Железный маршал

Один выстрел стоил пять центов. Тому, кто угодит в десятку три раза подряд, полагался приз: двадцать долларов. Мишенью служил жестяной трубач; если ему в сердце попадала пуля, он выдавал из своей трубы ужасающее сипение.

Шанаги нравились шум и суета. Он познакомился не только со многими жуликами — с некоторыми даже здоровался, — но и с девушками, которые прохаживались по улице.

На третий день утром в тир вошел худой, жилистый старик с седыми волосами и холодными серыми глазами.

— Сколько стоит выстрел?

— Пять центов. Приз двадцать долларов, если попадете в десятку три раза подряд.

Старик усмехнулся:

— Сколько раз я могу выиграть двадцатку?

Шанаги хотел было ответить: «Столько, сколько попадете», но веселый взгляд старика насторожил его.

— Один раз, — сказал он, — если попадете три раза подряд.

— В соседнем тире мне позволили выиграть три раза, — заявил старик.

— Девять попаданий подряд? — недоверчиво хмыкнул Шанаги. — Вы шутите.

Старик взял револьвер и выложил на стойку три пятицентовые монеты.

— Я готов, молодой человек. — Он добавил еще пятнадцать центов. — Револьвер заряжен шестью патронами? — спросил мягко и, прежде чем Том успел ответить, нажал на спуск. Первая пуля попала в трубача, который издал пронзительный звук. Несколько прохожих обернулись в их сторону. Старик немедленно выстрелил снова — еще один сигнал трубы. — Теперь я выиграю деньги себе на завтрак. — Казалось, не глядя на мишень, он всадил три пули прямо в десятку. — Вот. Я забираю твою двадцатку. — Шанаги расплатился, а вокруг них уже собиралась толпа. — У вас слишком большие мишени, мальчик. Мне никогда не приходилось так легко зарабатывать деньги, как сегодня. — Он обратился к собравшимся зевакам: — Не понимаю, как ему удается получать прибыль с этого заведения. — Старик повернулся и подмигнул Шанаги. — Когда мне опять понадобятся деньги, я вернусь, сынок.

Люди сгрудились вокруг стойки, желая заработать. Больше часа Том занимался тем, что перезаряжал ружья и раздавал их клиентам. Лишь однажды зазвучал горнист и уличный мальчишка выиграл призовой нож. Работа кипела, но Шанаги в мыслях возвращался к старику… Он ни разу не видел, чтобы кто-нибудь так стрелял — вроде бы даже не целясь. Старик просто взглянул на мишень и нажал на спуск… Как-то неправдоподобно.

На третий день тот же старик вернулся в тир и подошел к стойке, когда вокруг никого не было.

— Привет, сынок. У меня кончились наличные.

Том, которому старик определенно нравился, улыбнулся:

— Я ждал вас раньше.

— Да? Так вот, сынок, нельзя убивать курицу, которая несет золотые яйца. Все, что мне нужно, — деньги на пропитание, а вы, ребята, можете мне их дать. Чтобы жить припеваючи, мне надо двадцать-тридцать долларов в неделю, и я могу заработать их за один заход. В Бауэри четырнадцать тиров, я посещаю каждый один раз в две недели. Но на сей раз мне срочно потребовались наличные. — Он помолчал. — В соседнем тире мне не пришлось даже вытаскивать револьвер. Там знают, на что я способен, поэтому мне сразу заплатили.

— Но я так не поступлю, — усмехнулся Шанаги. — Мне доставляет удовольствие смотреть, как вы стреляете. Никогда в жизни не видел такой ловкости.

— Там, откуда я уехал, иначе нельзя.

— Как вы оказались здесь? Там, откуда вы уехали, стало слишком шумно?

Взгляд старика стал холодным.

— Мне нигде не шумно, сынок. У меня в Нью-Йорке сестра. Приехал ее навестить, но делать ничего не умею — только стрелять. У себя дома я ковбой, а одно время служил техасским рейнджером. Надо же как-то зарабатывать на жизнь. Обнаружил эти тиры. Не хочу отнимать у вас сразу много денег, вот иногда захожу то в один, то в другой.

