Желябов

Кружки бунтарей-народников вступали на путь непосредственной политической борьбы. Аресты, погромы, расправы со стороны правительства усиливались. По московскому процессу 50-ти многих приговорили к каторжным работам. Отдельные приговоры поражали своей жестокостью. Бутовскую за пропаганду приговорили к шести годам каторги, Семеновского - к одиннадцати годам. У Донецкого нашли единственную прокламацию, приговорили " пяти годам. В тюрьмах гноили за обнаруженную при обыске нелегальную книгу, за случайное знакомство с "преступником", за денежную помощь заключенным. Становые, урядники, земские начальники, волостные писаря, кому не лень, хватали по деревням "социалистов", следили за сельской интеллигенцией. Зловещая морока висела над страной. Люди гибли, не успев ничего сделать, в расцвете молодых сил… Не лучше ли собрать воедино разрозненные кружки, сплотиться в крепкую, тщательно подобранную организацию? Не лучше ли дать грозный и боевой отпор?

–  История движется ужасно тихо, надо ее подталкивать… Сколько отдано жизней, сколько изведано мук, а попрежнему "с человеком тихо", попрежнему "сплошной", застойный быт твердит тупо:-не суйся! Мечтания мечтаниями, а в жизни - замок, подвал, решетка, замогильная тишина казематов.

Недостатка в поучительных уроках нет. Не только крестьяне, но часто и рабочие не оправдывают надежд. Тихомиров сообщает о деятельности Желябова среди рабочих:

–  -После продолжительных занятий в одной рабочей артели., когда он уже мог надеяться, что воспитал несколько социалистов, пришлось ему расспросить одного из них, лучшего: "Ну что, брат, если бы тебе кто-нибудь дал 500 рублей, что бы ты сделал?" -"Я? Я бы пошел в свою деревню и снял бы лавочку".
– Тихомиров делает из этого вывод, что организация рабочих артелей не являлась делом Желябова. Объяснение никуда не годится. Все дело было в том, что в условиях капиталистической конкуренции артели неминуемо либо хиреют, либо превращаются в обычные торгашеские предприятия. Соответственную эволюцию переживают и сами производители, участники артели. Однако, неразвитость наших экономических отношений, патриархальные пережитки мешали революционным народникам увидеть то, что впоследствии разглядели ученики Маркса.

Выходы все же усиленно искались. В Одессу и в Киев со всех углов собирались революционеры, обменивались опытом, мнениями. На Юге было легче отказаться от многих предрассудков. На Юге отсутствовала община, капитализм делал очевидные успехи, "конституционная атмосфера" в "обществе" была гуще. Переход от бакунизма к политической борьбе напрашивался сам собой.

Появляется блестящий Валерьян Осинский; он делается горячим приверженцем политической борьбы, приобретая, несмотря на сопротивление северян, все больше и больше сторонников. Происходят первые террористические выступления. В Петербурге Вера Засулич за Богомолова стреляет в Трепова. Суд присяжных ее оправдывает. В Одессе Ковальский при аресте отказывает вооруженное сопротивление. В Киеве Осинский с товарищами организует неудачное покушение на прокурора Котляревского.

У первых террористов между прочим возникает мысль выпустить прокламацию с объяснением, почему они стреляли в Котляревского; воззвание решили подписать от имени группы "Исполнительный комитет". Предполагалось: группа исполняет решения "социально-революционной партии", хотя партии такой тогда не существовало, и комитет никем не выбирался и не уполномочивался. Была сделана печать овальной формы, наверху ее - надпись: "Исполнительный комитет", внизу - "Русская социально-революционная партия", в середине - револьвер и кинжал крест-накрест. С этой печатью и была выпущена прокламация. С точностью нельзя было даже сказать, из кого именно состоял этот комитет…

…Желябов продолжал оставаться в деревне. Мнение, что в это время он просто там отсиживался, неверно. Желябов не примкнул к первым террористам, оставаясь горячим народником-пропагандистом; он еще далеко не был убежден в необходимости террора. Но в деревне он не ограничивался полевыми работами. Об этом теперь имеется свидетельство П. С. Ивановской. Она сообщила:

