Жёлтые короли. Записки нью-йоркского таксиста

Многие люди, если их перебивают, и тем более в официальной обстановке, теряются, начинают бэкать, мэкать. Многие, да не я! Заблаговременно разработал я убедительнейшую, хотя, может, и не очень правдивую версию происшествия. Но опровергать эту версию сейчас было некому: полисмен, с которым мне предстояло встретиться лицом к лицу в уголовном суде, на сегодняшнее слушание вызван не был. [54] Я мог говорить все, что вздумается. И тем не менее мои показания отличал изысканный лаконизм:

54

В штате Нью-Йорк полицейских вызывают на слушания по поводу нарушения правил движения, но не вызывают при разбирательстве о нарушении правил паркования автомобилей.

– Такси, за рулем которого я находился, остановила женщина с ребенком в коляске. Я вышел из кэба, чтобы погрузить в него детскую коляску…

У кого поднимется рука наказать такого обходительного кэбби? Не поверить же моему искреннему тону было невозможно, и я видел: арбитр верит моим словам!

– Все? – спросил арбитр.

– Остановка заняла меньше минуты, – не удержался я добавить заключительный штрих и поправил безукоризненно повязанный галстук.

– Я признаю вас виновным, – сказал арбитр.

– Ка-ак?! – взвился я.

– Мое решение основано на том, что вы сейчас рассказали, – охотно пояснил арбитр. – Вы ведь не только остановились возле знака «Остановка запрещена», но еще и вышли из кэба. Штраф – двадцать пять долларов. Следующий!..

2

У центрального подъезда «Мэдисона» собралось не меньше десяти кэбов; здесь мне нечего было делать. Но среди томившихся в очереди таксистов я заметил Шмуэля.

Легендарный этот таксист-«аэропортщик» никогда не прогонял постояльцев «Мэдисона» от своей «тачки». Побеседовав со Шмуэлем, клиенты сами удирали на угол.

– Разве вы не знаете порядка? – корит Шмуэль торопыгу, нацелившегося на его кэб. – Обратитесь к швейцару, дайте ему доллар, он посадит вас в такси…

И торопыга семенит на угол: он не хочет платить доллар! Он лучше сам поймает такси… А иной гость, поворчав: «Грабеж среди бела дня!» – и впрямь сунет швейцару зеленую бумажку. Швейцары души не чаяли в Шмуэле.

Поговорить с авторитетным кэбби мне было необходимо: день слушания в уголовном суде приближался, а после того, как я самым дурацким образом прошляпил «Запрещенную остановку», уверенности в своих юридических талантах у меня поубавилось.

– Ты можешь посоветовать, что мне делать? – спросил я Шмуэля, приглашая его в сторонку, чтобы нашему разговору не помешали трепачи-кэбби. Но куда от них денешься; каждый норовил вставить слово.

– Поздно ты надумал советоваться, – сказал Скульптор.

– Врать в суде нужно было умно, а ты соврал глупо, – поднял назидательный палец Начальник.

– Вас не спрашивают! – злился я, показывая Шмуэлю повестку. – Ты понимаешь, за что, собственно, меня тащат в суд?

Через плечо заглянул Длинный Марик.

– Бублик, ты еще не расквитался с тем чемоданом? Шмуэль, у него, между прочим, нет гражданства. Этот чемодан может ему дорого стоить…

– При чем тут «гражданство»?! – бесился я. – Какой «чемодан»? Ну что ты мелешь?

Шмуэль возвратил мне повестку и сказал:

– Я не знаю, что там у тебя на самом деле произошло. Ты спрашиваешь совета? Пожалуйста: прежде чем идти в уголовный суд, ты должен встретиться с адвокатом..

3

У бокового подъезда мне тоже нечего было делать: там разорялся Фрэнк. Не имело смысла – занимать очередь за Ким Ир Сеном и новичком-греком, пытавшимся «зацепиться» у этой гостиницы. И все-таки, проезжая мимо «Мэдисона», я тормознул, поскольку заметил необычное расположение фигур перед вращающейся дверью: швейцар стоял не возле входа в отель, а возле первого кэба, где стоять ему не полагалось… На капоте желтого «доджа» сидели рядышком грек и кореец; Фрэнк допрашивал их:

– Кто этот нищий?

