Жаркой ночью в Москве...
Шрифт:
– Да ладно, Лерк, успокойся, с кем не бывает? Дети-то хоть остались?..
М-м-м… Опять мимо кассы… Это ж надо уметь так мимо… Она же криком кричит… На хрена мне это нужно… Бросаем трубку. Нас разъединили. А моего телефона она не знает. Чужие проблемы мне не нужны, во всяком случае сегодня и сейчас. Вообще-то я не то чтобы уж совсем глухой. Пальцев не хватит, скольким людям помог… Но эта ночь у меня не для того. А для чего? Для того, чтобы позвонить, договориться и – Ванюшка Манюшку… Стоп! Откуда у меня это выражение?.. Господи…
В семьдесят втором году я для честного беспринципного заработка подрядился переводить любовную сагу некоего акынствующего секретаря Бешбармакского райкома КПК (что означает Коммунистическая партия
Читка состоялась в райкомовской юрте. Секретарь внимательно выслушал, взял в руки дутар, помнивший еще автора эпоса «Манас великодушный», пропел несколько фраз сначала по-бешбармакски, потом попробовал по-русски. Получилось как-то сомнительно. Ну не ложатся на дутар слова: «Солнце зашло над становищем Уат-Терек-Нойон-Нун-К-Нас. Молодой революционный чабан Турнабердин вошел в юрту контрреволюционного бая Баштан-Тюбе, ввалил ему по первое число, выгнал всех его трех жен под неторопливо мчащиеся по лунному небу облака, белогривые лошадки, и шесть раз подряд любил прекрасную Мамлакат».
Акынствующий секретарь снял тюбетейку, вытер бородой пот с лысины, налил нам араки и задумчиво посмотрел на меня.
– Может, под саксофон лучше будет?.. – с робкой безнадегой спросил я. Башли сделали ноги из моего кармана, даже не попытавшись войти в него.
– Подряд любил, – сказал акынствующий, – поэзий мала. Сапсем мала…
– Может, – вдохновился я, – сделаем так: «Он полюбил ее один эх раз. Потом еще раз, потом – много-много раз. Тра-та-та».
– Тра-та-та! – вызверился секретарь. – Это у вас Ванюшка Манюшку тра-та-та! У нас сапсем не так…
– А как у вас? – псевдооживился я. – Мне это будет чрезвычайно полезно при работе.
Акынствующий уселся поудобнее и прикрыл глаза, окунувшись в тонкости восточной любви. Тахир и Зухра, Тамара и Ханум…
– У нас юноша приходит в юрту, где живет прекрасная Гюзель. Он на нее не смотрит! Она на него не смотрит! Папа и мама предлагают ему шурпа, плов, кумыс… Он ест. На нее не смотрит! Она на него не смотрит! Не то что ваши Ванюшка с Манюшкой. Они с папа-мама говорят о верблюд… Об овца… О выборы в Верховный Совет Республика… О происки империализма… О калым… Он на нее не смотрит! Она на него не смотрит! Не то что ваши Ванюшка с Манюшкой. Приходит ночь. Папа ложится спать. Мама ложится спать. Он ложится спать. Она ложится спать. Он на нее не смотрит! Она на него не смотрит! Папа делает хр-р-р. Мама делает хр-р-р. И только тогда он хватает ее за ногу и тра-та-та. Как Ванюшка с Манюшкой.
Вот откуда у меня эти «Ванюшка с Манюшкой». Выпутались из паутины (нет, лучше – тенет)…из тенет памяти и засветились жаркой ночью в Москве. Ну что ж, попытаемся надыбать какую-нибудь Манюшку на тра-та-та-та.
Листаю телефонную книжку. Нина. Помню такую. Точнее, их было две. Нина и Лина. Однояйцевые. Я так и не знаю, какую из них. Скорее всего, Нину… Иначе с чего бы у меня был ее телефон. Если Лину, то и телефон был бы Лины. Вот он и есть. Ты гляди, и телефоны у них похожи. Да и какая разница… Ванюшка с Манюшкой тра-та-та…Так… 495-12-84… или 495-12-85… Первые шесть цифр набираем одинаково… Чего-то какая-то хрень получается. Вместо «4» палец тычет в «7». Еще раз… Хрень не меняется… Последний раз… Все цифры с ходу… 495-12-84. Или 495-12-85. Вдохнули-выдохнули, начали. 771-34-18… Мать твою… Это же… Судьба… И Леркин голос:
– Ну что ты еще от меня хочешь узнать?!
