возвел глаза к небесам и, потрясая руками и возвысив голос, принялся ходить вокруг Челлини и обвинять его:

— Разве тебя удивляет, что в твоем окружении оказался истинный христианин? Что многие твои слова, которые ты произнес в своей обычной хвастливой манере, достигли ушей Святой инквизиции?

— Очередной навет? И от кого?

Челлини годами не ходил на исповеди.

— Мы получили свидетельства от твоего ученика из Перуджи.

Ах, вот в чем дело! Луиджи ссылался на Джироламо Паскуччи — лентяя и вора, который нарушил контракт и присвоил себе его деньги. Но о чем Паскуччи мог свидетельствовать? Бенвенуто не доверил ему ни одного секрета.

— Кроме того, мессир Челлини, мы знаем, что ты сделал шестнадцать лет назад во время нападения на Рим.

— О! Тогда вам известно, что я командовал артиллерией, защищая папу Климента VII. Враги осаждали замок Сант-Анджело, но нам удалось продержаться.

— Мы в курсе этих событий, — с сарказмом ответил Луиджи, раздраженный тем, что его перебивают.

— Мне тогда каждую ночь приходилось поддерживать огонь на трех сигнальных башнях. Зато люди видели, что мы не сдались!

— Это не так важно…

— А вы знаете, что залпом моих аркебуз был ранен герцог Бурбон?

— Сейчас речь идет о другом! — закричал Луиджи. — Когда варвары едва не колотили в дверь святилища, папа Климент, в час отчаянной нужды, доверил тебе драгоценности, принадлежавшие Святой апостольской палате. Это правда?

Теперь Челлини видел, к чему клонил папский выродок.

— Да, он обратился ко мне за помощью. Я никогда не отрицал этого. Однажды ночью, после жуткого сражения, папа Климент, да упокоится в мире его душа, подошел ко мне и сказал: «Бенвенуто, мы должны уберечь сокровища казны. Придумай какой-нибудь способ».

— Значит, ты признаешь хищение и укрывательство ценностей?

Челлини с трудом удержался от пощечины, которую ему хотелось дать этому надменному идиоту с нагрудной пластиной. Повернувшись к Павлу, сидевшему на троне, и игнорируя его разгневанного незаконнорожденного сына, он бесстрастно пояснил:

— С помощью папы Климента и его слуги Кавальерино мы вытащили все драгоценные камни из тиар, митр и корон, после чего зашили их в складки мантий, которые они носили. Чтобы упростить перевозку золота, мы расплавили его в самодельном тигле.

Челлини вспомнил, как чадила плавильная печь, которую он поспешно построил в своем жилище. Он бросал золото на угли, и оно стекало на большой поднос, установленный под кирпичами.

— И где теперь эти драгоценности? Где золото и камни?

— Там, где они были всегда. В сундуках. В подвалах Ватикана.

— Наши записи указывают на пропажу восьмидесяти тысяч дукатов! — с триумфом в голосе произнес синьор Луиджи.

— А я тут при чем? Неужели вы обвиняете меня в краже драгоценностей папской казны?

Синьор Луиджи самодовольно покачивался на каблуках. Он просунул большие пальцы рук под край нагрудной пластины и надменно осмотрел лица собравшихся людей.

— Кроме тебя, их некому было похитить.

Бенвенуто не знал, с чего начать свои оправдания. Но он понимал, что ему нужно было соблюдать осторожность. Синьор Луиджи представлял серьезную опасность. Даже если папа Павел считал его беспринципным человеком, он все равно относился к нему как к сыну. Родная кровь — не вода! Челлини следовало помнить об этом.

— Даже если допустить, что я совершил столь немыслимое преступление, зачем мне было признаваться в этом такому мошеннику, как Паскуччи? В Перудже вряд ли когда-нибудь родится второй такой лжец и вор. А насчет потерянных богатств вам следует обратиться к бухгалтерским книгам Ватикана. Вы ознакомились с ними?

Синьор Луиджи сделал вид, что не услышал вопрос.

— Я полагаю, что нет, — продолжал Бенвенуто. — После снятия осады в тех книгах описали все имущество: каждое кольцо или тиару, каждый алмаз, рубин и даже гранат. Я помню случай, произошедший на переговорах с послом императора. Пока папа Климент договаривался с ним о выплатах компенсации, с его пальца соскользнуло небольшое кольцо с алмазом — ценой не больше четырех тысяч скуди. Посол нагнулся, поднял его и протянул папе. Но тот попросил собеседника оставить его у себя. За исключением этого случая, вы не найдете ни одного пропавшего дуката — а уж тем более сумму в восемьдесят тысяч дукатов.