Таксисты молчали.

– КТО ЭТОТ НИЩИЙ?

Опять, наверное, что-то украли, подумал я и – подальше от греха – уехал…

Асфальт оплывал под ногами прохожих. Попытка включить кондиционер на самую минимальную мощность закончилась тем, что мотор – сдох. Я еле дополз до «Мэдисона»: нужно было постоять, пока двигатель хоть немного остынет…

– Как и час назад, фигуры у бокового подъезда были расположены не по правилам. Согнав шоферюг в нестройную шеренгу, Фрэнк расхаживал перед ними взад и вперед и, обливаясь потом в своем плотного сукна сюртуке, твердил:

– У НИЩЕГО ЕСТЬ БРАТ…

Тут Фрэнку пришлось сделать паузу, поскольку Акбар, стоявший в строю с термосом и ложкой в руках, самовольно отлучился, чтобы прогнать на угол замешкавшуюся у вращающейся двери старушку. Наконец разгильдяй-сириец вернулся на место, и тогда, чеканя каждое слово, швейцар произнес нечто несусветное.

– НО У БРАТА НЕТ БРАТЬЕВ!..

Лихо сдвинул цилиндр набекрень и хитро прищурился.

– КТО ЭТОТ НИЩИЙ?

Так, стало быть, никто ничего не украл, и Фрэнк занят вовсе не расследованием. Бедный парень, видать, разделил участь им самим же выдуманного дяди. То ли от тоски по своим подружкам, то ли от сорокаградусной жары он слегка чеканулся.

– КТО ЭТОТ НИЩИЙ!

– Дорогой мой друг! – подобострастно отвечал Акбар, разводя в воздухе ложкой и термосом. – Мы люди неученые. Разве мы можем отвечать на твои такие сложные вопросы?

– Могу я, в конце концов, сесть в такси?! – выскочив из-за спины сирийца, напустилась бабка на швейцара.

Фрэнк стиснул виски пальцами. Он не мог разорваться на сто частей, чтобы и безмозглых таксистов учить уму-разуму, и одновременно усаживать в кэбы сварливых старушек. Швейцар облил презреньем шеренгу и, как бы желая сказать: «Так будет со всяким болваном, который не способен…» – распахнул дверцу первой машины. Вредная бабка прыгнула в кэб:

– Универмаг «Александрс»!

Акбар заскрежетал зубами, спрятал термос под сиденье и включил мотор…

4

Я шнырял по городу, высматривая чемоданы. Поднаторев в этой охоте, я чуял их, как гончая – зайца; но раз за разом более проворные кэбби выхватывали багаж у меня из-под носа: я устал и проигрывал гонку…

Стал под «Хилтон».

– Чекер! – вызвал швейцар.

У вращающейся двери громоздились тележки с багажом, но команды «Открывай багажник!», которой я ждал, не последовало. Загрохотали приставные сиденья: мой кэб захватили пятеро гогочущих парней с какими-то бирками на лацканах модных пиджаков, а шестой – эдакий нервный губошлеп, дергал ручку правой передней дверцы, чтобы усесться рядом со мной.

Я имел полное право не впустить его и вообще вытурить всю гоп-компанию из машины: в чекере не разрешается возить свыше пяти пассажиров. Но ехали парни на Уолл-стрит, а это не такая уж плохая работа, по тем временам – пятерочка. Я открыл замок, и, пока губошлеп усаживался, сказал его приятелям, что, в принципе, брать шестерых таксист не имеет права, что им нужно было бы нанять две машины, что, конечно, они сэкономят, а я – «подставляю голову»… Прозрачный мой намек был схвачен на лету:

– Мы все понимаем! – весело загалдела ватага. – Мы будем страшно признательны!