Жажда любви

Хорошо, что Роберта больше не боялась выставлять напоказ свои чувства, потому что она не могла оторваться от Деймона. Правда, отец попытался ее отвлечь.

– Миссис Гроуп решила вернуться в театр, – сообщил он, без особого, впрочем, огорчения.

– В театр? – переспросила Роберта, на минуту отвлекшись от своих переживаний. – Снова стать актрисой?

– Пастижером. Очевидно, директор «Друри-Лейн» так впечатлился ее прической в виде Лондонского моста, что пригласил ее причесывать парики для всех спектаклей нынешнего сезона. Я, разумеется, выделю ей солидную сумму на обзаведение. Но это означает, дорогая, что миссис Гроуп уходит из нашей жизни.

Роберте показалось, что Деймон хочет выйти в другую комнату, но она не собиралась выпускать его из виду. К счастью, он остановился поговорить с лордом Корбином, поэтому она снова повернулась к отцу:

– Но, папа, как же обстоят дела с русалкой?

– А что с русалкой? – хитро прищурился отец, хотя ничуть не обманул Роберту: уж очень счастливая улыбка озарила его лицо.

– Вы вернетесь домой вместе?

– Да как ты могла такое подумать? – возмутился отец. – Она порядочная женщина, дочь викария из Сомерсета, да к тому же одаренная поэтесса.

Он по привычке принялся раскачиваться на каблуках.

– Известно ли тебе, Роберта, что она стала русалкой-поэтессой уже в десять лет?!

– Сколько же ей сейчас? – рассеянно поинтересовалась Роберта.

– Что-то около тридцати и…

Но Деймон опять вознамерился улизнуть, чего она не могла допустить: сердце до сих пор колотилось от страха. Поэтому она наскоро чмокнула отца в щеку и снова вцепилась в жениха. Наконец Деймону пришлось утащить ее в Желтую гостиную и предложить сыграть в домино на раздевание, если только сначала она позволит ему сходить в мужскую комнату.

Пришлось согласиться.

Но к тому времени, когда Деймон вернулся, она снова плакала и никак не могла утихомириться, даже когда он стал поцелуями осушать ее щеки, пытался рассмешить и шике по щекотал.

– Я… я так боялась потерять тебя, – призналась она, громко икнув.

– Никогда! – поклялся он, сжав ладонями ее лицо.

– Но ты мог погибнуть.

– Я не могу сказать «никогда», если речь идет о смерти вообще. Но когда я умру, Роберта, клянусь Богом, что если не случится несчастного случая, моя кончина произойдет в собственной постели, и ты, надеюсь, будешь сидеть рядом и держать меня за руку, до последнего моего вздоха. Больше я не стану рисковать, ведь теперь у меня есть ты и Тедди… и…

Он улыбнулся ей, и в глазах светилась такая нежность, что она снова икнула.

– И через несколько месяцев у нас может родиться малыш. Ты об этом не думала?

Она немедленно выбросила из головы эту мысль как совершенно неуместную в данный момент.

– Но откуда ты знал, что ранишь Вильерса? Все это было так внезапно и яростно…

– Ты впервые присутствовала на таком поединке?

– Д-да. И была почти уверена, что несколько раз он ударил тебя едва не в сердце.

Деймон звонко рассмеялся.

– Поединок на шпагах утомительно предсказуем, Роберта, и у Вильерса не было ни малейшего шанса ранить меня. Если бы он действительно хотел это сделать, то выбрал бы пистолеты, потому что огнестрельное оружие изменяет всю природу подобных дуэлей. Я знаю, что Вильерс – превосходный фехтовальщик. Но я все равно лучше.

– Почему ты так в этом уверен? – заплакала она еще громче. – Ты не дрался с ним раньше. Джемма мне все сказала…

– Ах ты, Фома неверующий, – вздохнул он, прижимая ее к себе. – Я брал уроки у Джилльяно, вот почему. Он лучший учитель фехтования в Лондоне.

– О нет, не думай, я верю в тебя, – пробормотала она, уткнувшись носом ему в грудь, – но…

Он отстранил ее ровно настолько, чтобы она могла видеть его глаза.

– Я знал, что выйду победителем, потому что люблю тебя.

– Что?!

– Потому что люблю тебя.

– Ты… ты решил, что не проиграешь Вильерсу, потому что… потому что…

Он ухмылялся идиотской улыбкой. Потому что в этот момент совершенно потерял разум, действительно превратившись в круглого идиота.

– Потому что мне было что терять.

– Ты… ты… – задыхаясь, крикнула она, прежде чем наброситься на него. Но так и не поняла, то ли хотела ударить его за чисто мужскую самонадеянность, то ли…

Но тут он стал целовать Роберту, и все мысли вылетели у нее из головы.

– А ты? Как насчет тебя? – спросил он уже позднее, когда она продолжала цепляться за его плечи.

В уголках ее губ заиграла кривоватая улыбка.

– Стала бы я драться на дуэли за твою честь?

– Нет.

– Значит, ты спрашиваешь, люблю ли я тебя?

Он не ответил. И Роберта поняла, что впервые видит тень беспокойства в глазах этого огромного, уверенного в себе человека, так щедро рассыпавшего улыбки и никогда не хваставшегося своими талантами. Поэтому она искренне наслаждалась его душевным волнением.

Правда, очень недолго.

– Конечно, я люблю тебя, – прошептала она, целуя его. – И всегда буду любить.

– Даже если я увлекусь поэзией и начну писать оды большому пальцу твоей ноги?

– Да.

– Даже если я упаду на колени посреди улицы и стану умолять тебя лечь со мной в постель?

– Да, – твердо ответила Роберта, уже начиная улыбаться.

– Я стою на коленях, Роберта. Я умоляю.

Проходивший мимо лакей услышал доносившийся из гостиной смех и покачал головой.

Бомонт-Хаус, несомненно, изменился с тех пор, как из Парижа вернулась герцогиня. Раньше этот дом считался респектабельным. Но теперь… погодите, пока Фаул узнает о том, что задумала французская штучка, мадемуазель Каро, для следующего бала герцогини. У всех голеньких девиц будут павлиньи хвосты на их голеньких попках. По крайней мере все только об этом и говорят.

Лакей со вздохом прикрыл дверь гостиной, чтобы никто случайно не увидел то, что видеть не полагается.

Эпилог

Когда матчи Вильерс – Бомонт потускнели в памяти общества

– Думаю, – заявила Роберта, – ты должен позволить мне выиграть эту партию.

– Ты что, вообразила себя самим его высочеством?

– С твоей стороны было очень любезно поддаться принцу прошлой ночью, – призналась она.

Муж отодвинул доску, лежавшую на постели между ними.