Жаркие ночи в Майами

— Перестань, Стив. Я позвонила только для того, чтобы сообщить тебе хорошую новость. А Роб тебе понравится. Он необыкновенно хорош собой. Из него может получиться замечательная фотомодель. Я пыталась уговорить его подписать со мной контракт, но мне кажется, он считает меня эксплуататором белых рабов или чем-то в этом роде. Я все время забываю, что Флорида — это не Нью-Йорк.

— М-м-м. Звучит очень складно. Когда-то у меня был хороший удар с подачи. Возможно, я сумею восстановить его. Кстати, где ты сейчас? Кажется, я слышу музыку?

— Да. Мэри устраивает прием. Я приехала пораньше и обговорила с ней сделку. Я просто порхаю на крыльях на высоте шестидесяти тысяч футов. До сих пор не могу поверить!

— Ну, эти жители Палм-Бич скоро собьют тебя с высоты.

— Я буду сидеть за столом рядом с писателем Питером Стайном. Ты когда-нибудь встречал его?

Сердце в груди у Кристы билось с необычайной силой. Случается же такой счастливый день!

— Господи, а он-то что делает в Палм-Бич? Я слышал, он из тех мужиков, что живут вдали от мира и посыпают себе голову пеплом. Его книги невероятно угнетают, но, после того как прочитаешь их, кажется, будто знаешь ответы на все вопросы. Я слышал, он работает над романом, который называется «Мечта, которая мне снилась». Можешь подбросить ему эту тему, если захочешь извлечь его нос из ложбинки меж твоих грудей.

Криста рассмеялась.

— У меня нет ложбинки меж грудей.

— Послушай, дорогая, при таких титьках, как у тебя, всегда найдется какая-то ложбинка. И это не свойство тела. Это состояние души.

— Ты когда-нибудь читал его книгу о том, каково быть ребенком?

Кристе хотелось и дальше говорить о Питере Стайне.

— Да, довольно умное сочинение. На одной странице излагается, что делает и говорит ребенок. А на следующей — что он думает, его простые мысли, но изложенные сложным языком взрослых. Это нечто вроде интеллектуальной версии фильмов Траволты о разговаривающих младенцах. Он получил за эту книгу Пулитцеровскую премию. Называлась она «Детская игра». Книга неплохая, если тебя хотя бы отдаленно интересуют дети.

— На клапане суперобложки было сказано, что он женат и имеет одного ребенка, — сказала Криста.

— Ого! На самом деле он разведен, если верить журналу «Пипл».

— Стив, неужели ты читаешь «Пипл»? — поддела его Криста.

— Читаю иногда после работы. Не забывай, что я уже не так молод, как был раньше.

— Глупости, ты сейчас гораздо моложе! Того и гляди, окажешься снова в детской коляске. После чего сможешь написать продолжение книги мистера Стайна.

Она снова вернулась к теме Питера Стайна.

— Криста, я понимаю, что Стайн — это очень интересная тема, и я буду рад оказаться мухой на стене, когда он влюбится в тебя, но не думаешь ли ты, что мы могли бы потратить чуть больше времени на обсуждение моего миллиона… как я его буду зарабатывать и тратить, и что я должен сделать, чтобы выразить мою благодарность.

— Конечно, дорогой, но понимаешь, сейчас я не могу долго разговаривать. Я сижу в библиотеке Мэри Уитни и пора уже отправляться на ужин. Первое, что я сделаю утром, это позвоню тебе, ладно? Не празднуй слишком бурно. И подумай о том, где будем снимать. Помнишь, как мы снимали на плавучем доме в Кашмире? Я подхватила конъюнктивит, и тебе пришлось обходиться остальным моим телом. Это было гениально!

— Это, дорогая, был акт отчаяния.

— Шлю тебе мою любовь, Стив. Теперь мы богаты.

Криста положила трубку. В голове у нее крутились три проблемы. Мэри Уитни, местонахождение Лайзы и Роба… и мистер Питер Стайн.

20

Мэри Уитни торопливо шла по аллее: лоб нахмурен, руки покачиваются по бокам, как дубинки, голова наклонена наподобие тарана у ворот средневекового замка. Она не злилась, нет, но была настороже, готовая к битве. Конечно, она может ошибаться, но, когда дело касается чувств, ошибаешься редко. В делах сердечных дурные новости неизменно оказываются верными.

