Железная маска. Между историей и легендой

Какой абсурдный приказ! Едва ли Людовик XIV и Барбезьё отдавали себе отчет в том, сколь невероятно трудную задачу возлагают они на несчастного коменданта крепости: три раза съездить из Пинероля на остров Святой Маргариты и обратно, шесть раз по 62 лье (в общей сложности около 1500 километров), по крутым альпийским дорогам, в то время когда Пинероль в любой момент мог подвергнуться очередному нападению! Бесспорно, должны были приниматься меры предосторожности при пересылке заключенных, однако можно ли было признать оправданными столь драконовские распоряжения в отношении таких второстепенных персонажей, как Ле Бретон, Эрс и Маттиоли? При наличии более или менее усиленного эскорта всех их можно было переправить за один раз. Не утратил ли Версаль чувство меры? Во всяком случае, в тот же самый день на Леренские острова отправилось письмо Барбезьё следующего содержания:

«Прошу незамедлительно отправить в Пинероль двоих сержантов вашей роты, о которых вы говорили мне, в помощь господину де Ла Праду при пересылке на острова государственных заключенных, содержащихся в донжоне, поскольку упомянутый господин де Ла Прад не хочет отправляться из Пинероля, пока не прибудут туда сержанты; он должен сопровождать своих заключенных одного за другим, а так как король желает, чтобы они как можно скорее оказались под вашим надзором, постарайтесь сделать все возможное для беспрепятственного передвижения этих сержантов и подготовьте место для надлежащего приема заключенных по их прибытии; поскольку вам известно, что они, по крайней мере один из них, гораздо важнее тех, которые уже находятся на острове, вы должны предпочтительным образом разместить их в наиболее надежных камерах. Я написал мсье де Ла Праду, что он должен принять все необходимые меры предосторожности, чтобы эти люди не смогли по дороге сообщить кому бы то ни было что-либо о себе. Я полагаю, что нет необходимости в том, чтобы вы выехали навстречу им к границам Дофине, приготовьте только мебель и необходимые им предметы обихода». [107]

107

Барбезьё — Сен-Мару, 20 марта 1694 года, S.H.A.T., s'erie Al, vol. 1243. P. 201.

Похоже, что это письмо противоречит всей политике, проводившейся до сих пор. Оно показывает, что в представлении Барбезьё «по крайней мере один» из заключенных Пинероля был «гораздо важнее» тех, которые находились на острове, включая и Эсташа Данже. Не был ли этим важным заключенным Маттиоли, замешанный в переговоры, касавшиеся будущего Северной Италии? Ведь двое других, Ле Бретон и Эрс, явно уступали ему по значению и не представляли особого интереса. Этому указанию придается большое значение в аргументации тех, кто видит в бывшем мантуанском министре будущего человека в маске, появившегося в Бастилии. Если этот текст следует толковать подобным образом, то радикально меняется взгляд на то, к чему приучил нас Лувуа: как помним, в 1681 году двое слуг Фуке были сочтены столь важными фигурами, что нельзя было доверить их никому, кроме Сен-Мара, а это подразумевало, что все остальные заключенные донжона, в том числе и Маттиоли, были менее важны. Были приняты чрезвычайные меры предосторожности, чтобы никто ничего не узнал об этих «господах из нижней башни». Но, может быть, война, развернувшаяся у ворот Пинероля, неожиданным образом возродила интерес к тому заключенному, который до сих пор считался малозначительным?

Во всяком случае, этих арестованных окружала величайшая тайна. Даже генерал-лейтенант де Тессе, который должен был обеспечить эскорт и компенсировать расходы, связанные с переездами, не имел права осведомляться о них. Вскоре драгунский офицер мсье де Мезонзель сообщал государственному секретарю о том, что возглавляемый им конвой отправился в путь. «В данный момент, — писал он 7 апреля, — я отправляюсь обеспечивать сопровождение четверых государственных заключенных, содержавшихся в цитадели Пинероля; я буду сопровождать их до Бриансона, а затем передам под ответственность господина де Ла Прада, коменданта цитадели, в распоряжении которого имеются офицеры и двадцать сержантов на конях, выделенных графом де Тессе из числа личного состава гарнизона, чтобы обеспечивать сопровождение [заключенных] на острова». [108]

108

S.H.A.T., s'erie Al, vol. 1272. P. 125.

