Жакерия

Лангуаран. То есть для того, чтобы выслушать ваши жалобы и удовлетворить их, если это окажется возможным.

Белиль. Это изложено в письмах, которые мы имеем вам вручить. (Передает письма брату Жану.)

Лангуаран (Белилю). Мессир Жан! Как вам известно, говорить надлежит мне. Моя речь готова, и я прошу вас мне не мешать.

Белиль (тихо). С богом! Но покороче, пожалуйста.

Лангуаран. Хм... хм... хм... (Снимает шапку и трижды кланяется, затем надевает шапку, откашливается и откидывает длинные рукава.)

Брат Жан. Начинайте же, мы слушаем.

Лангуаран. Господин! И вы, господа! Анаксагор [77] , древний философ и врач Дионисия Первого [78] , короля Сицилии, на вопрос упомянутого Дионисия о том, что, на его взгляд, полезнее всего для благоденствия государства, ответил, что есть два условия, необходимые для общественного блага, и третье, столь же обязательное.

77

Анаксагор (ок. 500—428 до н. э.) — древнегреческий философ.

78

Дионисий Первый (ок. 431—367 до н. э.) — тиран древнегреческого города-государства Сиракуз на о. Сицилия. Из сопоставления годов жизни Дионисия и Анаксагора видно, что Анаксагор умер, когда Дионисию было только около трех лет от роду, и, следовательно, беседа между ними, о которой говорит Лангуаран, не могла иметь места. Несмотря на свою степень «доктора прав», схоласт Лангуаран так же невежествен в представлениях об античном мире, как и другие действующие лица «Жакерии».

Моран (к Рено). Ты что-нибудь понимаешь?

Симон. О чем это он разглагольствует?

Оборотень. Да по-французски ли он говорит?

Брат Жан. Ближе к делу, доктор.

Лангуаран. Так вот, господин, и вы все, господа! (Обнажает голову.) Знаете ли вы, каковы эти три условия? По мнению философа Анаксагора, primo — это добрый король; secundo — плодородная почва; tertio — мир, id est [79] — доброе согласие между королем и его народом. Но, может быть, вы, господин, и вы, господа (обнажает голову), здесь остановите меня, возразив, что вышеупомянутый ученый философ Анаксагор был только нечестивый язычник, что он поклонялся ложным богам и что он был вполне, как выражаются наши учителя, римляне, toto coelo, tota via aberrans [80] в делах религии, что он не ведал установлений нашей святой матери церкви и священного учения господа нашего и спасителя Иисуса Христа. (Обнажает голову и крестится.)

79

Во-первых... во-вторых... в-третьих... то есть (лат.).

80

Всецело во всем заблуждающийся ((лат.).

Брат Жан и все присутствующие следуют примеру Лангуарана.

А потому, господин, и вы, господа (тот же самый жест повторяется до конца речи), какой же ответ дам я вам, как вы думаете, на ваше возражение?.. Доказательный. Я аргументирую так... Хм... хм... хм... Да, господин, и вы, господа, Анаксагор был, без сомнения, нечестивый язычник, и, как таковой, он обречен, подобно виноградной лозе, брошенной в огонь. Но, господин, и вы, господа! Невзирая на это, его ответ королю Дионисию, по божественному соизволению, был мудр, imo согласен со Священным писанием, и я это доказываю. Quomodo? Sic [81] . Что полезно для общественного блага? Primo — добрый король. А что говорит Священное писание? Dominator hominum, justus dominator in timore. Dei sicul lux aurorae, oriente sole, mane absque nubibus, rutilat, et sicut pluviis germinat herba de terra... [82]

81

И даже... Каким образом?.. Вот как (лат.).

82

Владыка людей, владыка праведный, подобно свету зари при восходе солнца и при безоблачном небе, сияет во страхе божием и, подобно дождям, животворит землю... (лат.)

Оборотень. Это уж чересчур!

Симон. Должно быть, он хочет нас околдовать волшебными словами.

Сивард. Если он не перестанет, я засну.

Брат Жан. Несносный говорун! К делу! К делу!

Лангуаран (продолжает среди все возрастающего шума). Secundo, говорил Анаксагор, — плодородная почва. Доказать это ничего не стоит. Разве не сказал господь Аврааму: «Благословлю потомство твое и дам ему землю Ханаанскую [83] »? Ho quid [84] Ханаанская земля, если не плодородная почва, quae revera fluit lacte et melle, ut exhis fructibus... [85]

83

Ханаанская земля — упоминаемая в Библии плодородная, цветущая земля.

