Жажда

Я подняла глаза, посмотрела на нее умоляюще: останься такой всегда, возбужденной, счастливой, и тогда, может быть, будет хорошо и мне. И моя жизнь, может быть, будет полной…

Мне тоже захотелось говорить, умолять Джедлу простить меня, высказать ей вслух все, что давно накопилось у меня на душе, облегчить себя от терзавших угрызений совести. А может быть, попросту попросить ее посмотреть мне в глаза, обратить на меня, наконец, свой взор, так часто улетавший куда-то вдаль, вернуться ко мне.

И я заговорила. Сказала ей, как я люблю ее, как я любила ее всегда, только ее одну, как любовалась и восхищалась ею и как боялась в то же время. Как нравился мне их с Али союз, их семья. Я говорила возбужденно, с пылом и не могла остановиться. Я сказала, что меня трогает их чистота, что я даже смущаюсь в их присутствии. Словом, я высказала ей всю свою беспредельную преданность, готовность отдать весь жар своего сердца. И так радовалась, что нашла нужные слова, так хотела доказать их искренность, что рассказала и о том, как, не сдержавшись, в благодарность Али поцеловала ему руку. И тут весь мой пыл разом угас. Воцарилось молчание. Опустилась беспросветная ночь. И я поняла, что даже ночь не простила бы мне то, в чем я сейчас призналась Джедле. В наступившей тишине страх охватил меня. Все было потеряно… Джедла вдруг вздрогнула, затем спокойно обратилась ко мне, но я уже чувствовала, как слегка дрожит от волнения ее голос:

— Я всегда знала, что между вами что-то произошло. Я это знала. И с тех пор, как ты живешь здесь, я все искала подходящий повод, чтобы сказать тебе об этом. Но сегодня вечером… — и здесь она усмехнулась, — сегодня вечером я совсем на это не рассчитывала…

Она усмехнулась еще раз, и усмешка эта длилась долго и больно ранила меня. Но я ничего ей не сказала. Мы поднялись и молча отправились спать. Как мне хотелось в эту ночь сбежать из ее дома.

Это случилось вечером. С самого утра она нервничала, хотя по лицу этого не было заметно. Можно было только догадываться о том, как она стискивала зубы от душившей ее злобы. Я заметила даже, что кожа в уголках ее глаз собралась в складки, как у старух или детей, когда те вот-вот заплачут.

Чувствовалось, что она сопротивляется своему настроению. Она много говорила за столом, шутила и смеялась, смеялась громко, развязно, как будто этот смех исторгало чужое горло.

Лицо ее в эти мгновения искажалось гримасой. Обращалась она преимущественно к Айше на своем гортанном арабском. Иногда повертывала голову ко мне и инстинктивно переходила на обычный наш французский.

Вечером, почти сразу же после ужина, мы пошли спать. Меня охватило беспокойство. Я уже знала, что потом в душе моей снова разольется океан безразличия. Что я снова погружусь в его глубину…

Джедла не раздевалась; она выжидала момент, когда я лягу в кровать, и села у меня в ногах. А я выжидала, когда она заговорит. Я уже была готова к этому разговору.

— Ты любишь Али?

Голос ее звучал нейтрально, без всякого выражения, как будто ей было безразлично. А во мне все взбунтовалось, закипело. Я ждала от нее чего угодно, только не этого! Пусть укоряет, обвиняет, пусть плачет, но только не этот ее холодный тон, как на допросе. Да и вообще, как можно так говорить со мной после всего, что я ей рассказала! Я задыхалась от гнева. Хватит! Я буду сражаться с ней, освобождаться от ее власти надо мной!

— Ты угадала! — ответила я. И сразу же посмотрела на нее. Мне хотелось увидеть, каким стало ее лицо. Мне хотелось быть жестокой с ней, помучить ее. Но ни одна жилка на ее лице не дрогнула. И тогда я прибегнула к обычному своему цинизму. — Ну, в общем-то, про любовь эту мою сильно сказано. Он нравится мне, и только. Я нахожу его красивым. В нем есть какая-то сила, которая не может оставить меня бесчувственной, сила, к которой я не привыкла и которой не замечала ни в ком из окружавших меня прежде юнцов. Вот почему я могу сказать, что почти люблю его. Да, может быть, я и сама волную его…

Я надеялась еще на то, что моя развязность и наглость образумят Джедлу, но она сидела с непроницаемым видом.

— Ну и что же, по-твоему, будет дальше? — спросила она.

Только глаза ее как бы угасли, а выражение лица стало еще жестче. Глядя на нее, можно было сказать, что перед вами — деловая женщина.

Я заставила себя рассмеяться. Но меня уже начала утомлять вся эта фальшь.

