Жажда наслаждений

Дым успел полностью развеяться, и только почерневшая штукатурка у входа в подвал напоминала о происшествии прошлой ночью. Но до того как первые гости спустятся на завтрак, почерневшие следы тоже исчезнут.

Слуги знали свое дело; она их хорошо натренировала.

Теперь они уже не ее слуги. Черт побери. В такие моменты она жалела, что отдала так много, получив взамен крайне мало. У нее оставалась тонкая соломинка, за которую можно было ухватиться и попробовать воскресить свою удачу: о ней знали только Уильям и она.

И Николас. Николас знал.

Но он отнесся к данному факту слишком легкомысленно, хотя даже простое упоминание о нем побудило его предложить ей нелепую сделку — соблазнить недозволенным, запретным способом.

Что, если бы она тогда ничего не сказала?

Нет, даже не надо вспоминать. Такие мысли ни к чему не приведут; было слишком поздно что-либо менять, слишком поздно жаловаться.

Оставался только один крохотный шанс все вернуть, рискованная авантюра, основанная на малейшей вероятности: она должна найти доказательство того, что Николас был рожден в результате связи его отца с первой женой Уильяма…

В то время как она будет думать, что искать и где искать, Николаса надо будет постоянно чем-то занимать.

Затишье перед бурей. Элизабет и Питер сидели на террасе и играли в карты, наслаждаясь тишиной и ласковым утренним солнцем.

Жизнь должна быть именно такой, счастливой и неторопливой, чтобы всегда было время поговорить за чашечкой чая с любимым человеком. Такой должна быть цель, задача.

Важнее ничего быть не могло. Ее отец куда-то уехал, Минна была все еще в постели, Виктор совершал конную прогулку, Николас еще не появился.

Возможно, он уже давно проснулся и теперь занимался своими делами, но на завтрак еще не спускался, что тоже было хорошо.

Элизабет не хотела говорить ни о пожаре, ни о будущем. Она чувствовала себя вполне счастливой. Если бы она могла, она бы затащила Питера в постель.

«…Если он тебя трахнет, он больше не будет тебя желать…»

Но пока он желал ее, еще как желал. Желание переполняло его. Оно было в его глазах, в том, как он наклонялся к ней, надеясь мельком увидеть ее лодыжку или выпуклую грудь.

— Может быть, тебе не стоит так по-деловому одеваться с самого утра, — заметил он. — Ты выглядишь как одна из тех мужеподобных деловых женщин, с утра спешащих в офис. Тебе наверняка уже можно не носить строгих траурных платьев, а надевать что-нибудь более удобное.

Он очень хотел фривольности в ее одежде; она тоже. Действительно, английская блузка и длинная юбка были не самым лучшим утренним нарядом.

Но она так оделась, для того чтобы осмотреть чердак, куда она распорядилась сложить все вещи Уильяма вместе с тремя его коробками бумаг, которые она собиралась изучить. Вопрос был в том, когда ей удастся добраться до чердака.

Она очень дорожила временем пребывания наедине с Питером. Спокойно. Умиротворенно. Ничто не нарушало тишину утра, лишь тихое шлепанье карт о стол и редкие комментарии, неизменно вызывающие у Питера улыбку.

Между ними все еще оставались незримая связь, желание, стремление, страсть. Если бы только она могла поддаться эмоциям…

— О, ну вы меня удивляете! — воскликнул Николас, прихрамывая, входя на террасу. — Они играют в карты, после того как сгорел Рим.

Питер бросил на Элизабет взгляд, говорящий: «Видишь? Он опять нас прерывает. Думаешь почему?»

— Не будь смешон, Николас, — сказал он, бросая карты на стол. — Все кончилось благополучно. Зачем твердить об одном и том же в такое прекрасное утро?

Николас налил себе немного горячего шоколада.

— Я просто поражен, что никто ничем не интересуется. Ни твой отец, Элизабет. Ни Питер. Ни ты. Даже ты. Я не могу понять. — На самом деле он мог. — Вы как стайка кошек. Если вы повернетесь к чему-то спиной — значит, все остальное для вас не существует.

Он тяжело опустился в кресло рядом с карточным столиком, и Питер со злостью собрал карты.

— Ладно. Пожара не было. Так, что еще нового в такое прекрасное утро? — произнес Николас.

— Грубость, — резко ответил Питер. — Главная новость сегодняшнего утра — невоспитанность. А также способность хозяина постоянно появляться там, где его не хотят видеть.

Николас выглядел ошарашенным.

— Ух ты. Я и не думал вас прерывать…

Элизабет искоса взглянула на него. Еще как думал…

— Тогда я оставлю вас наедине…

— Будьте так добры, — слащаво процедил Питер.

Он ушел, и Питер повернулся к Элизабет:

— Дорогая, ты должна что-то предпринять.

— Мне все об этом говорят, — осторожно проговорила она.

— Тебе не удалось?..

Она предупреждающе подняла руку.

— Я скажу тебе, если…

— Не то чтобы я на чем-то настаивал…

— Нет, конечно…

— Только для твоего блага. Его поведение просто невыносимо. — Питер подвинулся ближе.

— Ты даже не представляешь, — вздохнула Элизабет.

— Представляю, Элизабет. Правда, совсем немного. — Он взял ее руки в свои. — Я помогу чем смогу.

— Я знала, что смогу на тебя рассчитывать, милый Питер.

— Позволь утешить тебя.

— Одно твое присутствие уже утешает меня.

— Элизабет, ты же знаешь, что я имею в виду.

Она наклонилась к нему и коснулась его бедра.

— У нас достаточно времени, Питер.

— Если ты дотронешься до меня…

— Тогда не буду.

— А я бы очень хотел, — тоскливо произнес он.

— Я знаю, что ты чувствуешь.

— Я уже не могу, Элизабет. Доставь мне облегчение.

— Питер… Я не могу. Не здесь и не сейчас.

На самом деле она могла, но где-то на инстинктивном уровне чувствовала, что еще слишком рано. Другой мужчина на месте Питера мог бы повернуться и уйти от нее.

Но он всего лишь поднял обе руки и сказал:

— Я не буду умолять. Если не хочешь играть со мной в постели, что ж, поиграем тогда в карты.

Враги.

Пару минут он наблюдал за ними издалека. Элизабет очень хорошо держала Питера на поводке. Она не позволяла ему слишком многого, прекрасно занимая его время и свое тоже, что как нельзя лучше соответствовало его планам на сегодняшнее утро.