Желтый Кром
Шрифт:
— Уже?
—Боюсь, что да. Скоро встанет челядь и заснует по всему дому.
— Айвор...
Последовало долгое и безмолвное прощание.
— Атеперь, — сказал Айвор, — я повторю мой номер на канате. Мэри обняла его за шею.
—Не надо, Айвор. Это опасно. Пожалуйста.
Он вынужден был в конце концов уступить ее мольбам.
— Хорошо, — сказал он. — Я спущусь, пройду через дом и поднимусь с другой стороны.
Он скользнул в люк и исчез в темноте, которая все еще таинственно заполняла закрытый ставнями дом. Через минуту он появился на дальней башне, взмахнул рукой, затем скрылся за парапетом. Снизу, из дома, донеслось тонкое осиное жужжание будильника. Он вернулся как раз вовремя.
Глава двадцатая
Айвор уехал. Откинувшись на сиденье за ветровым стеклом в своем желтом седане, он кружил по дорогам сельской Англии. Неотложные светские и любовные обязательства звали его из одной усадьбы в другую, из замка в замок, из помещичьего дома эпохи Елизаветы в георгианский особняк — по всей стране. Сегодня Сомерсет, завтра Уорикшир, в субботу Уэст Райдинг, во вторник утром Аргайл — Айвор не знал ни дня покоя. Все лето — от начала
В альбоме для гостей Крема Айвор по своей неизменной привычке оставил стихи. Он написал их экспромтом, с уверенностью мастера, в течение десяти минут, оставшихся до его отъезда.
Дэнис и мистер Скоуган не спеша возвращались от ворот, где были сказаны последние слова прощания. На столе в гостиной они увидели альбом. Он был раскрыт, и чернила еще не успели высохнуть. Мистер Скоуган прочитал творение Айвора вслух:
Былые чары сказочных царей, На мрак ночной набрасывая сети, Уснули в древней синеве морей, В сердцах всего живущего на свете, В сластолюбивых снах монастырей, В аурумальных бабочках и лете, В любой душе, чья пристань — эмпирей, В пернозаступникс и первоцвете. Но здесь, как властный колокольный гром, Стократ сильней их сила колдовская: Меня преследует приютный Кром. Поймал, приворожил, не отпуская. Без этих стен рыдаю я в тоске, Отеческого Крома вдалеке [21] .21
Перевод Р. Дубровкина.
— Очень мило, со вкусом и тактично, — сказал мистер Скоуган закончив.— Меня смущают только «аурумальные бабочки». Вы по собственному опыту знаете о том, как работает поэтическое воображение, Дэнис. Не можете ли вы объяснить, что это значит?
—Нет ничего проще, —сказал Дэнис. — Прекрасное слово. Айвор хотел сказать, что крылья у бабочек золотые.
—Благодаря вам это становится совершенно понятным.
— Так приходится страдать, — продолжал Дэнис,— оттого, что красивые слова не всегда означают то, что они должны означать. Недавно, например, я уничтожил целую поэму только потому, что слово «карминативный» означало не то, что надо. «Карминативный»— замечательное слово, не так ли?
—Замечательное, — согласился мистер Скоуган.— А что оно значит?
— Это слово, которое нравилось мне с самого раннего детства, — сказал Дэнис. — Я любил это слово. Когда у меня бывала простуда, то мне давали коричную настойку — совершенно бесполезную в таких случаях, но довольно приятную. Ее наливали по капле из узких бутылок— золотистый напиток, огненный и согревающий. На этикетке были перечислены его достоинства, и, между прочим, он характеризовался как в высшей степени карминативный. Я обожал это слово. «Ну не карминативно ли это?» — спрашивал я себя, получая свою дозу. Это слово, казалось, замечательно передавало ощущение внутреннего тепла, этого — как лучше сказать — физического удовлетворения, приходившего после того, как выпьешь корицы. Позже, когда я открыл для себя вино, слово «карминативный» стало характеризовать для меня похожее, но более благородное, более духовное тепло, которое оно вызывает не только в теле, но также и в душе. Карминативные свойства бургундского, рома, старого бренди, изысканного «Лакрима Кристи», марсалы, алеатико, крепкого портера, джина, шампанского, кларета, молодого тосканского последнего урожая — я сравнивал, классифицировал их. Марсала веселяще карминативна, нежна, как пух; джин покалывает и освежает, в то же время согревая. У меня целая таблица карминативных свойств. И вот, — Дэнис развел руки ладонями вверх, изображая отчаяние, — и вот я знаю теперь, что на самом деле означает слово «карминативный».
— Ну, так что же оно означает? — несколько нетерпеливо спросил мистер Скоуган.
—Карминативный, — сказал Дэнис, нежно растягивая каждый слог, — карминативный. Я смутно представлял себе, что это слово как-то связано с carmen — carminis [22] , еще более неопределенно с саго — carnis [23] и производными от него вроде карнавала и карнации. Карминативный — в этом была идея пения и идея плоти, розоватой и теплой, с намеком на празднества mi-Careme [24] и карнавальные гулянья Венеции. Карминативный... тепло, горячий огонь, физическая зрелость человека — все было для меня в этом слове. И вместо этого...
22
Песня, стихотворение (лат.); даны формы именительного и родительного падежей, как обычно при изучении латинского языка в школе, чтобы показать тип склонения.