Какого… она на меня орет?! Я вообще не представляю, кто она такая! А может, это случайность?.. С телефоном… Как же! Случайно несколько раз попасть в одни и те же дырки на телефоне – это запросто. Просто-напросто палец у меня такой
мудаковатый. Подряд – 771-34-18. Этому пальцу в старости цены бы не было. Ничего не поделаешь, надо как-то разбираться. А то позвонишь в ДЭЗ слесаря вызвать шторы повесить, а оттуда вместо «у нас услуги платные» – «ну что ты еще хочешь от меня узнать?!».– Милая девушка, это, очевидно, какое-то недоразумение, но, возможно, я…
Срочно надо что-то придумывать.
– Понимаете, у меня семь лет назад была операция…
Какая операция?
– По отеку мозга.
Какого мозга? Лишь бы выкрутиться…
– Так что я многое забыл. Не могли бы вы…
– Мишка, какая операция, какие семь лет? Мы с тобой расстались пятнадцать лет назад.
– Вот, я же говорю, что всю память отбило. Конечно, не семь, а четырнадцать. Или… Ничего не помню. Вчера вышел из больницы. Как, ты говоришь, меня зовут? Мишка? Точно?! Господи, а я-то держал себя за Автандила Гносеологовича!..
Так дело пошло получше. Надрыв слинял в подполье… Продолжим…
– Вообще-то в детстве я хотел быть Иосифом Виссарионовичем. На худой конец, Иваном Васильевичем. Но на раздаче предлагали Шолом Алейхемовичей, Пурим Рошгашановичей и Бриз Бармицвевовичей…
Смеется.
– А какой из меня Алейхемович, Рошгашанович и Бармицвевович, когда у меня папа – Федор? Так что выход у меня был только один – Федорович. А имя… Как ты меня называешь?
– Мишка. Идиот несчастный.
– Вот, разве я мог взять другое имя? Если ты меня Мишкой называешь. Вот у меня и в паспорте написано: Михаил Федорович Липскеров.
Все в порядке. Хохочет. Этих дур так легко рассмешить. Хохочут, смеются, заливаются… Глядь, ан трусиков-то уже и нет. Но смотрите, как бы вам самим не нарваться на чувиху остроумнее вас. Это конец света. Я знаю. Была у меня лауреатка конкурса артистов эстрады в разговорном жанре. Отсмеялась, лежит уже наготове. И только я… войти… как она… «когда войдешь, закрой за собой дверь». Вот входить уже и нечем. Собрался с силами, ща я тебя, а она: «дяденька, ты трахай, а не пугай». Я ей, сучке, рот завязал, только… а она глаза вниз скосила и сквозь повязку тяжело вздохнула. Я плюнул и свалил. А ее так никто из наших оттрахать и не смог. Не знаю, что бы она делала, если бы не вышла за акробата. И никаких тебе проблем. Шути сколько хочешь. Лишь бы суп в доме был. Дочка у них. Двадцать семь лет, а девственница. Лучше бы в отца пошла.
Так, будем продолжать попытки выяснить, кому я все-таки позвонил и, судя по разговору, кинул какую-то подлянку. А иначе чего бы этот Валерий Николаевеч после пятнадцати лет рыдал? Будем выяснять. Сколько дерьма я скопил в себе за долгую и плодотворную жизнь. Насчет Валерия Николаевича понял. Это – от Ольги. Conspiration. Она проявляет какой-то нездоровый интерес к женским именам в моей записной книжке. Глупость какая! Меня же абсолютно не волнуют женские имена в ее. Я же не спрашиваю, кто скрывается под именем Руфь Рафаиловна или Ольга Николаевна. Потому что знаю. Первая – моя мама, вторая – ее. А уж мужские… Да ради бога! Сколько угодно. Какие-то старые пердуны из редакции.
– Слушай, Леронька, я понимаю я мерзавец, я негодяй, но у меня все из головы колесами выбило.
Мне бы только за что-нибудь зацепиться, а уж там…
– Ты ж помнишь, я тогда на бензадиазепинах сидел…
– Ты действительно ничего не помнишь?
– Действительно…
– И как я уезжала из Новых Черемушек?..
О-о-ох!.. Шварценеггер!.. Вспомнить все… Не дай бог, не дай бог… Вся ночь будет испорчена… А что я мог сделать… Прошла любовь, прошла любовь?.. Оно конечно. Но она тогда… Что она тогда? Проблемы у нее были… Нужно было сбегать за… не помню сейчас названия. Она сказала, а у меня из головы вылетело. В общем, лекарство. Я тогда по уши в какой-то нетленке сидел. Чего-то сатирическое. Для одного бывшего эстрадного другана. Он когда-то бил степ, а потом по старости лет перешел в разговорный жанр.