Желябов
Шрифт:
Прощание было трогательно-братское… ("Из дальних лет")
Другой очевидец этих проводов, Семенюта, прибавляет:
"Публика толпилась, галдела, кричала, провожая отъезжавших возгласами, пожеланиями и пр. Полиция почему-то обиделась: чины ее суетились, разгоняли народ, но его было так много, что разойтись было не - легко. А когда после третьего звонка провожавшие бросились на берег,- произошла давка. Громкое "ура" слилось, смешалось с криками "помогите!"…
Об этих проводах запрещено было распространяться в печати. Но об них много говорили в городе. И, как всегда, с большими преувеличениями". (Из воспоминаний о Желябове. П. Семенюта, "Былое 1906, № 4.)
В Керчи Желябов пробыл около года.
БУНТАРИ. ПРОПАГАНДИСТЫ
Об "эпохе великих реформ" тов. Ленин писал: "Великая реформа была крепостнической реформой и не могла быть иной, ибо ее проводили крепостники. Какая же сила заставила их взяться за реформу? Сила экономического развития, втягивавшего Россию
"Крестьянская реформа" была проводимой крепостниками буржуазной реформой. Это был шаг по пути превращения России в буржуазную монархию… И после 1861 г. развитие капитализма в России пошло с такой быстротой, что в несколько десятилетий совершались превращения, занявшие в некоторых старых странах Европы целые века. Пресловутая борьба крепостников и либералов, столь раздутая и разукрашенная нашими либеральными и либерально-народническими историками, была борьбой внутри господствующих классов, большей частью, внутри помещиков, борьбой и с к л ю ч и т е л ь н о из-за меры и формы уступок. Либералы, так же, как и крепостники, стояли на почве признания собственности и власти помещиков, осуждая с негодованием всякие революционные мысли об уничтожении этой собственности, о полном свержении этой власти.
Эти революционные мысли не могли не бродить в головах крепостных крестьян. И если века рабства настолько забили и притупили крестьянские массы, что они были неспособны во время реформы ни на что, кроме раздробленных, единичных восстаний, скорее даже "бунтов", не освещенных никаким политическим сознанием, то были и тогда уже в России революционеры, стоявшие на стороне крестьянства и понимавшие всю узость, все убожество пресловутой "крестьянской реформы", весь ее крепостнический характер. Но главе этих, крайне немногочисленных тогда, революционеров стоял Н. Г. Чернышевский.
19 февраля 1861 г. знаменует собой начало новой, буржуазной России, выраставшей из крепостнической эпохи. Либералы 1860 годов и Чернышевский суть представители двух исторических тенденций, двух исторических сил, которые с тех пор и вплоть до нашего времени определяют исход борьбы за новую Россию" 1.
1 В. И. Ленин-Собрание сочинений, том. XI, часть 2-я, изд. 1924 г. "Крестьянская реформа".
Чернышевский был социалистом-утопистом, мечтавшим о переходе к социализму через старую крестьянскую общину. В то же время он был революционным демократом, он проводил идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свержение царизма. Либералов он называл "болтунами". Далее тов. Ленин говорит:
"Росли силы либерально-монархической буржуазии, проповедывавшей удовлетворение "культурной" работой и чуравшейся революционного подполья. Росли силы демократии и социализма - с н а ч а л а смешанных воедино в утопической идеологии и в интеллигентской борьбе народовольцев и революционных народников, а с 90-х годов прошлого века начавших расходиться по мере перехода от революционной борьбы террористов и одиночек-пропагандистов к борьбе самых революционных классов".
Разночинцы-просветители, возглавляемые Чернышевским, были первыми пионерами революционного движения, в котором силы демократии и социализма были слиты пока воедино. Задача шестидесятников заключалась прежде всего в том, чтобы противопоставить свою идеологию дворянству. Они блестяще разрешили эту задачу в экономике, в политике, в искусстве, в морали, в быту. Переоценка ценностей совершалась под углом зрения критически мыслящего реалиста. Надо было освободиться от бытовой инерции, от авторитарного мышления, от вековечной формы: плетью обуха не перешибешь и т. д. Материализм и атеизм, критицизм, разум, права личности противополагались традиции, догме, чувству, стихийности, идеализму. Среди некоторой части разночинцев не были изжиты иллюзии, вызванные "эпохой великих реформ",- тем сильнее среди них звучала базаровская проповедь эгоизма, доходившая до утверждения, что народ сам по себе, а мы сами по себе. Огромное положительное значение имела борьба с семейной опекой, особенно среди женщин, за право учиться, самостоятельно устраивать свою жизнь, занимать места учительниц, фельдшериц и т. д.
Быстро наступившая реакция, правительственные расправы над радикальной интеллигенцией, каторга, ссылки, неудача польского восстания временно парализовали силы шестидесятников.
