Жаркое лето Хазара (сборник)

И вот теперь он вспомнил тот разговор и подумал, как прав был его тесть. Испытал запоздалое раскаяние в том, что не поддержал тогда старика, не уговорил сына пойти по другому пути. А ведь сейчас он мог иметь собственного судью или прокурора, который защитил бы его от клеветы и избавил от позора, который ему приходиться переживать теперь.

Как-то раз Дунья в разговоре упомянула: "Отец нашего юриста — ответственный работник Генеральной прокуратуры, ради сына он оберегает фирму от нападок органов". Но разве станет Хасар обращаться к ней за помощью, не захочет он прятаться за юбкой жены, а тем более теперь, когда их отношения дали трещину и в них появился заметный холодок. Нет, не станет он унижать себя обращением к Дунье!

Бесконечные вызовы в прокуратуру, следствие и допросы все больше угнетали Хасара и стали тяжелым бременем для его израненной души, дременем, которое давило на его плечи. Жизнь потеряла равновесие и стала похожа на утлую лодчонку, мчащуюся по морским волнам в неизвестность.

Но как бы там ни было, Хасар не хотел верить, что все хорошее, что было в его жизни, уходит от него навсегда. В это трудное для него время он изо всех сил старался держаться на плаву, устоять перед свалившимся на него несчастьем, напоминая себе, что он — полковник Мамметханов, человек во всех смыслах достойный. Каждый раз после таких мыслей ему казалось, что в следующий вызов к молодому следователю он сумеет на каждый его вопрос дать достойный ответ и выглядеть человеком, взявшим себя в руки.

* * *

Похоже, переменившаяся эпоха переменила и свое отношение к Хасару: не желая того, Дунья уже не грела его душу, как прежде, она становилась все холоднее, как гаснущий очаг, в который не подбрасывают дров и не поддерживают в нем огонь. Поведение начальника госпиталя, недовольного тем, что ему не удалось с ходу обезвредить противника, также угнетало Хасара, лишало его покоя и вынуждало думать, что не только новая страна, но и новая работа приняли его без особой охоты, да еще этот случай с узелком, переросший в клевету о взятке, стал для него ударом в спину. Хасару стало казаться, что грязь, которая прежде обходила его стороной, липнет к нему со всех сторон, он невольно вспоминал слова одного снятого с поста начальника, говорившего: "Теперь камни, пущенные в других, почему-то со всех сторон летят в меня". Мысли о неожиданном повороте его судьбы не оставляли его ни днем, ни ночью.

Хасар пришел в прокуратуру раньше назначенного времени, чтобы поскорее покончить с сегодняшним допросом и спокойно заняться текущими делами. Однако следователь, то и дело куда-то выходивший из своего кабинета и видевший его, не спешил приглашать его на разговор. И даже человек, пришедший гораздо позже, побывал в кабинете следователя раньше Хасара. Хасар понял, что следователь специально ведет себя так, чтобы разозлить подозреваемого и вынудить его признаться в деянии, которого не совершал, что это их обычная и часто применяемая тактика. Тогда он смирился со своей участью и стал терпеливо ждать вызова. А сам тем временем размышлял над сложившейся ситуацией и, хотя и не знал, чем все это может закончиться, догадывался: следователь, скорее всего, действует заодно с начальником госпиталя. Хасар вспомнил, как тот посадил парня из 6-го отделения, обвинив его в приеме 100-рублевой взятки, что сейчас тоже замышляется нечто похожее, и если своевременно не принять надлежащих мер, эти никого не пощадят.

Чтобы как-то избежать худшего, он даже думал о том, чтобы уйти с работы, уволиться из госпиталя. В конце концов, свет не сошелся клином на этом госпитале, а с другой стороны, в наше время найти работу не так-то просто, тем более в его возрасте, ведь он уже считается врачом уходящей эпохи. Неужели и ему придется сидеть без работы, как академику Корпаеву, и кормиться частным извозом? Но он тут же отгонял от себя эти мысли и начинал думать о том, что это не выход из создавшейся ситуации, что такие, как он, опытные врачи нужны молодому государству, нужны и в качестве примера для молодой поросли, и для того, чтобы делиться с молодыми накопленным опытом, что в госпитале и сегодня основной воз везут такие же, как он, опытные врачи, которые были разлучены со страной, но никогда не разрывали отношений со своей профессией.

