Жажда. Роман о мести, деньгах и любви

– Это у меня в первый раз так получилось, – хладнокровно прокоментировала Наташа. – Экспромты порой бывают удивительно точны. Сергей, погляди, успокоился ли этот словоохотливый юноша?

Сергей подошел к Плешакову, наклонился, засунул руку ему в карман, но не обнаружил того, что искал: Миша был левшой и пистолет оказался у него в другом кармане. Превозмогая непереносимое ощущение близкой тошноты, Сергей извлек оружие и ничего не чувствующими руками взвел курок, направил пистолет на Мемзера.

Впервые он увидел своего дядю таким. Тот словно уменьшился в размерах, съежился. Мемзер был в полном оцепенении, и Сергей вдруг подумал, что его хватил удар. Что ж, тем лучше. Ведь говорил он этому дураку Мише, что болтать не надо. Достал пистолет, значит, надо стрелять. Сергей выстрелил.

Эпилог

Вот я и подошел к одному из тех благостных для каждого рассказчика мест, когда можно с полным правом закончить свою историю и заняться чем-нибудь совсем другим. Например, подойти к зеркалу с тайным замиранием сердца и желанием не обнаружить новой, длинной, во весь лоб, морщины, одной из тех, что в последнее время так беспощадно состарили мое лицо. Впрочем, я благодарен им, этим знакам аномально быстрой старости. Они помогли мне вовремя обратить внимание на то, что со мной происходит нечто совершенно необъяснимое. Нечто такое, что смог разъяснить рыжий Агамемнон, заявив, что никаких личных причин пенять ему у меня быть не должно. Ведь он старался ради науки, а это должно заставить меня простить его. Очевидно, так же должны простить жертвы Хиросимской бомбардировки мудрых изобретателей атомной бомбы, но тут уж ничего не поделаешь. К тому же он, несомненно, во имя одной лишь науки, взялся за попытку исправить своих же рук дело, чем вселил в меня надежду. Все не так уж и плохо, если сравнивать мою судьбу с тем, что выпало на долю этого бедолаги Плешакова, а равно и моего дядюшки. Одно лишь бесспорно: к морщинам на моем лице, видимым окружающим, прибавились морщины внутренние – символы мудрости. Я вдруг стал запоем читать немецких философов и изъясняться на правильном и красивом русском языке, что, согласитесь, нынче большая редкость.

Теперь мне лишь остается по порядку изложить некоторые события, случившиеся после того, как отгремели выстрелы и рассеялся пороховой дым. Я помню каждую минуту, прошедшую с тех пор. Такое не забывается, не правда ли?

Первыми на место заявились... Впрочем, здесь наши с Наташей воспоминания разбегаются в противоположные стороны. Мне кажется, что первым появился повар из ресторана, весь нагруженный судками с ужином, который в тот раз так никому и не довелось отведать. Она же утверждает, что первым и, как всегда, совершенно некстати, нагрянул хозяин квартиры – этот веселый безумец, сыгравший свою роль самым чудесным образом и послуживший настоящим орудием в руках судьбы для многих из тех, кого я упомянул в свом рассказе. Видимо, он был сумасшедшим и не мог помнить своих обещаний, больше не сваливаться как снег на голову. Впоследствии он как-то признался мне, что пишет стихи, и это многое прояснило. Вы знаете хоть одного нормального поэта? Вот и я о том же. Что с ним теперь, я не знаю. Верно, он все так же продолжает сдавать свою квартиру в районе Арбата, а сам снимает подешевле, на московской окраине, и от нечего делать вмешивается в личную жизнь своих новых постояльцев.

Эля осталась при своем мнении, говоря, что оба мы не правы и первой, как и положено, на месте преступления оказалась милиция в лице участкового и еще какого-то угрюмого человека в пальто, оказавшегося также милиционером. Услышав выстрелы, стриптизерша бросилась за помощью и буквально налетела на представителей закона и правопорядка. Нам, оставшимся в живых, не без труда, конечно, но удалось доказать свою полную невиновность, свалив все на покойного Плешакова. Мертвые, как известно, сраму не имут, тем более что Миша, думаю, при всей своей кажущейся однозначности вовсе не так однозначен. Он пытался выжить в условиях, в которых оказался по вине таких, как мой дядюшка, и то, что Мемзер пал от руки собственной жертвы, – единственное бесспорно справедливое событие, какое только и могло произойти в этой правдивой истории. Все остальное можно лишь с очень большой долей скепсиса причислить к деяниям, хоть сколь-нибудь приближающимся к границам морали.

Эля оказалась благоразумной девочкой и за это получила по заслугам. Она вернула записи, припрятанные ее покойным другом, и, по совету Наташи, вместе с сыном отправилась в круиз. Чем она занялась после своего возвращения – вернулась ли в свой клуб или стала девочкой по вызову – я не знаю. Иногда я представляю себе, что во время путешествия Эля познакомилась с каким-нибудь впечатленным ее восточной красотой итальянцем или арабом, вышла замуж... Больше я никогда не видел ее.

Арик вскоре уехал из страны и живет где-то весьма припеваючи, ведь для таких как он нет ни родины, ни чести. Ариков не терзает совесть – и впрямь, какое беспокойство может доставить то, чего никогда не было?

Министр Паша как был министром, так им по сей день и остался. Все так же время от времени он делает разные, порой противоречащие друг другу, громкие заявления, успокаивает граждан, которые с каждым днем все меньше этим заявлениям верят, и ходит к бригадиру с новыми интересными прожектами. А бригадир все так же сидит под символом той, прежней, давно ушедшей в вечность Российской империи и продолжает пилить то, что еще осталось от империи нынешней.

Что до меня с Наташей, то у нас все совсем неплохо. Отбившись от многочисленных судебных исков со стороны невесть откуда взявшихся претендентов на наследство, мы поженились. Теперь я раз в неделю навещаю эту рыжую бестию – Агамемнона. Он всеми силами старается вернуть мне мою же жизнь и клянется, что у него непременно должно получиться еще и продлить ее. Мне остается лишь верить ему и не покидать Россию, ведь чудесная подземная клиника, где вот-вот будет найден рецепт вечной жизни, есть только здесь, а я первый из пациентов-добровольцев, который жаждет испробовать чудесное средство на собственной шкуре. У меня просто нет другого выхода, да и чертовски не хочется терять все, что мне, скромному мечтателю из Сочи, удалось заполучить. Паук-дядюшка думал, что я вполне легкая добыча, и хотел высосать меня, словно муравья, угодившего в паутину, но вместо этого получил то, на что никак не мог рассчитывать. Муравей оказался с характером и перехитрил паука.

Есть и еще одна причина – это небольшой, состоящий из двух десятков человек кружок, который сами мы иногда в шутку называем «тайным обществом». Слухи о нас начинают появляться, но ни один из них не правдив. Мы – «прогрессоры», таково наше подлинное имя, а об остальном я скромно умолчу. Ведь на то оно и тайное общество, чтобы никто до поры до времени не знал о нем. Лишь одну, главную нашу цель, я все же обозначу. Мемзер сказал, что скоро моя страна перестанет существовать. Я хочу жить очень, очень долго.

Я надеюсь никогда не дожить до ее конца.

?? ?? ?? ??