Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 1

С первого же дня в Париже мессир решительно перешагнул границы своих должностных обязанностей, превратившись из управителя двора в заботливую няньку, телохранителя, воспитателя, почти что друга, и всего один шаг отделял его от почетного звания советника по всем вопросам. Причём, шаг этот обиженный всеми мальчик давно бы сделал, не ограничивай сам рыцарь степень своего влияния.

– Послушайте, Танги, – зашептал де Бурбон, едва мужчины отошли от принца на почтительное расстояние, – о здоровье короля я вам сообщать, разумеется, не собираюсь. Сами знаете, дело обычное – объелся за обедом острой пищи, вот вам и припадок. Но вы всё же сделайте лицо побеспокойней и держитесь так, словно обсуждаем мы только промывание его желудка.

В этот момент через приемную резво протрусил дежурный лекарь в сопровождении вереницы слуг с кувшинами и тазами.

– Повара следует четвертовать, – процедил де Бурбон, провожая их глазами. – От его стряпни и я бы свихнулся. Но.., – он повернулся к Танги, – давайте-ка о деле… Вам, конечно же, известно, что на днях в Париж прибыла герцогиня Анжуйская.

– Известно.

– И о том, что приехала она устраивать брак своей дочери и этого мальчика вы, разумеется, тоже знаете?

– Разумеется.

– Отлично. – Де Бурбон переместился так, чтобы стражники видели только его спину. – А теперь я скажу, что известно мне. По некоторым сведениям, герцогиня благоволит вам настолько, что уже упросила мужа подыскать должность при своем дворе, чтобы после подписания брачного договора вы смогли бы уехать в Анжер вместе с Шарлем. Но источник, сообщивший эти сведения, полагает, что служить вы будете не столько при герцоге, сколько при самой герцогине…

Дю Шастель резко поднял голову.

– Тссс! – Герцог едва заметным движением стиснул запястье мессира Танги и, вскинув брови, тонко улыбнулся. – Я не имел в виду ничего дурного. Её светлость известна мне слишком хорошо, чтобы подозревать её в каких-то недостойных привязанностях. Имелась в виду лишь та степень доверия, которой герцогиня вас удостоила. И, по моему разумению, лучшей кандидатуры она найти не могла. Я же не случайно сказал, что смотрим мы с вами на одну монету, только по-разному.

Танги дю Шастель высвободил руку.

– Я не понимаю, чего хочет ваша светлость.

– Только одного – желания понять. – Улыбка на лице герцога сделалась шире, но взгляд стал напряжённей и твёрже. – Партия, к которой я принадлежу, у власти очень недолго и положение наше непрочно. Все понимают, что Жан Бургундский в своем замке мирно сидеть не будет, к тому же, как опекун дофина, он всё ещё имеет кое-какие права… Но речь не о нём. Бургундец, в конце концов, далеко. Зато прямо здесь, в Париже имеется враг такой же непримиримый и очень нам мешающий… Я надеюсь, пояснять, кто это, не нужно?

Герцог сделал вид, что поправляет ворот камзола и бросил осторожный взгляд на стражников и на дверь.

– Пока королева имеет здесь хоть какое-то влияние, – зашептал он, – мы все находимся под дамокловым мечом перемен! Состояние короля.., скажем так: не самое стабильное. Назначения на ключевые должности в государстве наших сторонников и так проходят очень тяжело, и о том, чтобы коннетаблем стал граф Арманьякский остается только мечтать, а тут ещё эта вавилонская блудница! Вы же понимаете, что полномочия дофина не так уж велики, и право второй подписи по-прежнему за Изабо, что, поверьте, очень мешает нашим планам..

Танги дю Шастель, не выдержав, пожал плечами.

– Ваша светлость, если вам было нужно только понимание, то суть ваших проблем уже достаточно хорошо ясна. Однако, начали мы разговор с другого, и кое-что там меня задело, поэтому извольте объяснить, почему вдруг планы герцогини Анжуйской дали вам повод думать, будто брак двух детей поможет вашей партии удержаться у власти? И причём тут я, в конце концов?

Доверительность на лице герцога исчезла мгновенно, как будто захлопнули окно.

– Не брак, – произнес он холодно, – а родство дома Анжу с домом короля. Оно придаст влиянию герцогини совершенно иной статус, и если вы сможете подвести её светлость к тому, чтобы возглавить оппозицию против Изабо, наша благодарность…

Договорить герцог не успел. Со стороны коридора послышался вдруг шум множества шагов, совершенно непривычный для этой части дворца, и через мгновение приемную буквально затопило людьми.

– Её величество королева! – запоздало выкрикнул изумленный де Бурбон и согнулся в поклоне.

Следом за ним согнулись в поклонах и дю Шастель с Шарлем. Один – по-рыцарски преклонив колено, а другой – досадливо закусив губу.

Шаг назад

Изабо крайне редко бывала в Лувре. И, хотя скука, которую она здесь ощущала, давно уже перебралась в особняк на улице Барбет, королева всё равно продолжала считать, что там, в особняке, ей живётся и безопаснее, и веселее.

Хотя, какое уж там веселье?!

Прошедший год истрепал Изабо все нервы.

Сначала герцог Жан, этот наглый коротышка, наводнил Париж своими английскими наёмниками! Видите ли, ему без них столицу не удержать. А у Изабо от одного их вида тошнота подкатывала к горлу! Все, как один, ненавистно рыжие, веснушчатые, с пустыми глазами и веками, словно бы лысыми из-за бесцветных ресниц. Скукой от них веяло за милю, зато наглостью все эти «сэры» и «милорды» могли потягаться даже с коротышкой!

Слава Богу, что в марте умер их король Генри и всю свору словно ветром унесло. Помчались присягать новому королю, а коротышку Бургундца бросили одного… Ох, как быстро он притих! Особенно, когда «арманьяки» снова подняли головы, и не просто так, а с помощью тех же самых англичан! Куда только подевались и высокомерие, и снисходительная медлительность, и этот наглый, ненавистный жест, которым он, при добром расположении духа, хватал её за грудь… О, Господи! При одном воспоминании об этом у Изабо портилось настроение, и даже если закрадывалась в сердце какая-то жалость к поверженному герцогу, её тут же выталкивало прочь отвращение.

Неужели это всё, что ей осталось?

А ведь кажется, только вчера, юные вассалы слюной исходили, целуя подол её платья, заглядывали жалобно в глаза и только что хвостом не виляли, мечтая, чтобы их поцелуям было позволено подняться выше.

Ах!

Сколько раз, вспоминая об этом, Изабо закрывала глаза и снова, и снова, как в тот далёкий год её самой прекрасной юности, встречалась взглядом с ещё живым и божественно красивым Луи Орлеанским….

Ощущения, конечно, были уже не так ослепительны – время многое в них подтерло, добавив мрачности из будущего – но главное всегда оставалось неизменным. И повернувшееся к ней лицо, всё так же медленно, в ореоле, затмевающем всё вокруг, выплывало из толпы и приближалось, приближалось, приближалось…

От этих тысячекратно вызываемых видений Изабо чуть с ума не сошла.

Июль выдался на удивление жарким, поэтому спать она перебралась в верхние покои, где имелся выход на широкий каменный балкон, густо заросший виноградом. Прохладными ночами здесь так отрадно мечталось об идеальном возлюбленном с глазами Луи, его телом и голосом, со всеми его лучшими манерами и привычками, с его тёплыми руками и мягким голосом. И возлюбленный этот был не знатен, не богат, только более предан ей, и, уж конечно, не умирал под топором наёмного убийцы из-за глупых политических притязаний!