Но потом его снова посещали сомнения, и он и эту мысль начинал считать не совсем правильной.

В последнее время Хасар часто с благодарностью вспоминал капитана Чарли, своего бывшего ученика, а ныне владельца частной клиники в России, клиники, соперничающей с государственными лечебными заведениями, человека, прославившегося в народе и во всех отношениях уважаемого. Каждый раз во время общения с ним тот неизменно приглашал Хасара к себе: "Приезжайте, товарищ полковник, здесь есть для вас место, приезжайте и занимайте его!" — и предлагал хорошо оплачиваемую работу.

Хасар познакомился с Чарли в годы службы в Германии, когда был там начальником госпиталя, во время одного из военных учений. В то время Чарли, имея специальность хирурга, работал рядовым военврачом в одной из воинских частей. Хасар тогда обратился к нужным людям, добился его перевода в свою часть и взял на работу в госпиталь хирургом, вырастил и выпестовал его. Многие годы они вместе делали операции и тесно сотрудничали друг с другом.

Хасар знал, что там он встретит со стороны Чарли понимание, что тот будет ценить его, и все равно ему почему-то не захотелось уезжать из своей родной страны.

Хватит, почти тридцать лет находился за пределами Родины, и служил, и жил достойно. Но вот позвала Родина, и мы вернулись, чтобы служить ей. И служим ведь… Ему вдруг вспомнились высказывания двух поэтов о Родине, которые очень перекликались с его нынешней ситуацией.

"Пусть хоть бьет, хоть ругает, все равно свой народ ближе", "Если Родина обидела тебя, можно и от нее отречься". Похоже, последнее высказывание принадлежит русскому поэту, но ведь и туркмены в старину говорили: "От отрекшегося отрекись!"

Хасар понял, что вспомнил о приглашении своего друга только после того, как начальник госпитали стал плести вокруг него интриги, а следователь начал давить на него и выбивать из него признание, и снова воспротивился себе.

"Эй, Хасар, на кого ты обижаешься? Разве эти люди представляют твою Родину? — подумал он, а потом сам же высмеял свою предыдущую мысль. — Как тебе в голову могла придти мысль соотносить этого негодяя — начальника госпиталя с Родиной?"

Продержав Хасара у дверей своего кабинета больше часа, следователь еще сходил в соседний кабинет, после чего велел стоявшему у дверей солдату позвать Хасара. С недоверием глядя то на лежащие перед ним бумаги, то в лицо Хасара, произнес:

— Яшули, вы все еще не можете вспомнить, как узелок с деньгами попал в ваш кабинет? — издевательским тоном спросил он.

— Мне нечего добавить к тому, что я уже говорил, — ответил Хасар и увидел в помутневших голубых глазах следователя, ставших похожими на выплюнутую мокроту, холодное недоверие.

— Так вы только прибавляете нам работы, яшули. Вон и руководство сообщило, что звонили сверху и велели не затягивать дело, как можно лучше расследовать его, а если потребуется, то и допросить яшули.

Когда следователь произнес "звонили сверху", Хасар сразу же предположил, что этим "верхом" является начальник госпиталя.

Следователь вдруг вспомнил, что Хасар приезжает к следователю на "Мерседесе" и подумал, что без взяток на одну зарплату такую дорогую машину не купить, эта мысль заставила его язвительно улыбнулся:

— Яшули, вы, значит, и на "Мерседесике" разъезжаете?

— На "Мерседесе", брат, я уже лет пятнадцать "разъезжаю".

— Ему хотелось добавить: этот "Мерседес" заработан вовсе не тем путем, на который ты намекаешь, но вовремя понял, что его слова будут восприняты как выпад против следователя, что сейчас не время для таких выпадов, поэтому, с трудом сдержав себя, смолчал.