Вместе с тем "великие реформы" с каждым годом яснее и яснее обнаруживали свое настоящее лицо. Буржуазная реформа, проводимая к р е п о с т н и к а м и, всей своей тяжестью ударила по крестьянству. Остатки крепостничества в деревне соединялись с самыми кабальными, ростовщическими формами капиталистической наживы. Крестьянство страдало от феодальных пережитков и от молодого русского капитализма, хищного и безудержного. Немудрено, помещик, кулак, купец вызывали в крестьянах крайнее озлобление. Однако, как отмечал Ленин, рабство, разорение, нищета, невежество, бесправие пока мешали крестьянам политически оформить свою ненависть к имущим классам. Она нашла выражение в смутных чаяниях черного передела, в стихийных бунтах, в расправах над помещиками и их сподручными, в воспоминаниях
о добрых патриархальных временах, отчасти даже в надеждах на царя, которому мешают облагодетельствовать народ баре и чиновники. Стихийное возмущение крестьянства оформила разночинная интеллигенция, но оформила по-своему.Ломка натурального и крепостнического уклада, рост городов необычайно увеличили кадры т. н. свободных профессий. Разоряющиеся дворяне, крепнущие кулаки, растеряевское мещанство, чиновничество заполняли своими детьми средние и высшие школы. "Кухаркины дети", бурсаки, "прогоревшие" барчуки, сыновья и дочери врачей, земских служащих, учителей создавали подвижный и по тому времени многочисленный слой разночинцев. Однако, отечественная промышленность, торговля и сельское хозяйство, отягченные феодальными привесками, не могли в достаточной мере поглощать "умственных пролетариев". На культурные нужды, на образование тратились жалкие средства. Очень много разночинцев оставалось не у дел. Чиновничий аппарат был им враждебен по самой своей сущности. Права и самодеятельность земских организаций урезывались в пользу бюрократии. То же самое делалось в судебных учреждениях. Печать держали за глотку. Университеты и школы помпадуры все больше смешивали с участком и казармой. Жандармы и полиция сосредоточивали в своих руках все больше бесконтрольной власти. Поп, становой, исправник являлись недреманым царевым оком в деревне. Интеллигент-разночинец, враждебный дворянскому укладу и правительству, разобщенный насильственно с крестьянством, оказывался как бы в промежуточном положении. Правда, в городах возрастал рабочий класс, но разночинцам казалось, что в крестьянской стране рабочий не может иметь самостоятельного значения; к тому же сплошь и рядом рабочий был еще прочно связан с деревней, проникнут деревенскими настроениями и походил больше на крестьянина, только по несчастному стечению обстоятельств вынужденного временно пойти на фабрику, которая, по крайней мере, у нас, в России, по мнению разночинцев, чаще всего только развращает труженика. В таком же направлении надо было искать приложения молодых сил, где опора, где союзник в борьбе с деспотией? Промышленник, купец, крупная техническая интеллигенция, врачи, адвокаты, либеральная буржуазия искали только сделки с царем; на настоящую революционную борьбу русская буржуазия была неспособна. Оставалось крестьянство, огромная сермяжная Русь, обираемая со всех сторон. Не раз и не два шла она на господ, на чиновников, на царя восстаниями Некрасова, Степана Разина, Пугачева; казалось, еще жив был старинный дух пугачевщины. Накануне "эпохи великих реформ" крестьяне часто бунтовали, жгли помещиков. В крестьянстве жив был также общинный дух, общинный быт, взгляды на землю, как на "божью"; земля принадлежит тому, кто трудится на ней, земля- крестьянству.
Создавалась и крепла тяга интеллигента-разночинца к крестьянину-труженику.
На деле революционный разночинец хотел, чтобы Россия пошла не по прусскому, а по американскому пути. Прусский образец отстаивали либеральный буржуа, либеральный помещик. Однако лично эту радикальную программу крестьянской революции разночинец-народник окутывал иллюзиями и утопиями. Ему мерещились вольные, деревенские безгосударственные общины, для которых городская индустрия, тоже организованная на артельных началах, является только подсобным, второстепенным средством. Это был утопический, это был крестьянский социализм. Чем питался подобный утопизм?
Этот утопизм питался прежде всего крайней отсталостью нашей деревни. Деревня еще сохраняла ряд патриархальных пережитков. Обираемая помещиком, чиновником, кулаком, торгашем, она ненавидела их стихийной ненавистью, но эта ненависть, революционная по существу, окрашивалась в отсталые по форме мечтания о добрых, незапамятных временах натурального хозяйства, о жизни по "божьей" правде и т. д. Революционный разночинец прекрасно почувствовал и понял стихийную ненависть крестьянина к его многочисленным и разнообразным грабителям; он увидел, что крестьянин стремится выгнать из деревни помещика и забрать его земли вместе с государственными церковными угодьями. Однако туманная патриархальная оболочка, в которую облекались эти вполне реальные домогательства, помешала народнику увидеть в крестьянине мелкого собственника, веками угнетаемого труженика, но уже живущего в условиях товарного производства. Благодаря патриархальным формам - из них главная - общинное землевладение - благодаря отсталым крестьянским умонастроениям, революционный- интеллигент нашел, что наш крестьянин - прирожденный социалист. Полицейское государство, помещик, буржуазия мешают ему учредить на земле "праведную" артельную жизнь. Надо освободиться от полицейского государства, от всяких живоглотов, и справедливое, трудовое царство на земле восторжествует незыблемо.
Надо свершить социальную революцию. Итак, отсталые иллюзии в крестьянстве создавали и укрепляли утопические надежды в среде революционной интеллигенции.
Надо совершить социальную революцию. Но здесь во весь рост вставал вопрос о социализме и политической борьбе, о государстве, о том, что же надо делать. К тому времени когда-то яркие лозунга Великой французской революции уже сильно обветшали, полной очевидностью для передовых умов обнаружилось, что права человека и гражданина прикрывают капиталистическое угнетение, что гражданские свободы без экономического равенства, служат капиталу, что лицо "гражданина" приобретает все более и более отчетливые и резкие черты предпринимателя, против которого все сильнее выступает другой гражданин, именуемый пролетарием. Парижская коммуна со всей наглядностью вскрыла рост гигантских противоречий.