— Заглядывайте сюда почаще, — пригласил Том. — Вы способствуете бизнесу, а мне приятно наблюдать, как вы расправляетесь с мишенями. Я бы все отдал, чтобы так владеть оружием.

— Ничего сложного. Надо немного поучиться у других, а потом самому тренироваться до седьмого пота. — Старик положил обе руки на стойку. — Для меня — это легкая жизнь. Мой отец выдавал мне четыре-пять патронов, и на каждый я должен был принести добычу, иначе он сдирал с меня семь шкур за пустую трату пороха. Когда учишься таким вот образом, все получается как-то само собой. Ты не сделаешь выстрел, пока ясно не увидишь цель и не будешь уверен, что не промахнешься. Так учились стрелять многие мальчишки и на границе обжитых территорий. Их отцы обычно работали на ферме и ели только то мясо, которое приносили с охоты их сыновья, а иногда и дочки. Соседская девчонка из винтовки стреляла лучше меня, но револьвер ей не давался — слишком тяжел.

— И вы никогда не промахивались?

— Бывало, конечно… Одно время отец часто спускал с меня шкуру.

— Здесь вы ни разу не упустили своего.

— С такого расстояния? Как можно! Человек должен знать свое оружие. Все револьверы чем-то отличаются. Один посылает пулю вправо вверх, другой — влево вниз. Твое дело все учесть и дать поправку. Тот, кто научился чувствовать оружие, стремится достать себе, что ему нужно. На свете больше винтовок, которые хорошо стреляют, чем людей, которые умеют стрелять. Хотя некоторые джентльмены на Западе настоящие мастера стрельбы. Чтобы добиться точности, многие переделывают оружие по руке — либо меняют ствол, либо убирают свободный ход спуска. Хотя, надо сказать, выражение «нажать на спуск» — неправильное. Никто из тех, кто умеет стрелять, никогда не «нажимает на спуск». Его надо легко потянуть на себя, как ты потянул бы к себе руку девушки. Иначе промахнешься. Больше всего промахов, когда «нажимают на спуск».

— Я слышал, что краснокожие совсем не умеют стрелять.

— Ерунда. Некоторые владеют оружием не хуже любого белого. И они ужасно хитрые. Индейцы не видят смысла подставлять себя под пулю, поэтому стреляют из-за скал или деревьев.

Тем летом Том научился стрелять.

Глава 2

Шанаги проснулся от холода, когда уже начало светать. Какой-то момент лежал, не шевелясь, соображая, где находится и почему сюда попал. Он вспомнил, как его выкинули из грузового вагона, затем в мыслях снова вернулся в Нью-Йорк.

Джон Моррисси уехал из города по каким-то своим политическим делам, и Шанаги, теперь занимавший должность одного из его помощников, в просторечии «толкача», зашел в салун, проверить финансовые документы. Здесь он встретился с Локлином. Едва они уселись за стол, как бармен Коган просунул в дверь голову.

— Мистер Шанаги, сэр! Пришли люди, которые могут доставить нам много неприятностей.

Оставив Локлина за столом, Том вышел в зал и быстро огляделся. Четверо парней стояли у бара, еще несколько рассеялись по залу. Все они спокойно пили пиво, но было в них что-то…

Бар кишел народом, но каким-то образом люди, о появлении которых предупредил Коган, выделялись из толпы, а один из них… Шанаги резко повернулся:

— Локлин! Берегись! У нас громилы Чайлдерса!

Он быстро закрыл за собой дверь. Том начал обходить зал, когда кто-то из вновь прибывших нарочно опрокинул стакан пива на одного из каменщиков, допивавшего свою кружку у стойки. Рабочий повернулся к парню, и тот ударил его. Затем люди Чайлдерса начали разносить салун на мелкие кусочки.

Шанаги нырнул под чей-то кулак, устремленный к нему, со всей силы саданул в солнечное сплетение ближайшего хулигана, успев двинуть ногой по коленной чашечке другого. Вдруг входная дверь распахнулась, и в салун ворвались несколько человек, вооруженных дубинками. Их было слишком много.