–  Записано мною со слов рассказа Людмилы Самарской, двоюродной сестры Дмитрия Желтоновского. Знакомство Андрея Ивановича Желябова с Дмитрием Желтоновским было твердо закреплено еще во время пребывания обоих в Одесском университете. За два-три года до Липецкого съезда Дмитрий Желтоновский приобрел хутор в Подольской губернии "Вовчек", в близком расстоянии от уездного города Брослава той же губернии. А недалеко от этого хутора снял для себя Андрей Иванович баштан, где жил, кажется, со своей женой, урожденной Яхненко. С баштана Андрей Иванович ходил или приезжал часто в город и там, укрываясь за своими прекрасными дынями, арбузами и огурцами, занимался неустанно пропагандой. Соседи общались с Андрей Ивановичем на баштане весьма охотно и жили в хорошей дружбе, прислушиваясь к твердым словам и. советам деловитого хозяина баштана и умного человека.

В Одессе, в конце Гулевой улицы, у Андрея Ивановича была квартира, где часто собирались товарищи. На одном из собраний, незадолго до Липецкого съезда, к нему съехались Зунделевич, Фроленко, Малеванный, и Мавроган; другое собрание, более многочисленное, состоялось под председательством Вал. Осинского в нынешней гостинице "Одесской" на Преображенской улице против собора; присутствовали на нем Вал. Осинский, А. Квятковский, Н. Волошенко, Желябов, А. Желтоновский, двоюродный брат Дмитрия, и Г. А.Попко. Из последующих заседаний до Липецкого съезда, с выявлением нового курса, который поддерживался и на Липецком съезде, выяснилось, что баштан для Желябова потерял уже тогда свой raison d'etre, как и хутор "Вовчек", где хозяин его, Дмитрий Желтоновский, был уже тогда арестован. Зунделевич, возвращаясь из Одессы на Север, перед самым Липецким съездом, повстречал на пути ехавшего на Юг Алекс. Дмит. Михайлова, которому Зунделевич настойчиво рекомендовал пригласить в Исполнительный комитет Андрея Ивановича Желябова, с которым он недавно познакомился.1

1 П. С. Ивановская - Несколько слов об А.И.Желябове "Народовольцы", сборник 3, 1931 г.

Итак, Желябов неустанно занимался пропагандой в городе. Известно также, что зиму 1878 г. Андрей Иванович провел в Одессе, где обзавелся новыми революционными связями. Заседание под председательством Валерьяна Осинского происходило тоже в 1878 г.; в начале следующего года Осинский был уже арестован.

Расправы над революционерами продолжались. Учащались и террористические акты. В мае 1878 г. в i Киеве происходит убийство жандармского лолковника Гейкинга. С помощью Фроленко в том же Киеве | устраивается (необычайно дерзкий побег из тюрьмы Дейча, Стефановича и Бохановского. В июле под Харьковом пытаются вооруженным путем освободить В'ойнаральского во время перевода его в центральную каторжную тюрьму. В Одессе власти казнят Ковальского, а спустя два дня Степняк-Кравчинский в Петербурге поражает насмерть кинжалом шефа жандармов Мезенцева. Коленкина оказывает вооруженное сопротивление; член кружка Осинского Сентянин является в харьковскую тюрьму для освобождения Медведева. Это ему не удается. Убивают в Харькове генерал-губернатора Крапоткина; следует вооруженное сопротивление в Киеве со стороны Ивичевича, Брантнера. В ответ на убийство Мезенцева правительство опубликовывает сообщение, которым революционеры в сущности объявляются вне закона.

–  Ныне терпение правительства, - говорится в этом документе,-исчерпано до конца… Правительство не может и не должно относиться к людям, глумящимся над законом и попирающим все, что дорого и священно русскому народу, так как оно относится к остальным верноподанным русского государя… Правительство отныне с неуклонной твердостью и строгостью будет преследовать тех, которые окажутся виновными или прикосновенными к злоумышлению против существующего государственного устройства, против основных начал общественного и семейного быта и против освященных законом прав собственности… Правительство… считает ныне необходимым призвать к себе на помощь силы всех сословий русского народа для единодушного содействия ему в усилиях вырвать с корнем зло, опирающееся на учение, навязываемое народу при помощи самых превратных понятий и самых ужасных преступлений…1

1 В. В. Богучарский - Из истории политической борьбы 70-х годов

Из этого обращения видно, насколько царизм был ожесточен и напуган начавшимся террором.

