Жажда золота

Стоя у дверей мастерской, Маргарет поколебалась. А потом рывком распахнула дверь и вошла.

— Доброе утро, Картаук. Я немного припоздала, но я…

Он шел навстречу ей. И выражение его лица…

Маргарет не хотела знать, что скрывается за этим выражением, и опустила глаза к мозаичному полу.

Картаук остановился перед ней. Она видела его сильные ноги, обутые в кожаные сандалии, ощущала знакомый запах воска, дерева, гипса.

Нервно облизнув пересохшие губы, Маргарет проговорила:

— Я много думала обо всем и…

— Молчи, Маргарет. — Голос Картаука был низким, почти гортанным. Его пальцы скользнули по ее волосам, и он заставил ее поднять голову и посмотреть ему в глаза. — Тебе не следовало бы возвращаться.

— Я так и собиралась, но… — Она не могла отвести глаз от его лица. Он смотрел на нее тем же пожирающим взглядом, каким прежде в ее присутствии смотрел только на свои статуи. — Йен попросил сделать для него… печатку.

— Я не хочу слышать его имени. — Губы Картаука прижались к ее губам: крепко, жарко, грубо-чувственно. Одной рукой он притянул ее к себе, а другой вынимал шпильки из волос, бормоча слова на языке, которого она не знала. Его губы передвигались по ее лицу, по шее. И у нее было ощущение, будто каждое прикосновение оставляет на ее теле горячий неизгладимый след. Его руки касались ее плеч, потом скользнули к набухшей груди… Шелковистая борода терлась о кожу. Это была не ласка. Он пожирал, поглощал ее всю. А когда он обнял ее за ягодицы и прижал к себе, Маргарет приняла это как нечто само собой разумеющееся. Должно быть, что-то порочное вселилось в ее душу, если ее не возмущает то, что он проделывает с ней.

Волосы рассыпались по плечам. И его пальцы, как гребень, проходили сквозь них. Он на миг оторвался от нее.

— Ты хочешь меня. — Слова его прозвучали почти с яростью. — Меня!

— Да! — Маргарет и сама осознала это. — Да, Картаук.

Он стиснул ее, не давая возможности вздохнуть. Столь же желанный, сколь и опасный. Это должно было случиться. Маргарет считала, что готова принять свою судьбу, но тело ее затрепетало, словно она готова была шагнуть в бездну.

— Что мне делать? — прошептала Маргарет. — Помоги мне. Ты хочешь, чтобы я делала то же самое, что и с Йеном?

Его мускулы стали твердыми, как железо. Руки замерли в гуще ее волос.

— Боже, зачем ты это сказала? — Картаук оттолкнул ее от себя.

Маргарет невольно потянулась к нему.

— Нет, — процедил он сквозь зубы, не давая ей приблизиться. — Нет, Маргарет.

— Почему? — Она не могла поверить, что он отвергает ее. — Я думала…

— И я тоже… — Он глубоко вздохнул и медленно разжал руки, стискивавшие ее плечи. Теперь они висели как плети. — Я думал об этом всю ночь. Я думал об этом с тех самых пор, как у тебя мелькнула эта безумная мысль. — Он повернулся и направился к рабочему столу. — Садись.

Она села, внимательно глядя на него, чувствуя себя более неуверенной, чем когда-либо в жизни.

— Почему? Я нравлюсь тебе. Я знаю, что мне далеко до Элен Мактавиш, но ты неравнодушен и ко мне.

— Неравнодушен? Господь знает, как это далеко от истины. — Он сел за рабочий стол. Голос его сразу стал хриплым. — Хотя можно сказать, что ты тронула мое сердце.

Маргарет сделала движение в его сторону.

— Тогда нет причины…

— Оставайся на месте, — резко сказал он. — Не приближайся ко мне.

Маргарет замерла и робко улыбнулась.

— Если ты не считаешь меня неприятной, то почему бы тебе не поразить меня «священным огнем»?

— Потому что ты не похожа на других женщин.

— Но у меня есть ноги, руки, глаза и грудь, как у всех.

— А еще нежное сердце, совесть священника и теплота, которая скрывается за оболочкой холодности и сдержанности. Я не хочу причинять тебе боль.

— Но ты ведь желаешь меня?

— Я не просто желаю тебя. Я люблю тебя.

Не в силах вымолвить ни слова, она смотрела на него.

— Ты удивлена? — Картаук горько улыбнулся. — Я понял это в тот самый момент, как только ты впервые вышла из замка и принялась командовать мной.

— Как же так… — Маргарет с трудом услышала саму себя. — Я не троянская Елена, которая ослепляет мужчин.

— Но меня ты ослепила сразу, с первого взгляда. Ты светилась, как золото при свете солнечных лучей. И точно так же светишься и сейчас. Временами, когда ты устаешь или приходишь в уныние, этот свет тускнеет. А потом он вспыхивает снова…

— Не обманывай себя Это всего лишь красивые сравнения, красивые слова, придуманные тобой, — покачала она головой.

— Ты не хочешь слышать слов признания. Думаешь, я сам не знал этого? — Его большая сильная рука медленно сжалась в кулак. — Мне разрешено желать тебя, но не любить. Но мы слишком близко подошли друг к другу. — Он встретился с ней глазами. — Будь честна перед самой собой и признай это.

Его слова разрушали стену, которую она попыталась возвести вокруг себя, и больно ранили ее.

— Я… не отрицаю, что пожелала тебя.

— Да, у тебя хватает смелости признать это. Но вожделение — это всего лишь грех. А грехи прощаются. Изменой Йену могла стать только любовь. А на это ты не отважишься. Так ведь?

— О чем ты говоришь? Я люблю Йена. — Боль в груди становилась нестерпимой. Она закрыла глаза, чтобы не видеть Картаука. — Я на самом деле люблю Йена, — повторила она, как заклинание, которое помогало ей удержаться на краю бездны.

— Знаю. — Он помолчал. — Но ты любишь и меня тоже.

Глаза ее распахнулись.

— Нет!

— Черт возьми! Подари мне хотя бы признание. Не будь такой безжалостной.

— Женщина не может любить двух мужчин.

— Потому что все поэты и трубадуры пели о том, что в жизни может быть только одна большая любовь? Любовь бывает самой разной. Та, которой мы любим друг друга, самая высокая и глубокая. — Его карие глаза сверкали. — Она полна не только страсти, но и взаимопонимания. Мы как две половинки единого целого. Неужели ты не видишь?

Маргарет покачала головой, не желая признавать правды.

— Только чувство долга стоит между нами. Оно как стена мешает нам воссоединиться.

— Я не хочу слышать этого.

— Потому что не хочешь поверить в это. Я предупреждал, что теперь не буду щадить тебя. — Он снова сжал кулаки. — Три долгих года я прятал этот огонь, чтобы пламя его не обожгло тебя. Я мог бы овладеть тобой минуту назад. Но дал тебе возможность самой осознать, что происходит. И я обещаю, что заставлю тебя поверить в то, что твои чувства — больше, чем вожделение.

— Почему же ты не взял меня?