Жаль, что вас не было с нами

— Присаживайся, Игорек, — пригласил я, — и вы… — Я посмотрел на его спутника, не зная, как сказать: «товарищ», «гражданин» или «мистер». — И вы, синьор, присаживайтесь.

— Знакомьтесь, друзья, — сказал Барков, — это итальянский режиссер Рафаэль Баллоне. Мы с ним года два назад в Мар-дель-Плата мартини пили, а год назад на самолетном стыке в Дакаре по бокалу пива хлопнули. Большой мой друг, прогрессивный художник.

— Очень приятно. Рафик, — сказал тот и уставился на Ирину, а Ирина, как и полагается звезде, посмотрела на него, потом на кончик своего носа, а потом в сторону — проделала простейшую комбинацию глазами.

Очень это мне не понравилось.

Игорек пригласил Ирину на танец, и, пока они танцевали, Рафик, водрузив на нос очки, рассматривал ее.

— О, какая замечательная девица, — обратился он ко мне, — я хочу на ней жениться. Она будет мой жених. То есть нет. Женский жених, как это по-русски? Да, невеста, спасибо. Она будет моя невеста, а я жених. Вы обратили внимание на пропорции ее тела? Нет? Это интересно — абсолютно идеальный масштаб длины ног и рук и тела и также точная обрисовка корпуса. Только есть недостаток — немножко вот здесь, как это? Чиколотка, немножко чиколотка широковата.

— Вы подумайте насчет щиколотки, — язвительно сказал я ему, — все-таки жизнь ведь жить.

Сердце у меня заколотилось. Неужели она выйдет за него, за этого человека из мира капитализма?

Подошли Ирина и Барков. Рафик снял очки.

— Ирина, — сказал он торжественно, — я видел вас на всех экранах мира в черно-белом варианте и вот сейчас наблюдаю вас в объеме и цвете. Предлагаю вам стать моей женой. Я прогрессивный художник, но я владею четырьмя кинофирмами и пятью виллами в разных курортных районах мира.

За столом воцарилось молчание, все поняли, что это серьезно. Ирина молчала-молчала, а потом щелкнула пальцами и подмигнула мне:

— Миша, можно мне выйти за него замуж? От вашего слова зависит все.

— Нет, нельзя, — коротко сказал я как отрезал. Ирина весело зааплодировала.

— Этот тип! — вскричал Рафик. — Что вы нашли в этом типе? Ирина положила вилку и выпрямилась. Глаза ее гневно

сверкнули.

— Что я в нем нашла? — медленно проговорила она. — Этот человек ни разу не затронул мою честь!

Барков захохотал:

— Ловко она тебе вмазала, Рафка!

— Ну ладно, ладно, — проворчал Баллоне, — давайте не будем. Давайте закажем горячее.

Когда принесли горячее, Игорек напомнил мне о завтрашних делах, о том, что надо на мебельную фабрику поехать за материалом для стройки на натуре.

— Когда это кончится? Что я вам, завхоз или администратор? — спросил я, а сам уже соображал, кто у меня на мебельной фабрике родственник или знакомый. — Когда же я начну репетировать Конюшку и что это за роль?

— Да, что это за роль, Барков? — спросила и Ирина.

— Такая роль, — замялся Барков, — генеральская роль.

— Не маленького человека?

— Нет, наоборот.

— Я уверена, что Миша сыграет любую роль, — сказала Ирина. — У него есть талант и, главное, большое сердце. Не то что у некоторых, — добавила она.

После ресторана я проводил ее до гостиницы и под шум прибоя поцеловал ее руку. О!

5

Утром я проснулся от тишины. Наши окна выходили к морю, всегда шумел прибой, а сегодня полная тишина, и Лодкин не сопел во сне, как обычно, и не пускал пузыри.

Я подошел к окну и увидел следующее: в море был полный штиль, поверхность его находилась в самом легчайшем движении, словно от поглаживания, и лишь кое-где рябили пупырышки, какие на коже бывают от холода, а горизонта видно не было, в отдалении стоял прозрачный голубой туман, и в этом тумане совсем темно-синими казались паруса вставшего на ночь на рейде судна.

— Доброе утро, Миша, — тихо сказал за моей спиной Лодкин. Видно, штиль и на него подействовал.

— Что это за судно, не знаете, Ваня? — тихо спросил я.

— Учебный парусник «Витязь», — ответил он и вдруг гулко, страшно захохотал, закашлял, засморкался, приходя в себя. Он не заметил, как я вздрогнул. «Витязь»! Это тот самый, что закупил все карточки Ирины. Как бы не было беды!

Кое— как одевшись и умывшись, выскочил на набережную. По ней. по лужам, не просохшим еще после штормового прибоя, от своей гостиницы к нашей торопилась Ирина. За ней, разевая от молодого счастья рты, вышагивал отряд курсантов с «Витязя». Катер с «Витязя» двигался в море параллельным курсом. Я бросился вперед.

— Миша, Миша! — закричала Ирина. — Поклонники! Целый фрегат!

— Барк. Это барк, а не фрегат. — сказал я, хватая ее за холодные испуганные руки.

— Но дело не в этом, быстро заговорила Ирина, — сейчас я встретила Баркова, и он проговорился, Миша, здесь обман, заговор, Миша! *

Я увидел бегущего к нам по набережной Игорька. Оп умоляюще прижимал палец ко pry. хватался за голову. Ирина, мстительно закусив губы, взглянула на него. Курсанты стояли неподалеку, по отряду волнообразно распространялись нежные улыбки. Миша, я выхватила у него сценарий и сразу все поняла. Это обман! Конюшка — это не маленький человек, это лошадь!

Барков уже подбежал и стоял рядом, тяжело дыша.

Да, это лошадь, продолжала Ирина, она у него, у этого модерниста несчастного, ходит гам по арбузам, как по головам. Это лошадь.

Всегда в тяжелые, роковые минуты жизни я становлюсь железным человеком. Внутри у меня все трепещет, вся боль моя и слезы, а внешне я — железный человек.

— Это жестоко, Игорь, — сказал я холодно и спокойно. — За что же ты меня так?

Барков бросился ко мне, но захлебнулся от волнения.

— Пойдем, Мишенька, — заплакала Ирина, — уедем отсюда. Какое право они имеют так тебя обижать?

6

К вечеру того же дня мы приехали на Симферопольский вокзал. Привокзальная площадь и крыши машин были покрыты снегом. Ирина куталась в легкое свое замшевое пальто и иногда вздрагивала, все еще переживая нанесенное мне оскорбление. Я нес ее чемоданы, а она мой портфель.

Вокзал хмуро высился над нами, а перед его чудовищным портиком и высоченным шпилем, перед длинными колоннадами мы казались себе маленькими и несчастными. Таксисты провожали нас ироническими взглядами.