Зеркало смерти

– Пивка, – предложил хозяин, смущенный своей промашкой. – А то со вчерашнего голова болит.

– Что же ты пьешь? – заметила Елена Юрьевна, брезгливо принюхиваясь к пиву. – День не выходной.

– А мы с женой Таню поминали.

– Ясно, – и следователь с неожиданной лихостью опустошил стакан. Хозяин только крякнул и немедленно потянулся за другой бутылкой:

– Жаль ее. А девчонку еще больше жаль. Всего четыре года – и уже сирота.

– А где же девочка? – осведомился следователь, поднимая вновь налитый стакан.

– Во дворе играет.

– Бедный ребенок, – вздохнула Елена Юрьевна. – Что она может понимать…

– Все понимает, – разгорячился хозяин. – Умница – не поверите! Явилась к нам, я дома был один, ничего не понял, но впустил. Сперва молчала, как рыба. А потом жена вернулась, и Оля вдруг ей говорит – маму убили, я теперь буду у вас жить.

– А можно с ней пообщаться? – Второй стакан следователь пил уже медленнее. – Позовите-ка ее.

– Нет проблем, – хозяин по пояс высунулся в окно и, высмотрев что-то внизу, заорал: – А ну, домой! Домой, тебе говорят!

Приглашение было неприветливое, и женщина снова вздохнула. О сиротах она, благодаря знакомству с Лычковыми, знала все. И в том числе отлично знала, что осиротевшие дети совершенно беззащитны перед взрослыми.

– Вы бы с ней помягче, – сказала она. – Все-таки ребенок…

– У меня свой ребенок есть, – так же резко отозвался тот. – Думаете, мне все это очень нужно? Конечно, я ее на улицу не выгоню, но мне такие проблемы не нужны. Мы с женой работаем, ребенок в яслях, теперь еще эта… Жена говорит – ей нужно дома посидеть, только что осиротела. А я говорю – чепуха все это! Пусть ходит в свой садик, как ходила!

За входной дверью послышалось поскребывание и легкий стук – девочка еще не могла дотянуться до звонка. Елена Юрьевна невольно встала.

– Здравствуй, малышка, – приветливо обратилась она к девочке. – Узнаешь меня?

Оля хмуро на нее взглянула, потом перевела взгляд на пивные бутылки и еще больше помрачнела.

– Алкаш, – сказала она дяде.

– Я тебя! – замахнулся тот, и ребенок мигом сжался, продолжая глядеть на него озлобленными горящими глазами. – Ну, волчонок! Чего сюда приперлась, если я тебе не нравлюсь!

– Я к тете пришла, не к тебе! – твердо заявила та. – Не лезь!

– Прекратите, – оборвал хозяина следователь. – Деточка, иди сюда.

– Не пойду.

– Почему?

– Ты тоже пьяный.

Тот комично развел руками:

– Разве я пьяный? Только стакан пива выпил…

– Все равно.

– Ты погляди на нее, – уже совсем по-свойски обращался к нему хозяин. – Прямо как жена! При ней не выпей – сразу наедет.

– Оля, – следователь не обращал на него внимания.

– Я пришел, чтобы тебе помочь. Я хочу спросить кое-что о маме. Ты со мной поговоришь?

– Нет, – бросила та, посматривая на незнакомца с некоторым интересом.

– Но мне очень нужно.

– Маму убили.

– Знаю. Я потому и пришел. Ты ведь хочешь, чтобы того, кто это сделал, нашли и наказали?

Девочка на миг задумалась и вдруг горячо ответила:

– Хочу! Надо его тоже убить!

– Ну дает, – хозяин снова налил себе пива. – У нас, крошка, мораторий на смертную казнь.

Оля его не поняла, но посмотрела так выразительно, что Елена Юрьевна даже поежилась. Она видела, сколько в этом ребенке ненависти, и уже представляла, какой будет ее жизнь в этом доме. Если только девочка в нем задержится.

– Я хочу это сделать, – бессовестно врал ребенку следователь. – Наказать этого типа, понимаешь? Мне только нужна твоя помощь. Его сперва нужно найти.

Оля слушала не по-детски серьезно. Ее лицо приобрело застывшее, сосредоточенное выражение.

– Я буду тебе задавать вопросы, а ты отвечай, ладно?

Никакой реакции. Но взгляд девочки явно выражал согласие. Елена Юрьевна притянула к себе ребенка и попыталась усадить на колени, но Оля немедленно слезла. Казалось, ей хотелось быть независимой даже в таких мелочах.

– Помнишь тот вечер, когда мама оставила тебя одну?

– Помню, – мрачно ответила Оля.

– Ты умеешь определять время?

Ребенок не понял вопроса. Произвели небольшой опыт с кухонными часами, и обнаружилось, что Оля еще не понимает, что показывают стрелки. Следователь иного и не ожидал. Он уже не раз имел дело с маленькими свидетелями и убедился – они одновременно и самые старательные, и самые бестолковые…

– Ну ладно. Скажи мне – когда твоя мама ушла и заперла тебя, было уже темно?

Оля с готовностью ответила, что было темно. Мама одевалась и зажгла свет.

– А раньше она уходила из дома так поздно?

– Нет.

– А что она тебе сказала, когда уходила? Ведь она тебе сказала что-нибудь?

Оля опустила глаза. Ее нижняя губа слегка подрагивала.

– Она сказала – спи.

– А больше ничего?

Девочка помотала головой и тихо заплакала.

– Я не спала, – вытирая слезы обеими руками, сообщила она. – Мне было страшно. Мама тоже боялась…

– Почему? – встрепенулся следователь. – Почему ты так решила?

– Она не хотела идти…

Все переглянулись. Даже хозяин как-то притих и внимательно слушал ребенка.

– Почему ты думаешь, что не хотела? – допытывался следователь. Он отлично понимал, что показания четырехлетнего ребенка нельзя приобщить к делу, но тем не менее опыт научил его не пренебрегать даже такими мелочами. – Почему?

– Она боялась, – Оля продолжала размазывать слезы по щекам. – Говорит – спи, а сама боится.

– Оленька, – следователь присел перед нею на корточки и ласково взял ее мокрые от слез, крохотные руки. – Давай-ка подумаем – может, к вам кто-то вечером приходил? Перед тем как мама ушла?

Оля сипло вздохнула и отрицательно помотала головой:

– А тот дядя, который к вам часто ходил? Я тебе фотографию покажу. Узнаешь его?

Елена Юрьевна подскочила, но не успела вымолвить ни слова. В коридоре послышалось щелканье ключей, а потом – резкий, раздраженный звонок. Дверь была закрыта на задвижку. Хозяин отправился открывать и через мгновение уже вводил в кухню жену. Та вошла, с неприятным изумлением оглядела собравшихся… И вдруг остолбенела.

Елена Юрьевна потеряла дар речи. На пороге стояла Людмила.