Она даже вычислила место, где может твориться «измена». Теннисный павильон, хотя и совершенно неприспособленный для этого, может оказаться любовным гнездышком. Да, если они занимаются любовью, то, конечно, только там, добавляя оскорбление к обиде, которую изменники так любят наносить. Неожиданно Мэри остановилась. О чем, собственно говоря, идет речь? Роб — ее теннисный тренер. В настоящее время он только тренер, не больше и не меньше, несмотря на ее прошлые дела и далеко идущие намерения. Предположим, она заподозрила, что он слаб на передок. Ну и что? Ведь их контракт не касается сексуальных отношений. Теоретически он может заниматься любовью с кем захочет. Но теория не интересовала Мэри. Всегда было так. И всегда будет. Для Мэри имело значение только то, что она чувствовала, как бы нелогично и неправильно это ни выглядело. Ее империя строилась на интуиции и на способности предугадывать, как люди будут себя вести в будущем, прежде чем они сами решались на какой-то поступок. Она и Роб станут любовниками. Это предопределено, хотя пока не случилось. И случится обязательно. Какое имеет значение, что это откладывается на некоторое время? Неприятно было то, что ее сексуальная мишень изменяет ей с самой красивой девушкой в мире.

Мэри пружинистым шагом зашагала дальше. Павильон, окутанный темнотой, виднелся впереди. Что она там обнаружит? Лежат ли они, усталые после совокупления, или находятся в каком-нибудь ужасном положении, к которому прибегают нынче для полового возбуждения? Почему все подходящие для этого названия существуют только в испанском или французском языках? Потому что англичане не умеют как следует трахаться. Вот почему. Дерьмо! Мэри шагнула к двери.

Ее встретила тьма. Мэри положила руку на дверную ручку и снова остановилась. Только что она согласилась подписать с этой испанской потаскухой контракт на колоссальную сумму. Подходящий ли сейчас момент для встречи со звездой ее крупнейшей рекламной кампании? Или осмотрительность — лучшая добродетель? Мэри улыбнулась в темноте. Женщина должна поступать так, как должна поступать женщина. Но пока Мэри колебалась, открывать дверь или нет, деловые соображения тревожно закопошились под зеленым покровом ревности, который окутал ее сознание.

Она вошла в павильон. Там никого не было. Глаза ее привыкли к темноте. О да, они здесь. Неподвижные, как трупы, эти двое лежали на столе для массажа. Мэри шагнула к стене и включила свет. Да! О Боже, какой ужасный момент, но как замечательно, что она оказалась права!

Любовники моргали от яркого света. Собственно, это единственное, что они делали, но не все, что уже сотворили. Лайза Родригес в черном платье лежала под ним. «Траур», — успела подумать Мэри. Лайза была в довольно интересном туалете из новой коллекции «Алайя». Большие пуговицы на поясе смотрятся хорошо. Мэри украдет эту идею для весенней коллекции, только сделает их немножко больше и немножко ярче и пришьет их не две, а три. Две пуговицы — это прошлый год. В следующем будет три. Платье Лайзы было задрано до пояса, а трусики валялись у ног Мэри. Одна из потрясающих титек Родригес поблескивала в свете 200-ваттной лампы. Парень отнял от нее руки, и Мэри не могла решить, хороший это признак или плохой.

Костюм его был измят. Лицо Роба горело, но не от смущения, а от напряжения, а волосы выглядели так, словно ими мыли посуду.

Он лежал на супермодели, словно позировал скульптору Родену в мастерской, где по какой-то странной причине обнаженное тело было под запретом. Мэри Уитни никогда не видела его более прекрасным.

Она стояла, агрессивно выдвинув вперед ногу. Только эта воинственная поза помогла ей удержаться от того, чтобы не вскинуть вверх левую руку, ибо лишь одно было неизбежнее, чем смерть и налоги: Мэри Уитни всегда наносила удар первой.

Губы ее скривились перед тем, как она сделала выпад.

— Мне так жаль, Лайза, — сказала Мэри. — Я имею в виду то, что услышала о твоих родителях.

Лайза Родригес улыбнулась. Подобные ситуации не расстраивали ее. Наоборот, они ее развлекали. Таким фокусам была посвящена вся ее жизнь. Создавать хаос, возбуждать, мстить порочному, радостно ржущему миру, который сломал ее детство. Она знала счет и ставки в этой игре. Она совратила теннисного тренера, а теннисные мальчики были собственностью Мэри Уитни. Эта шлюха-бизнесменша, имеющая миллиарды долларов, сейчас в ярости, потому что красота Лайзы сокрушила религиозную оборону раньше, чем это успели сделать доллары Уитни. Только и всего. Никто здесь не имел права делать вид, будто проблема касается нарушения норм нравственности. Речь шла о власти, об оскорбленном самолюбии и о том, кому что может сойти с рук без неприятных последствий. Что больше волнует эту Уитни? Ее бизнес или трахание? Ставкой в этой партии в покер является контракт с Кристой Кенвуд.