Жёлтая магнолия
Шрифт:
О, Серениссима!
И сладкий запах магнолий разлился по комнате с такой силой, словно кто-то расколол склянку духов о мраморный пол…
…Пансион святой Лючии. Покои сестры Агнессы…
Старая ведьма Умберта и рядом с ней Вероника, а на полу, на огромном куске полотна разложена фата невесты. Эту фату, только украшенную камнями и розовым жемчугом, она уже видела раньше, в свой самый первый день в палаццо Скалигеров, когда маэстро и синьор Лоренцо устроили ей экзамен.
Чудесное творение пансионных кружевниц сейчас
В углу стоит девочка, видимо одна из кружевниц, что работала над фатой, и её глаза как две плошки полные ужаса, а рядом возвышается старая карга маэсса Ромола с розгой в руке.
— У неё носом кровь пошла, вот всё и изгваздала, дрянь! — и маэсса Ромола бьёт девочку розгой прямо по руками. — Мы всё, что смогли сделали, синьора! Но это же шёлк, боюсь тут уже ничего не исправить.
— Я не надену её! — восклицает Вероника. — Это дурной знак! Надо перенести свадьбу!
— Ещё как наденешь, — шипит Умберта. — Мы не станем переносить свадьбу из-за какой-то там фаты!
— Но это дурной знак! Не будет счастливой жизни!
— У тебя и так её не будет, дурочка! Ты что себе вообразила? — Умберта поворачивается к сестре Агнессе и приказывает, как будто щёлкает бичом: — Все пошли вон! И эту дрянь с собой заберите, — она указывает на девочку, — вышвырните её на улицу. Нам тут не нужна неряха! Чтоб ноги её больше здесь не было! Только выпорите сначала, как следует!
— Да синьора! — сестра Агнесса с готовностью бросается к дверям.
А когда комната пустеет, Умберта поворачивается к Веронике, впивается в её плечи крючковатыми пальцами и произносит тихим голосом, полным яда:
— Ты наденешь фату и сделаешь, как я сказала. Или я отправлю тебя туда, где тебе самое место. Ты всё поняла?
Из прекрасных глаз Вероники начинают капать крупные слёзы и губы дрожат от обиды и страха.
— Но… когда я всё сделаю, я же всё равно останусь женой синьора Лоренцо… — бормочет она.
— Останешься? Возможно… Вопрос — надолго ли? Так что не разочаровывай меня. На фату нашьём побольше жемчуга, Лоренцо щедр, так что не поскупится. А жемчуг потом станет твоим. И ничего не будет видно. Ну же, не реви, — Умберта достаёт из кармана платок и суёт в руки Веронике. — Мы уже почти у цели.
— … а теперь и синьор Райнере женится! Хотя это всё ещё держится втайне, но я слышала, что о помолвке объявят завтра на балу у герцога Ногарола, как раз на открытии карнавала. Не зря мы все молились Мадонне — теперь у нас будет много заказов! Синьоре Беатриче придётся обновить весь гардероб! Две красавицы-невесты в одном доме, какая удача!
Удача?! О, Светлейшая…
Было так больно, как будто она разом проглотила морского ежа, и все его иглы вошли в тело где-то в желудке. И причину этой душевной боли Дамиана понять не могла, потому что… всё ведь так, как и должно быть. А для неё это и правда, небывалая удача…
Тогда почему ей хочется плакать?
Монна Риччи была права. Платье сидело идеально.
Дамиана стояла перед зеркалом и смотрела на своё отражение. Платье из зелёного шёлкового муара облегало грудь, талию и живот, как вторая кожа и собиралось сзади пышным каскадом. Открытые плечи, переливы ткани и никаких украшений в виде рюшей или бантов.
— Ну вот! Magnifico! — воскликнула монна Риччи, целуя кончики пальцев и пуская поцелуй в сторону отражения. — Эта женщина может покорить кого угодно! Выше нос, mia bella!
Дамиана посмотрела на портниху растерянно, потому что в этот момент подумала, что покорять она хотела бы совсем не того, кого должна. А того, кого должна и покорять не нужно. В утренней суматохе связанной с убийством и новой «бабочкой» она совсем позабыла, что ответ синьору Лоренцо нужно дать уже сегодня вечером. А вечер неумолимо приближался.
И другого ответа, кроме как сказать ему «да», в этом мире не существовало, потому что отказать синьору Лоренцо и покинуть дом Скалигеров — это подписать себе смертный приговор. Но и представить, как он прикасается к ней, было просто какой-то пыткой!
Маэстро вернулся к вечеру, как раз когда монна Риччи уже уходила, а служанка закончила укладывать волосы Дамианы. Она слышала, как маэстро говорил с экономкой, потом видимо ушёл переодеваться, вернулся через какое-то время, а Дамиана места себе не находила от волнения. Бродила по комнате туда-сюда пытаясь успокоиться, но не знала куда деть руки. В этом платье она казалась себе какой-то слишком голой. Беззащитной.
Цверрские женщины не зря вешают себе на грудь так много бус, и тюрбан носят на голове и бёдра повязывают платком. Когда на тебе столько всего, мужчина не смотрит на тебя, представляя совершенно голой. А в этом платье и представлять не надо!
Она знала, что сейчас маэстро на неё посмотрит и оценит её наряд и, кажется этой оценки она боялась больше всего на свете!
С чего бы это?
И она не знала, чего хочет больше: чтобы этот наряд ему понравился или показался просто обычным платьем, достаточным для похода в театр. Поэтому, когда маэстро постучал в дверь, и спросил, можно ли войти, она провела руками по переливающейся ткани, спрятала руки за спину и так и осталась стоять у зеркала, не зная, что делать дальше.
О-ля-ля! Дамиана Росси не может подобрать слов! Ну же, не будь дурой и каракатицей! Ни-че-го не произошло! Он патриций, ты цверра… Он патриций, ты гадалка… Он патриций, ты никто… Это просто работа… Просто работа, Дамиана… За которую тебе заплатили шестьсот дукатов.
— В-входите, — наконец выдавила она из себя, вдохнула поглубже, вздёрнула подбородок, и снова провела руками по платью, чувствуя, как пальцы предательски дрожат, а сердце колотится в груди, как сумасшедшее.
Маэстро вошёл с каким-то свёртком в одной руке и тростью, висящей на запястье другой, и, закрыв за собой дверь, остановился. Ей показалось, он как будто что-то забыл, потому что, посмотрел на неё и тут же отвёл взгляд, и принялся озираться, словно что-то искал.
— Добрый день, монна Росси, — буркнул обыденно, подошёл к креслу и положил на него какой-то свёрток.
Маэстро уже был одет в приличествующий случаю фрак, идеальную рубашку и галстук, и раньше бы она назвала его наряд раздражающе элегантным. Но сейчас, глядя на его профиль, она вдруг так некстати подумала, что маэстро красивый мужчина. И будь она проклята, если это то, о чём она должна думать сейчас!