Зеро! История боев военно-воздушных сил Японии на Тихом океане. 1941-1945

Затем перевел все рычаги управления и штурвал в положение, когда самолет летит на автопилоте, и начал прикладывать последний кусок бинта к голове.

Удерживая один конец полоски от маски в зубах, чтобы ее не унесло ветром, правой рукой я постепенно затолкал ее в промежуток между головой и шлемом. Затаив дыхание, я затянул насколько возможно тесемки крепления шлема. Кровотечение прекратилось.

Мне показалось, что мое сражение с бинтами длилось, как минимум, полчаса. Лишь когда я понял, что могу расслабиться, я оказался один на один со своим злейшим врагом – непреодолимой сонливостью. Как будто меня затягивало в сон, в тепло, туда, где нет боли и тревог. Из последних сил я боролся с сильнейшим желанием заснуть.

Когда, наконец, мне удалось заставить себя открыть один глаз и оглядеться, к своему удивлению, я обнаружил, что Зеро летит вверх ногами. Я быстро перевел штурвал в нужное положение и набрал необходимую высоту. Я понимал, что если с данного момента я не сумею удержать себя в бодром состоянии, то просто рухну вместе с самолетом и разобьюсь. Пришлось стукнуть рукой по голове, боль от этого помогла мне на какое-то время.

Через несколько минут мучительная боль в голове стала почти невыносимой. Мне хотелось кричать. Как будто пламя гуляло по моему лицу. Я сгорал заживо. И даже при этом волны истощения поглотили меня, и я снова начал погружаться в сон. Зеро шатало в воздухе, потому что моя рука соскользнула со штурвала. Даже ужасная боль от ран не могла удержать меня от дремоты. Пришлось еще раз стукнуть правой рукой по голове.

Каким-то образом мне удавалось удерживать Зеро в воздухе, продолжая горизонтальный полет по прямой линии. Мне приходилось раз за разом стучать себя по голове, чтобы не задремать. Несмотря на мучительную боль, сонливость накатывалась на меня волнами, всякий раз я отгонял ее с помощью своего кулака.

Отчаянно стараясь не уснуть, я понимал, что в таком состоянии долго я не продержусь. Вдруг вспомнил о пайке; в кабине еще что-то оставалось. Примерно за тридцать минут до того, как группы бомбардировщиков и истребителей долетели до Гуадалканала, я съел половину рисовых лепешек, которые я брал с собой, отправляясь в дальние полеты. Половина еды все еще оставалась, и ее могло хватить, чтобы удержать меня в бодрствовании.

Окровавленными руками я заталкивал лепешки в рот, заставляя себя есть. Мне удалось разжевать и проглотить три кусочка, но когда я принялся за третий, мне вдруг стало плохо, и меня стошнило так, что исторглось все, что я уже съел. Желудок не принимал никакой пищи.

И опять меня потянуло в сон, и опять пришлось стучать по голове, чтобы сохранить сознание.

Если я перестану сопротивляться этим приступам сонливости, то рано или поздно в самом деле засну, и это будет конец. Я никогда не доберусь до Шортленда или Бука. Я решил, что будет лучше вернуться к Гуадалканалу и протаранить какой-нибудь вражеский корабль, чем пассивно лететь над океаном до тех пор, пока не ослабею полностью или не закончится горючее.

Когда я сделал крен и повернул Зеро назад, к месту боя, моя голова чудесным образом прояснилась. Чувства обострились, и я полностью очнулся. Вновь мои мысли обратились к оценке шансов вернуться на японский аэродром. Я снова развернул самолет и направился туда, где, по моим расчетам, находилась моя авиабаза. Через короткое время меня опять потянуло в сон.

Сейчас я действовал практически по привычке. В третий раз я изменил курс и полетел к месту сражения на Гуадалканале, решившись совершить таран. Сонливость и бодрствование чередовались друг с другом. А я то летел к Гуадалканалу, то от него, то опять назад.