84

Что такое (лат.).

85

Коя поистине обильна млеком и медом, дабы из плодов ее... (лат.)

Симон. Долой доктора!

Оборотень. Он нас заговаривает, я его прикончу.

Тома. Изрубим его, как мясо в начинку, если он не замолчит.

Брат Жан. Несносный болтун! Разве нельзя сказать в нескольких словах, в чем состоит ваше предложение?

Лангуаран. Тише, господин, и вы, господа! Я не окончил еще вступления.

Брат Жан. Ну и ступай ко всем чертям со своими вступлениями! (Белилю.) Не сможете ли вы вразумительно сказать и объяснить нам в двух словах то, чего ему не сказать и в двух десятках тысяч?

Лангуаран (Белилю ). Уйдем отсюда.

Белиль (брату Жану). Охотно. Только сперва позвольте мне от имени монсеньора герцога Нормандского спросить вас: почему вы взялись за оружие?

Брат Жан. А разве он этого не знает? Почему лев нападает на человека? Не потому ли, что человек воюет с ним? Французские крестьяне восстали против дворян потому, что дворяне обращались с ними, как с врагами.

Лангуаран. Дайте мне ответить ему. Уж я сумею довести его до quia [86] .

86

Почему? (лат.)

Белиль. Нет, мэтр Ивен, не говорите больше ни слова... Отец! Ваш ответ справедлив. Но почему же у вас не было доверия к царственной доброте монсеньора герцога и почему вы не принесли ему жалоб? Он огорчен тем, что не знает, в чем они состоят; ведь его единственное желание — удовлетворять и малых и великих. Во Франции, как вам известно, король — всегда отец народа.

Брат Жан. Мессир рыцарь! Вы видите этот меч? В наших руках он служил возмездию; он лучше защищал наше дело, чем гусиное перо. С его помощью мы добьемся освобождения всех крепостных во Франции.

Крестьяне. Да, да! Мы всех освободим!

Бартельми. Мы хотим, чтобы все французы были дворянами.

Оборотень. Исключая дворян. Всякому свой черед.

Белиль. Клянусь святой мессой, досточтимый отец, у вас славный бордоский меч, и вы, кажется, умеете владеть им так же хорошо, как и пастырским посохом. Но, не в обиду будь сказано, разве нельзя было прийти к соглашению? Разве нельзя было освободить всех крепостных в королевстве без того, чтобы одна половина Франции истребляла другую?

Симон. Наконец-то мы услышали толковое слово!

Тома. Его по крайней мере можно понять.

Рено. Не мешайте ему говорить.

Брат Жан. Я вижу, к чему вы клоните, монсеньор. Но вы не заставите нас своими сладкими речами сложить оружие.

Белиль. Выслушайте меня, добрые люди! Дорогие соотечественники! Выслушайте меня и рассудите, хочу ли я обмануть вас. Монсеньор герцог предлагает вам свободно и откровенно изложить ваши жалобы. Он рассудит вас по справедливости. На все, чего вы ни потребуете, он ответит согласием. Ведь я уверен, что вы добиваетесь только справедливости.

Оборотень. Я хочу, чтобы король сделал меня бароном, а не то...

Брат Жан. Замолчи, Оборотень!

Рено. Долой барщину! Полная воля!

Крестьяне. Да, долой барщину! Общины! Воля!

Белиль. Если в этом состоят ваши требования, то они, я уверен, будут удовлетворены без труда. Когда обе стороны высказываются откровенно, то нетрудно прийти к соглашению. Лучше объясниться по-семейному, чем начинать с драки. Слава богу, вот мир и заключен!.. Добрые ли вы французы? Да. Значит, вы не хотите отдать Францию англичанам? Нет. А убивая дворян, вы убиваете своих же солдат. Это то же самое, как если пехота убивает свою конницу. Когда французские крестьяне заживут в согласии с дворянством, кто осмелится напасть на нас? Никто. У кого найдется в руках столько силы, чтобы переломить колчан с двумя дюжинами стрел? Ни у кого. Самсон или хотя бы этот вот богатырь (показывает на Оборотня) только натрут себе волдыри. А выньте стрелы из колчана, и любой ребенок порознь разломает их. Отделите мужиков от дворян — англичанин бросится на одних и легко с ними справится, потом на других и с теми покончит без труда. Живя в единении, французы могут никого не бояться, а разъединенных первый встречный может оскорблять безнаказанно.