Дорога, бегущая нам под колёса, отливала в сумерках металлическим блеском. Уплывали назад холмистые склоны, простроченные рядами
виноградных кустов. В поблёкшем небе проклёвывались первые звёзды. И я вдруг подумал: к чему бы сам хотел прикоснуться взглядом, прощаясь с Олонештами? И тут же увидел полощущийся на ветру костерок под четырьмя высочёнными осокорями, где в половодье, на образовавшемся островке, наша мальчишечья команда с учителем Александром Алексеевичем разбивала рыбацкое становище. Услышал его глуховатый голос (однажды слякотным зимним вечером в своей учительской хатке он прочитал нам всю первую главу из «Евгения Онегина» наизусть, чем потряс наше воображение). Вспомнил, как заговорили
об осокорях, звеневших на ветру чуткой, серебристой с изнанки листвой, о том, что этим деревьям лет уже, наверное, по триста-четыреста. И – замолкли, ошеломлённые мыслью о быстротечности человеческой жизни. О хрупкости всего сущего…
7
…Мы тогда ещё не знали, что бессмертно-ветвистый род человеческий укоренился на земле благодаря самому, казалось бы, эфемерному и скоротечному чувству – чувству любви, соединяющему людские души невидимыми скрепами. На всю долгую жизнь.