Желанная жестокость 2: Черная комната

Подошли официанты. Двое. Одновременно заменили перед каждым из них тарелки и приборы, наполнили бокалы вином. Вскоре принесли заказ.

Салат выглядел очень аппетитно, но Ульяна боялась показаться не слишком изящной, поедая его. Поэтому лишь ковыряла листочек базилика вилкой, пытаясь уговорить себя, что есть совсем не хочет.

«Настоящая леди не должна есть на людях». Да уж. Эту фразу из «Унесенных ветром» она помнила всю жизнь и старалась соблюдать. Чтобы отвлечься от еды, она снова стала глазеть по сторонам, рассматривая публику. Все чинно сидели с очень постными лицами и жевали.

Она приподняла подбородок, прикрыла томно глаза, взгляд сделала скучающим и застывшим, как у куклы.

– А вот так я вписываюсь в общую картинку? У меня такое же невыразительное лицо уставшей от всего этого великолепия барышни?

Дима сделал глоток вина, глядя на нее смеющимися глазами.

– У тебя выразительное лицо, – возразил он.

– Да? И что же оно выражает?

«Любовь» – пропела ее душа.

Она смотрела на него, взяв бокал и отпивая из него по небольшому глотку. И едва не жмурясь от чарующего вкуса.

Он водил по ее лицу взглядом. Потом ответил.

– Растерянность.

Она опередила его усмешку.

– Нет. Растерянность – это когда немного что-то не то. А тут – совсем вообще не то. И всего два варианта – либо улыбаться и высмеивать, либо встать и свалить.

Он не обратил внимания на ее жаргонное словечко. Даже не поморщился.

– А ты, оказывается, можешь даже сравнительно долго говорить, – заметил он и сделал еще глоток. Черт, ну почему он выглядит так элегантно? Смотреть же просто больно!

Она снова пригубила вино. Выдавила улыбку.

– Вообще-то я – журналистка. Это моя работа – разговаривать с людьми.

– Журналистка, – Дима усмехнулся, покачал головой. – Тебе надо быть не журналисткой. А… Как бы это сказать культурно…

Она приоткрыла рот и приподняла брови в непритворном возмущении.

– Я, конечно, не ярая феминистка, но ты ступаешь на опасную территорию вопросов гендерного равенства.

– Не стоит говорить со мной о феминизме, иначе в следующий раз, когда спустит колесо, вручу тебе домкрат, – он насмешливо смотрел на нее.

Она бросила взгляд на его сильные руки, плечи, упрямый подбородок, брови вразлет.

Любовь в который раз так остро пронзила ее сердце. Ульяна поспешно отвела взгляд, чтобы не выдать себя.

– Ох, Дима! Неужели ты – один из тех самых мужчин, которые против равных прав?

– Да. Я считаю, что мужчина сильнее женщины во всех смыслах. Так было, есть и будет, – сказал он с напором.

– Отлично. Тогда я, как слабая женщина, просто попрошу – купи мне шубу.

Он метнул на нее встревоженный взгляд. Снова похожий на тот, когда он сказал, что если она покинет его, для него все будет кончено. Теперь снова.

И она, наконец, поняла, что видит в этом взгляде.

Узнавание.

Когда-то они уже говорили с ним о феминизме и шубе. Хотя этого точно никогда не было и быть не могло.

Внутри что-то сжалось. Так глубоко внутри, что-то такое далекое, когда-то забытое, но не исчезнувшее, а дремлющее и, похоже, готовое проснуться.

– Стоп. Мы с тобой уже говорили об этом? Или нет? – спросил Дима, нахмурившись.

– Нет… У тебя тоже дежавю? – Ульяна взволнованно отставила бокал.

Они смотрели друг на друга. Одинаково и зная, и не зная. Узнавая, и не помня.

Обоим одновременно стало ясно одно – между ними есть связь. И основана она на общих воспоминаниях о том, чего не было. Или было, но…

– Если этот разговор когда-то все же был, то я ответил – да, я куплю тебе шубу, – произнес Дима, хмуря брови.

– А я на это сказала, что не ношу шубы, – отозвалась она.

– Что не носишь шубы, – одновременно с ней проговорил Дима.

Пристально глядя друг на друга, они выпили по глотку вина.

– Поешь, – он кивнул на салат. – Я пойду, покурю.

Дима поднялся и направился к террасе. Весь в черном прошел сквозь белоснежный зал. Ее нереальная реальность.

Теперь реальность.

Пока реальность.

Это мелькнувшее в мыслях слово – «реальность» – встревожило ее. Как и странный разговор про феминизм и шубу. Что это было? Случайное совпадение? Но разве так бывает?

Что толку гадать… Память отказывается сообщать что-либо на эту тему. Если бы Ульяна даже десять лет назад встретила Диму, даже мельком, то запомнила бы это навсегда.

Она снова поковыряла салат. Нет. Если попробует хоть немного, съест все без остатка. И тогда ее любимый небожитель поймет, что она все это время была очень голодна и лишь строила из себя утонченную леди.

Когда Дима вернулся, Ульяна сидела с бокалом, рассматривая белую скатерть.

Он сел напротив.

– Тань, почему не ешь?

Она дернулась. Резко поставила бокал на стол.

– Как ты меня назвал?

Он недоуменно уставился на нее.

– Не понял.

– Ты назвал меня другим именем! – Ульяна села на самый край стула, пытаясь сдержать порыв немедленно встать и уйти. Сдержало только одно. То, что он сказал именно это имя, а не какое-нибудь другое. Потому что…

– Каким я тебя назвал именем? – уточнил Дима, вздохнув. Он откинулся на спинку стула, наконец-то забыв о сдержанности, которую проявлял с момента их прихода в ресторан.

– А сколько у тебя вариантов имен? Сколько у тебя любимых девушек? – проговорила она, не скрывая боли. Покачала головой, отвернулась, не в силах видеть его красивое лицо. Разочарование хлынуло, как струи косого ливня по стеклу.

Она все же была права! Все эти разговоры о любви – злая шутка, непонятная игра. И все.

– Я назвал тебя Таней? – уточнил Дима глухим голосом, полным какой-то глубокой печали, которая вмиг ее увлекла за собой.

Ульяна скрестила руки на груди, пытаясь не поддаться невольному сочувствию.

– Да. Таней. Может, так зовут твою сестру? – с горечью спросила она.

Он махнул рукой. Подошел официант.

– Текилу.

– Да, конечно.

– Леди вино.

– Мартини! – перебила она.

– Мартини, – исправился он.

Официант, обескураженный их резким тоном, ушел.