В этом письме, в отличие от предыдущих, говорится о четверых заключенных, а не о троих, как утверждали Людовик XIV и Барбезьё. Однако все правильно: вместе с Руссо, слугой Маттиоли, как раз и получается, что в донжоне содержались четверо заключенных! Удивительно и другое: Мезонзель говорит об эскортировании группы, тогда как инструкция предусматривала сопровождение заключенных по одному. Впрочем, факт существования четверых заключенных усиливает абсурдность королевского приказа: в этом случае предстояло преодолеть почти пятьсот лье (около двух тысяч километров)! Все четверо сперва были вместе доставлены в Бриансон, где Ла Прад принял их под свою ответственность. Комендант, убоявшись длительности предстоявших переходов, поделил их на две группы, так что вместо четырех надо было совершить два путешествия: первое, по всей вероятности, с Маттиоли и его слугой, а второе — с Ле Бретоном и Эрсом^{25}. Эти две поездки совершались верхом на лошадях, причем арестованных крепко привязывали к седлу, без каких-либо портшезов. Продолжались же поездки, видимо, десять дней каждая, не считая обратного пути. В первых числах мая все благополучно прибыли на остров Святой Маргариты.

Спустя менее двух лет, 6 января 1696 года, Сен-Мар, отчитываясь перед Барбезьё в том, как он обращается со своими узниками, впервые употребил выражение старый заключенный, под которым, как мы знаем, подразумевается будущий человек в маске, содержавшийся в Бастилии. Вот это весьма важное письмо:

«Монсеньор, вы приказали мне доложить вам о том, какие меры предосторожности принимаются в отношении заключенных, когда я отсутствую или болен.

Двое моих лейтенантов в установленное время подают им еду, как это очень часто до сих пор делаю я, когда чувствую себя хорошо. И делается это, монсеньор, так. Любой из моих лейтенантов берет ключи от камеры моего старого заключенного, с которого обычно начинают; он отпирает трое дверей и входит в камеру заключенного, который учтиво вручает ему блюда и тарелки, сложенные стопкой, после чего лейтенант выходит, чтобы передать их одному из моих сержантов, чтобы тот отнес их на стол, стоящий в двух шагах оттуда, где второй лейтенант тщательно проверяет все, что попадает в тюрьму и выходит из нее, в частности, осматривает посуду, не написано ли на ней что-нибудь; затем проводится осмотр постелей, оконных решеток и всей камеры, а иногда и самого заключенного; после этого его вежливо спрашивают, не нуждается ли он в чем-нибудь, запирают двери и переходят к другому заключенному, чтобы проделать все то же самое».

Тому, кто знаком с внутренним устройством Королевского форта, этот текст совершенно понятен: упомянутые лейтенанты и сержанты выходили из караульного помещения, располагавшегося непосредственно у входа. Они брали ключи от камер, отпирали первую окованную железом дверь, находившуюся слева, входили в сводчатый коридор (который по воскресеньям служил часовней). Там стоял стол, на котором находились посуда и столовое белье. Камера старого заключенного была одной из первых, построенных внутри крепости. Она, по установившейся традиции, располагалась слева. Чтобы войти в его камеру, надо было, как и в наши дни, открыть двое других дверей, также окованных железом. Отметим, что заключенному никто не прислуживал. Он сам складывал стопкой блюда и тарелки. За всем следили два лейтенанта из роты вольных стрелков. В камеру мог зайти только один из них: не «любой из лейтенантов», как можно было бы подумать, судя по письму, а только первый лейтенант роты, то есть до 1692 года Ла Прад, а затем сержант Розарж, к которому перешла эта обязанность. Гийом де Формануар, назначенный лейтенантом в 1693 году вместо де Буажоли, всегда держался в стороне от непосредственного обслуживания заключенных. [109] Следует отметить, что в своем письме министру Сен-Мар не упоминает о различиях в режиме содержания старого заключенного и прочих узников.

109

На это обстоятельство особо обращается внимание в книге: Bernard Caire. Un faux t'emoignage r'ev'elateur // En Seine et Loing, revue des amis de Moret et de sa r'egion. Septembre 2001, nouvelle s'erie vol. 4. № 161. P. 112.

Но продолжим чтение письма. Состарившийся на службе тюремщик инстинктивно в мыслях своих возвращается в прошлое, в счастливые времена, когда под его надзором находились «важные заключенные», чего, похоже, больше уже нет:

«Дважды в неделю им меняют столовое, нательное и постельное белье, которое выдают им и принимают от них по счету, всякий раз подвергая тщательному осмотру. Это особенно касается белья, предназначающегося для важных заключенных, какие бывали у меня; они пытались подкупить прачек, признававшихся мне, что не было возможности выполнить их просьбы ввиду того, что я заставлял стирать их белье сразу же по выходе из их камер, и когда оно было постирано и высушено, прачки гладили его в присутствии одного из моих лейтенантов, который затем запирал корзины с бельем в сундуке, из которого его выдавали слугам господ заключенных. С недоверием следовало относиться и к свечам, в которых вместо фитиля могла оказаться свернутая бумага, поэтому я посылал в Турин покупать свечи в лавках, хозяевам которых можно было доверять. Приходилось также обращать внимание на ленты и тесьму заключенных, на которых они могли незаметно написать что-нибудь, так же как и на белье.

Покойный мсье Фуке писал на бумажках, которые прятал в мешочке, пришитом к внутренней стороне его штанов, откуда я по ночам извлекал их и пересылал вашему покойному папаше.

Крайней мерой предосторожности служили внезапно наносившиеся время от времени дневные и ночные визиты, в ходе которых зачастую заставали заключенных пишущими на белье с использованием одним только им понятного шифра, как вы могли убедиться на образцах, которые я имел честь прислать вам». [110]

110

Monmerqu'e. Op. cit. P. 297; Champollion-Figeac. Op. cit. P. 646. Что касается письма Сен-Мара Лувуа от 8 января 1688 года, то Луазлёр видел его оригинал в коллекции господина Мож дю Буа де Ант (Revue contemporaine, 15 d'ecembre 1869).

Трогательные воспоминания престарелого тюремщика! Сен-Мар, все более подверженный ностальгии, донимал Барбезьё рассказами о своем пинерольском прошлом, над которыми тот, надо полагать, от души потешался. Но как бы то ни было, эти объяснения должны были вызывать чувство удовлетворения у короля и его министра.

Выражение старый заключенный ставит семантическую проблему, мимо которой мы не можем пройти. Относится ли оно к заключенному, которого Сен-Мар прежде сторожил и с которым вновь встретился? В таком случае человеком, последовавшим за Сен-Маром в Бастилию, был Маттиоли, который не сидел в Эгзиле и с которым тюремщик встретился вновь лишь на острове Святой Маргариты, — сделавшись «важным заключенным» лишь с этого момента, он закончил свои дни в 1703 году под бархатной маской. Некоторые, оспаривая этот тезис, обращают внимание на то, что термин «старый» является синонимом слова «престарелый». В этом случае выражение относится к человеку, долгое время находившемуся в заключении, скорее всего, к Эсташу Данже, который, как мы знаем, всегда был под надзором своего тюремщика, начиная с Пинероля. Однако эта двусмысленная формулировка не позволяет сделать однозначного заключения в пользу того или другого.

1 сентября 1698 года Сен-Мар, назначенный начальником Бастилии, окончательно покинул Королевский форт. Вместе со своим «старым заключенным», лицо которого он скрыл под маской, а также со своим племянником Гийомом де Формануаром, сержантом Розаржем, тюремщиком Антуаном Ларю и священником Оноре Жиро он отправился в дальний путь — в Париж. Формально на посту губернатора острова Святой Маргариты его сменил высокопоставленный придворный — Жан Франсуа де Жоан, маркиз де Сомри, барон де Шмероль, губернатор Шамбора и Блуа, заместитель управляющего герцогов Бургундии и Берри, малое дитя Людовика XIV. Реальное же управление островами и тюрьмой перешло к королевскому наместнику Шарлю де Ла Мотт-Герену, до сих пор не имевшему отношения к тюрьмам.