В террор шли лучшие, наиболее самоотверженные революционеры. Путь Веры Засулич, Валерьяна Осинского, Степняка-Кравчинского казался все более неотвратимым. Деревенские революционные работники либо хватались правительственными чиновниками, не успевши ничего сделать, либо "оседали", приспособлялись " окружающей обстановке, превращаясь в обыкновенных культуртрегеров. В среде "чистых" народников царила растерянность. Видели, как нищал русский крестьянин, крепнул деревенский кулак, разрушалась община и развивалась русская буржуазия. Кто же поддерживал все это? Исключительно царское правительство, так думали народники, надо скорее покончить с ними, иначе буржуазия укрепится надолго. Были сделаны попытки опереться на крестьянскую стихию, вызвать бунты. Не удалось. Но, может быть, удастся справиться с самовластием по-другому: путем заговора, устрашения, путем захвата власти. В прошлом, в недавнем, совсем не придавали никакого значения сплоченной политической партии. Особенно грешили таким пренебрежением южане. Ошибку следует исправить и как можно скорее. Сил немного, но ведь и правительство опирается только на штыки, оно властвует принуждением. Если соединиться в крепкую, заговорщицкую организацию, если ударить в самое сердце правительства, вызвать панику, поднять в народе дух, вселить смелость, тогда - возможно - правительство дрогнет, не устоит, народ возьмет в руки свою судьбу и, прогнав чиновников, помещиков, кулаков, купцов, предпринимателей, учредит артели и коммуны. Так от преклонения перед стихийностью на родники переходили к прямой противоположности, к преклонению перед заговором, перед узкой подпольной организацией отважных революционеров. Не случайно это движение в пользу заговора и террора началось именно на юге, где бунтарские опыты были проделаны наиболее решительно и смело и где они не менее решительно провалились. Что же такое был терроризм? Лев Тихомиров в своих "Воспоминаниях" пишет: - Терроризм был партизанской войной… это было м а с с о в о е движение в революционном слое интеллигенции… у нас в то время нельзя было более производительно (с боевой точки зрения) употребить имеющиеся ничтожные революционные силы. Впоследствии директор полиции Петр Николаевич Дурново говорил мне: "Вы доказываете, что терроризм нелепость. Однако нужно сказать, что это очень ядовитая идея, очень страшная, которая создала силу из бессилия". Это, конечно, верно. Только это была не мысль, не идея… Они (террористы.-А. В.) действовали не головой, не разумом, а чувствам. Они ни за что не хотели перестать быть революционерами. С этой точки зрения, инстинкт не мог им подсказать ничего более "ядовитого", ничего более "практичного", чем террор… Терроризм это был наиболее "практический" способ временно поддержать "фикцию"… терроризм был только крайним, высшим пунктом развития тех идей и суждений, которые по существу были нелепы.

Бесспорно, терроризм был массовым движением революционной интеллигенции, а не выдумкой группы или кружка лиц, не делам поляков или евреев, как тогда уверяли казенные публицисты. Верно и то, что это было "ядовитое" оружие для поддержания "фикции"; но в чем эта "фикция" заключалась? По Тихомирову она заключалась в идеях и суждениях, которых тогда придерживались народникиреволюционеры. Но многие из этих идей, из этих "фикций", необходимость революционным путем добиться свержения самодержавия, конфисковать в пользу крестьян помещичьи и казенные земли,-были неизмеримо выше и действительнее любых самых "трезвых" мнений и убеждений, каких придерживались представители "общества", профессора, адвокаты, врачи, инженеры. Беда революционных разночинцев, и не малая, заключалась в том, что они были метафизики. Они рассуждали: либо народная стихия - либо заговор, либо класс, либо - партия, либо социализм - либо политика, либо немедленная социальная революция - либо вырождение под знаком капитализма.

Убедившись в неправильности бунтарской тактики, революционные народники, продолжая мыслить по формуле: либо-либо,-стали говорить: стихийные бунты не удались, остается заговор; класс не поднялся, вместо него поднимается на борьбу партия,-социализм не утвердился без политики, надо выдвинуть политику, отодвинув назад, на время, социализм. Эти и подобные ответы и приводили к подлинным "фикциям"; фикции разрешались террористической борьбой, оторванной от массового движения, борьбой в высшей степени героической, но с неминуемым трагическим исходом. Вопрос о фикциях народников по-настоящему разрешается только с точки зрения революционной марксистской диалектики.