23
Мясо, плоть (лат.).
24
Четверг на третьей неделе великого поста (фр); отмечался во Франции карнавалами
и народными гуляньями.— Ближе к сути, дорогой Дэнис, — сказал протестующе мистер Скоуган. — Ближе к сути!
— Дело в том, что я на днях написал стихотворение, — сказал Дэнис. — Я написал стихотворение о воздействии любви.
— Другие до вас тоже писали, — сказал мистер Скоуган.— Тут нечего стыдиться.
— Я разрабатывал мысль о том, — продолжал Дэнис, — что воздействие любви часто подобно воздействию вина, что Эрос может опьянять так же, как Вакх. Любовь, например, по сути своей карминативна. От нее возникает ощущение тепла, жара. «И страсть карминативна, — как вино...» —вот что я написал. Строка не только элегантно звучная, но, льстил я себе мыслью. и очень эмоциональная и лаконично выразительная. Все было в слове «карминативный» — детальный, ясный передний план, громадный, безграничный фон предположений.
«И страсть карминативна, как вино...»
Я был доволен собой. И вдруг мне пришло в голову, что я никогда, собственно, не проверял значения этого слова в словаре. Я вырос со словом «карминативный» со времен бутылки с коричной настойкой. Оно всегда принималось как само собой разумеющееся. «Карминативный» — это слово было для меня богатым по содержанию, как иное огромное, тщательно выписанное произведение живописи. Это был законченный пейзаж с человеческими фигурами.
«И страсть карминативна, как вино...»
Впервые в жизни я изобразил это слово на бумаге и сразу почувствовал необходимость авторитетного лексикографического подтверждения его. Под рукой у меня оказался лишь небольшой англо-немецкий словарь. Я открыл его на букву «К», «Ка», «Кар», «Карм»... Вот оно: «Карминативный»: Windtreibend. Windtreibend! [25] — повторил он.
Мистер Скоуган рассмеялся. Дэнис покачал головой.
— О, — сказал он, — для меня здесь причин для смеха не было. Для меня это знаменовало конец главы, смерть чего-то юного и прекрасного. Позади остались годы, годы детства и целомудренного простодушия, когда я полагал, что карминативный означает... — в общем, карминативный. И вот теперь передо мной остаток моей жизни — день, возможно, десять лет, половина столетия — и я буду точно знать, что карминативный означает windtreibend.
25
Ветрогонный, вызывающий выделение кишечных газов (нем.).
Осознание этого приносит немало грусти.
— Карминативный, — задумчиво сказал мистер Скоуган.
—Карминативный, — повторил Дэнис, и оба на некоторое время замолчали. — Слова, — сказал наконец Дэнис, — слова... Не знаю, понимаете ли вы, как я люблю их. Вас слишком занимают сами предметы, идеи, люди, чтобы вы могли оценить всю красоту слов. У вас не литературный склад ума. У вас мистер Гпадстон, подобравший тридцать четыре рифмы к имени Марго, вызывает скорее жалость, чем что-либо еще. Рифмованные адреса на конвертах, написанные Малларме, оставляют вас совершенно равнодушным, если не пробуждают сострадания. Вы не можете понять, что
26
Я стал теперь совсем иным И никогда не буду прежним (фр.). — Перевод Р. Дубровкина.
— это маленькое чудо.
—Вы правы, — сказал мистер Скоуган. — Я этого понять не могу.
— Вы не чувствуете в этом ничего магического?
— Нет.
—Это пробный камень для литературного склада ума, — сказал Дэнис, — чувство магии слов, ощущение их власти. Техническая, языковая сторона литературы — это просто продолжение магии. Слово — первое и самое грандиозное изобретение человека. Речь помогла ему создать целую новую Вселенную. И нет ничего удивительного в том, что он полюбил слова и приписывал им могущественную силу. Когда-то чародеи, используя волшебные слова, извлекали кроликов из пустых шляп и стихийных духов земли, воздуха, огня и воды. Их потомки, литераторы, и сейчас продолжают этот процесс, сочленяя словесные формулы, и трепет радости и благоговения охватывает их, познавших могущество свершившегося волшебства. Кролики из шляп? Нет, их волшебные чары обладают более таинственной силой, ибо извлекают чувства из человеческих душ. Благодаря их искусству самые пустые и нелепые утверждения приобретают глубокий смысл. Например, я предлагаю констатацию: «Влит в лето лип лепет». Очевидная истина, одна из тех, которая не заслуживала бы упоминания, если бы я выразил ее в таких словах, как «Летом листья на липах шелестят под ветром». Или то же самое по-французски. Но коль скоро я выразил это таким образом: «Влит в лето лип лепет», — эта мысль становится, при всей ее очевидности, значимой, она врезается в память, захватывает. Создание с помощью слов чего-то из ничего — разве это не магия? И я могу добавить, разве это не литература? Половина величайших произведений поэзии человечества — это просто аксиома о том, что лепет лип сливается со звуками лета, переведенная в магическое звучание фразы «Влит в лето лип лепет». А вы не цените слов. Мне жаль вас.
27
Способная совсем не вставать на дыбы, но! Почтовая карета, и я добавлю: тпру! Если ты не прибудешь в дом 11-бис На улице Бальзака, к этому Эредиа... (букв. фр.).