Жареный плантан

Бабушка окликает меня с кухни:

— Есть хочешь? Могу пожарить плантан.

— Нет, спасибо. Я поела перед выходом.

— Хочешь сказать, что в тебя не влезет даже чуточку вкуснятины?

Стенные часы на кухне показывают четыре. Через полтора часа закрывается музыкальный магазин за углом, и я с нетерпением жду возможности улизнуть туда и перебрать записи в стиле рокстеди, которых в нашем нынешнем районе не найдешь. Мне совсем неохота здесь задерживаться.

— Бабушка, я не голодна.

Она подскакивает ко мне и щиплет за плечо, отчего я отшатываюсь.

— Ты худющая как скелет, пташка. Однажды выйдешь на улицу, и тебя унесет ветром, вот что я тебе скажу! Пойдем, я начинаю готовить.

Я могла бы отказаться или просто уйти, но вместо этого только издаю раздраженный стон, когда она оборачивается от раковины и, вытирая руки полотенцем, направляется к шкафу за сковородой. Я прислоняюсь к двери подвала и, просовывая пальцы под косички, скребу кожу на голове, чтобы чем-то занять руки.

Вонзая нож в плантан, бабушка перестает хмуриться, и я невольно восхищаюсь, как ловко она снимает шкурку. Эта церемония всегда меня поражала: ни следа усилий, лезвие скользит как по маслу. Когда я чищу плантаны, нож вязнет в жесткой кожуре, но в бабушкиных руках все выглядит легко и просто, словно овощ очищается сам собой. На лице у бабушки появляется странная беспечность, отчего мне становится неловко. Шкурка падает на стол, и бабушка начинает нарезать плантан длинными ломтиками. Лучше бы она просто накромсала его кружочками, как я люблю, но я только тяжело вздыхаю: какая разница, я все равно здесь ненадолго. Куски плантана с шипением падают на сковородку в кипящее масло.

— Я знаю, ты теперь такого не ешь, — замечает бабушка, двигая ломтики вилкой.

— Иногда ем.

Бабушка хрипло смеется.

— Когда? Твоя мама не учит тебя готовить, да она и сама не умеет. Пусть у меня нет образования, но готовить я мастерица.

— Никто и не говорил про образо… — Я снова вздыхаю. — Да, бабушка.

— Я бы могла тебя научить, могла бы, да. Но ты никогда меня не навещаешь.

— Я больше не бываю в этом районе.

Она выключает плиту и переставляет сковороду с передней горелки на заднюю, освобождая место для второй сковороды, где будет жарить яичницу.

— Болтунью? А, я помню, ты ведь любишь глазунью, да?

— Бабушка, я… Да, глазунью.

Она разбивает скорлупу о край сковороды, и немедленно появляется характерный запах яичницы. Часы на стене показывают, что прошло всего семь минут.

— Кара, достань из шкафа корицу, — командует бабушка таким грубым тоном, что я чуть не предлагаю ей сделать это самой. Но она всегда так разговаривает.

Я захожу в кухню и открываю дверцы шкафа, который висит над раковиной. У этого дома странное свойство: ступая из прихожей в кухню, словно пересекаешь безопасную линию и отрезаешь себе путь отхода, — а потому я изо всех сил стараюсь выглядеть спокойной, стараюсь не показать, как колотится сердце. Я протягиваю бабушке корицу, и она посыпает ею плантан.

— А тростниковый сахар?

— Что ж, и сахаром посыплем, — соглашается она с неким намеком на улыбку в уголках рта.

Еще в детстве я удивлялась, как ей удается готовить на глаз, никак не отмеряя ингредиенты, и без единой кулинарной неудачи; этот секрет я так и не разгадала. Бабушка посыпает жарящиеся кусочки сахаром и переворачивает их.

— Как тут в районе? — спрашиваю я. — Выглядит вроде неплохо.

— Благодари Бога, что добралась без приключений.

— Тут и раньше было безопасно.

— При чем здесь безопасность? Просто я знаю, что мальчиков надо приучать к дисциплине, — отвечает бабушка, хлопоча над яичницей.

4

Второй раз мы жили у бабушки всего пять месяцев, но даже после того, как оставили ее коттедж и уехали в центр, я часто оказывалась в квартале Эглингтон-Уэст, гуляла от Марли до самой Кил-стрит. Там, куда мы с мамой перебрались, в кафе не продавали курицу по-ямайски, а в парикмахерских не умели заплетать африканские косички. Кварталы вокруг школ, где я училась, были заняты сетевыми ресторанами фастфуда и музыкальными магазинами, из чьих окон орали хит-парады последней недели. Даже крупный парфюмерный гипермаркет не оправдывал ожиданий. На полках стояли ряды муссов для увеличения объема с белыми тонкогубыми лицами на упаковках. В одном месте я спросила средство для разглаживания волос, и продавец посоветовал мне съездить в западную часть города.

— По крайней мере, в нашей базе указано, что там этот товар есть, — добавил он.

Когда я по субботам наведывалась в прежний район — в здешнюю парикмахерскую или чтобы встретиться с подругами, — мне ни разу не пришло в голову пройти чуть дальше, за магазин, к бабушкиному дому. Я даже не боялась встретить ее на улице: за продуктами она всегда ходила по воскресеньям после церкви, а в остальные дни трудилась на двух работах в пригороде и домой приходила не раньше полуночи.

Но однажды летом я случайно наткнулась на нее. Стоял жаркий июльский день, я была в бирюзовом сарафане длиной до лодыжек, но с глубоким вырезом. Когда я проходила мимо магазина футболок, у которого собрались ребята, один из них привязался ко мне, а остальные громко подбадривали приятеля, крича мне:

— Ну чего ты, он хороший парень! Дай ему свой телефон, красавица!

Я не заметила приближения бабушки, но внезапно она оказалась рядом и еще более громким и грубым голосом, чем у ребят, окликнула меня:

— Кара!

— Бабушка?

— Как не стыдно расхаживать в таком виде, с титьками наружу?

— Бабушка!

Парни постарше зажали рты руками, чтобы не расхохотаться, а несколько подростков резво вскочили на велосипеды и дали деру: строгая старушенция могла увидеть их в церкви и нажаловаться матерям, бабкам или теткам.

— Пойдем-ка со мной, — подталкивая меня своим телом, потребовала бабушка. — Какая распущенность — заигрывать с мальчишками!

— Я не…

— Молчи и пошевеливайся! Господь милосердный.

— Я ничего не делала! Они просто…

— Имей в виду, я не собираюсь растить твоего пискуна.

— Бабушка…

— Умолкни!

Только когда мы пришли к ней домой, она позволила мне открыть рот: усадила за обеденный стол и выслушала мои объяснения, вытирая кухонные столы полотенцем. Когда я закончила, бабушка некоторое время смотрела на меня, а потом сказала:

— Ладно. Так и быть.

Открыв холодильник, она достала свежую ромовую бабу, довольно ядреную: как только бабушка развернула пленку, я даже издалека почувствовала запах рома. Бабушка отрезала мне кусок и налила морковного сока.

Надо вести себя осторожнее, — проворчала она, когда я начала есть. — Если парни к тебе пристают, скажи, что ждешь своего отца или кавалера. Поняла?

— Да, бабушка.

— Вот и славно.

Я позвонила маме и рассказала ей, что произошло, — пусть лучше услышит от меня, чем от бабушки или случайной прохожей, — и через полчаса она уже сигналила у дома, вызывая меня. Однако бабушка выскочила вперед: