Железные Лавры

Ярл Рёрик Сивые Глаза сказал, что «ответить не трудно».

Скифы на том берегу разом поклонились ему до самого снега.

– Верь, славный ярл! Не лгут, - шепнул бард.

– Что верить, я знаю, - отрезал ярл.

Градибор распрямился и прокричал, что пойдет к нам не один, а под доброй защитой. А что ему послужит защитой, то узрит и узнает сам ярл Рёрик, сын ярла Амлета.

Скиф, стоявший по правую руку Градибора, разом выпростал из-под шкуры святой образ Христа Пантократора. Градибор взял двумя руками святой образ, как щит перед грудью, и так двинулся к реке, к природному мосту.

Был ли я в теле? был ли вне тела? Верна ли память моя, верна ли память мне, Господи?

Ведь привиделось мне великое и небывалое – будто Ты Сам, Господи, сошел с иконы, того широкого древесного моста в Царство Твое, и двинулся мне навстречу по белому покрывалу реки и протягивал мне руку Свою, как Петру утопающему!

В теле или же вне тела – лишь помню, как сам двинулся навстречу Тебе по тонкому белому покрывалу потока, а не по сухому древу, упавшему через скрытую реку, ступил на тонкое покрывало, устремился по нему к Тебе, Господи. Не почувствовал тверди под ногами – и более не помню.

С того шага – в теле или вне тела – на белый покров реки, подобной в своей белой тайне реке Промысла, и началась из двенадцати глав истинной жизни следующая глава...

[1] Три пещных отрока – друзья пророка Даниила, брошенные в огненную печь по приказу царя Навуходоносора за отказ поклониться идолу и спасенные архангелом Михаилом.

Глава 8

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

На ее протяжении предстоит вступить в пределы будущей державы,

держа одну голову на своих плечах,

а вторую – держа в руках светильником судеб.

Был мрак, не явивший ни снов, ни видений. Первым же в тот мрак обманчивого небытия пришел не свет, а запах – смолистый, живой, раздвигавший ноздри и грудь теплом очагов человеческих.

Боясь и чаять света, стал ждать звук – что-то стало поскрипывать древесно, но не потрескивать в огне. Мрак вместе с той частью бытия, что было мною, стал покачиваться, как колыбель под материнской рукою (в моей жизни – под отцовой и под руками служанок по очереди). Уж не в новом ли ковчеге выпросталась душа, раз стоит такой аромат и скрипит будто бы корабельная палуба? «Жди, высматривай себе пару!» - хихикнул из-под мрака лукавый.

И тотчас услышал голос – совсем знакомый:

– Говорю, вот он откроет глаза. Смотри.

Глас был голос Иоаннов-Турваров, а язык – норманнский.

С облегчением посрамил лукавого: «Тот мне не пара!»

Но и тотчас был посрамлен сам, как дерзнул открыть глаза – и стал свет.

Сверху на меня смотрело светом не солнце, не луна – смотрели два чудесных светила оттенков морского прибоя в ясное утро на чистом песке. Выпроставшись из мрака, я увидел Истиславу. Как не пара? Душа моя тотчас полезла из сердца, не из чресл, словно кипящее молоко из горшка!

– Подожди, Йохан. Не шевелись, - прозвенел надо мной ее голос (откуда она взяла Йохана, догадаться было нетрудно). – Пока только дыши.

Образ Истиславы пропал. Увидел вместо неба темное древесное небо жилья – и спустя пару мгновений мне на лицо полились струями тонкие власы барда Турвара Си Неуса, а уже иными светилами замаячили надо мной его медовые глаза.

– День пришёл, Йохан, - сказал он и дальше говорил со мной на латыни. – Радуйся. Есть чему радоваться. Ты перешел реку. Скиф, выступивший на лёд тебе навстречу, сразу сломал его и ушел по пояс в воду. Он только один шаг успел сделать.

Дышать расхотелось.

– Лучше бы ты не говорил того, Иоанн, - первое, что сказал барду.

Тот, что стоял в сторонке в другой, гибельной тьме, никуда не делся – и вот, вновь, не страшась, шагнул на мерцающий свет души.

– Знаю-знаю, - засверкал черными зарницами улыбки бард. – Гордость люди нашего Бога не любят. Все же ты должен знать, почему скифы так и будут смотреть на тебя, как на недолгого гостя с небес, пусть и в черных одеждах.

Свою короткую песнь-вису о славном окончании нашего путешествия бард проговорил, а не спел.

Ярл и бард вошли в древесный скифский город Ладгол на своих ногах. Меня же, у врат сняв с повозки, внесли на руках, будто самого почетного гостя, живого, а не мертвого, раз уж вносили в живой город, а не вон из него, на кладбище. Тело мое потом отопревало в теплом жилище, а душа где-то витала больше недели, держась за тело тонким, незримым волоском.

За то время, прошедшее для меня в неведомом, но не отчаянном мраке, бард сделал большое дело.

Он вызнал у лесных скифов все рассказы о ярле Рёрике Сивоглазом, что доходили до них со всех сторон света. В одном из тех рассказов, донесшихся с юга, ромеи наградили ярла за спасение своей царицы от страшного огненного вепря, ворвавшегося во Дворец (sic!), лавровым венком, высшей наградой победителю всякого опасного для всего народа, а не только его властей, врага. Тотчас барда осенило: вот они, Железные Лавры! И он сам добавил к тому рассказу уточнение, удивив скифов: лавры, возложенные на ярла, были сделаны из железа – знак почёта особо великого воина.

Большое же дело, кое удалось барду, - то убедить ярла Рёрика Сивоглазого отдельной песней-висой, что он сам и есть то великое, непобедимое и спасительное оружие, кое он искал на своей родине; он, ярл Рёрик, и есть те Железные Лавры, нужные для возведения и охраны новой державы. И в качестве чудесных Железных Лавров ему суждено теперь оставаться здесь, на севере, ибо его ждет судьба великого властителя нового, готового к великим делам народа, коего он, великий ярл Рёрик Сивоглазый, скифский и северный полукровка, и способен своею силой наречь великим.

Сил удивляться хватало только у разума, душа моя была занята иным теплым изумлением – близостью чудесной скифской девы Истиславы.

– И он принял небылицу? – вопросил барда.

– Почему «небылицу»? – возмутился бард. – Если я не видел Железные Лавры внутренним взором, значит, они были передо мной во внешнем. Простая ошибка! Эти Железные Лавры и были ярлом Рёриком Сивоглазым. Теперь то и для меня правда!

– А как же видение ярла, гнавшее его в Рим? – вспоминал уже без труда. – Дочка императора? Женитьба? Трон?

– Ты бы видел старшую сестру Истиславы, - опасно, едко прищурился бард. – Всякая дочка всякого императора меркнет перед ней. Ротруда Карлова – та просто сырой костерок перед слепящим столпом белого огня, пред старшей дочерью самого богатого и уважаемого скифа. Ярл слушать висы умеет, ведь мало что помнит. Я пропел во всю силу: та дева сама станет супругой нового от корня императора, как только он, ярл, возьмет ее в жены. Ты спросишь, поверил ли он, уразумел ли такой оборот судьбы, ему подвластный?