Передо мной стояла дилемма из всепобеждающего инстинкта самосохранения и огромного желания завершить этот сумасшедший полет славной и почетной гибелью. Каким-то образом каждое чувство одерживало верх над другим на несколько минут, и я подсознательно вел самолет, подчиняясь доминировавшему в данный момент ощущению.

Снова наступила полная слепота. Резко исчезли из виду тени островов, а приборная доска как будто растворилась в воздухе перед моим левым глазом. Я оказался в ситуации, хуже которой не бывает. Не мог определиться, где я находился, в каком направлении Гуадалканал или моя база. Снова намеревался поплевать на ладони, чтобы протереть глаза, но, когда попробовал плюнуть, ничего не получилось. Во рту было абсолютно сухо. Не осталось даже следов слюны.

И опять все пошло вразлад. Я заблудился, полностью ослеп, был наполовину парализован и находился в подбитом самолете. Потом Зеро начало швырять вверх и вниз и раскачивать, как будто он потерял устойчивость. Я в отчаянии вцепился в штурвал, пытаясь удержать самолет в горизонтальном положении.

И вдруг я вновь обрел зрение! На огромной скорости передо мной проносились белые полосы. Зеро был почти в воде! Белыми полосами были гребни волн, которые колыхались прямо под крыльями самолета.

Через минуту я вылетел на какой-то островок прямо передо мной. „Бог спас меня!“ – воскликнул я. Но когда я приблизился к „острову“, он оказался черным грозовым облаком, висевшим низко над морем. Так я уже обманывался несколько раз. Итак, я без толку летел почти два часа.

Наконец, моя голова прояснилась, и я мог левым глазом читать показания стрелки компаса. Шансы вернуться на японскую авиабазу были лучше, чем прежде, с того момента, как я был подбит.

Учитывая, что я какое-то время блуждал над океаном, я прикинул и пришел к выводу, что нахожусь где-то к северу-северо-востоку от Соломоновых островов.

Рукавом комбинезона я старательно стер пятна крови с запачканной карты и разложил ее на коленях. Поставил „Х“ в том месте, где находился по собственным расчетам. Затем повернул на 90 градусов на запад, надеясь пересечься с Соломоновыми островами, которые простирались почти строго с севера на юг.

Спустя сорок минут я заметил риф в форме подковы. Это был один из островов, который из-за своей необычной формы привлек мое внимание, когда я пролетал над ним сегодня утром.

Если все и дальше пойдет в том же духе, весьма скоро я буду на месте. Какое-то время я был в безнадежной ситуации, но сейчас, похоже, я на пути к японской авиабазе. Ничто не приводит летчика в такое уныние, чем осознание того, что заблудился, да еще при этом и горючее на исходе.

Так что с выбором направления я справился, но почти тут же оказался в еще одной почти смертельной переделке. Как только я положил Зеро на новый курс, заглох мотор, и истребитель стал падать в океан. Топливо в главных баках закончилось, а в запасной цистерне оставалось всего лишь около сорока галлонов.

Чтобы сэкономить горючее, я подавал в двигатель такую бедную смесь, что, когда я переключил его на другой бак, он не запустился. Я отпустил штурвал и правой рукой как можно быстрее двигал рычаг газа взад-вперед, пытаясь в это же время включить топливный насос.

Зеро был уже почти в воде, когда двигатель завелся. Я отчаянно манипулировал рычагом газа, насосом, старался затянуть скольжение над водой, и все это с парализованными левой рукой и левой ногой и с невидящим правым глазом.

Я был весь в холодном поту.

Скоро я увидел остров Новая Англия. Рабаул был уже недалеко, и мои надежды добраться до своей базы возросли. Я начал медленно набирать высоту, так, чтобы по кратчайшему пути пересечь остров.

Подъем съедал много горючего. Несмотря на то что мои запасы топлива быстро уменьшались, мне было необходимо набрать некоторую высоту. Прямо передо мной, когда я взбирался до высоты 5 тысяч футов, возникло черное грозовое облако. Единственной альтернативой для меня был облет вдоль берега острова. Лететь сквозь шквал я не мог осмелиться.