— О! — отвечала я ей, — Пожалуйста, не волнуйся. Я прекрасно знаю, что он любит тебя. И это нормально. Видишь ли, Джедла, — сказала я уже более мягко, — правда, он мне нравится, я даже думаю, что, наверное, люблю его. Но я ведь не могу сбросить тебя со счетов. До сих пор мне казалось, что я способна (и буду еще, видимо, способна) на любую измену, на любую хитрость, лишь бы завоевать того мужчину, который мне нравится. Но в данном случае замешана ты. И я не нахожу в себе сил сделать то, что хочу. Да, в общем-то, мне и незачем особенно стараться — ведь я знаю, как он привязан к тебе, как любит тебя. Даже если бы у меня и был малейший шанс заполучить Али, я ничего бы не стала предпринимать такого, что могло бы повредить тебе. Я это точно знаю, хотя и не понимаю почему. Может быть, это и есть чувство дружбы? Хотя не думаю. Ведь сама-то ты ни с кем не дружишь; но если бы даже ты считала меня своей подругой, я и тогда бы, наверное, не особенно церемонилась с тобой. Так испокон веков водилось между женщинами, даже сестрами. Следовательно, если это не дружба, тогда что же? Восхищение тобой? Может быть… Хотя все это уже ни к чему, не стоит доискиваться причин, — сказала я, вдруг почувствовав ужасную усталость, готовая вот-вот расплакаться то ли от того, что растрогалась, то ли от сознания своего бессилия, — Словом, не знаю почему, — продолжала я. — Во всяком случае, ничего не опасайся и ни о чем не думай.

Я натянула на себя простыню и хотела уже повернуться к Джедле спиной. Мне стало так одиноко, я ощутила такую беспомощность, словно внезапно ослепла. Только бы оставила она меня одну поплакать, только бы не говорила больше ни о чем! Я уже собиралась закрыть глаза, отдаться во власть ночи, как снова раздался голос Джедлы, поразивший меня необыкновенной серьезностью, значительностью даже, за которой что-то, конечно, таилось. Я смотрела на нее со смутным страхом. Она дважды повторила фразу, прежде чем я расслышала ее. Видимо, она заметила мою невнимательность, но решила довести дело до конца: набралась терпения, которое изматывало ее саму и которое она испытывала теперь на мне, так что душа моя изнывала. Но она, словно одержимая своим терпением и упрямством, втолковывала мне:

— Послушай меня. Все совсем не так, как тебе кажется. Ты выбрала ложный путь.

Она умолкла, тяжело дыша. Как будто сама испугавшись того, что решила сказать во что бы то ни стало. И все-таки повторила еще раз:

— Ты идешь по ложному пути.

Я слушала ее, не думая ни о чем, лишь ужасаясь словам, которые она произнесла.

Глава X

— Я даю тебе полную возможность завоевать Али. Делай что хочешь, понимаешь? Оставь все свои сомнения. Более того, я готова тебе помочь. Да-да, я просто тебе его дарю! Пусть это будет нашим с тобой договором, сообщничеством.

Может, и в самом деле заполучишь себе Али. Ну а я… Впрочем, это уже тебя не должно касаться…

С первых ее фраз, видя неистовый блеск ее взгляда, с мрачной экзальтацией нацеленного на меня, я поняла, что должно произойти что-то невероятное. Я смотрела на нее, как на сумасшедшую, широко раскрыв глаза от внезапно охватившего меня страха. Можно было подумать, что ей не терпится высказать все то, что она передумала, выносила в себе за этот месяц, все эти накопившиеся мысли, которые распирали ее и которые она с жадной страстью, дрожавшим от волнения голосом выговаривала теперь вслух. Я же не могла вымолвить ни слова — словно разверзлась меж нами огромная бездна и Джедла стояла одна на другом краю.

— И вообще, — продолжала она, — почему мы не можем поговорить с тобой откровенно? Хотя бы для того только, чтобы ты потом не забыла, кто тебе его подарил! Знаешь, после моих неудачных родов я поняла, что больше никогда не смогу иметь ребенка, хотя мой врач и не высказался столь определенно на этот счет. Али все пытается меня убедить, что не такое уж это несчастье и что он легко переживет это.

Джедла на мгновение умолкла, но потом продолжала в задумчивости:

— Но я прекрасно вижу все последствия: он постепенно отдалится от меня, а так как он добрый, то никогда не захочет признаться себе в этом. И его любовь ко мне превратится в жалость. А я не хочу жалости! Вот почему мне надо избавить его от такого испытания. И у меня нет другого способа, как только прибегнуть к уловке. Соблазни его! У тебе для этого есть все. А если что-то не будет удаваться, то я помогу тебе, дам кое-какие советы. Он напрасно станет сопротивляться, цепляться за меня, за свою верность и преданность мне, за свою порядочность и честность. Ты такая красавица! Я действительно считаю тебя очень красивой, и у тебя нет, как у меня, изъянов. Может быть, он не устоит перед тобой. И тогда я смогу оставить его. Это один-единственный выход. Конечно, будет трудно, но давай постараемся!