Жемчуг северных рек(Рассказы и повесть)

— А я берёсты схожу надеру, — сказался Митька и, взяв за руку брата, нырнул в траву.

Алик проводил их беглым взглядом, высыпал раковины на песок.

— Ну, как? Впечатляют? — спросил он гордо у Тишки и не утерпел, две раковины взял всё же в руки. Они темнели овалами коричневых полос, похожих на годовые кольца у свежеспиленного дерева. — Здесь всё дно в перловицах! — возбуждённо возвестил Алик.

— В чём, в чём? — будто ослышался, переспросил Тишка.

— В перловицах. — Алик протянул ему раковины.

Так вон о какой перловой приманке говорил на повети Славка… Вон какими перловицами давятся в лугах коростели.

Разочарование Тишки не знало предела: этакого добра ловить не переловить и в Берёзовке. Зачем сюда-то было тащиться? Ведь стоило в Полежаеве спуститься к реке, закатать штаны, зайти по колено в воду — и греби эти перловицы на берег хоть лопатой. Они в Берёзовке всё дно изрыли бороздками. Смотришь на неё — вроде в землю вросла, створки, как рот, полуоткрыла и даже жабры расправила коричневой пиявкой. А в эту щель она выставляет ногу и передвигается по вязкому дну, оставляя за собой долго не замываемый водой след. Вообще-то раковины можно ловить и прямо с берега. Сорвёшь в траве длинный стебель мятлика и, как негнущуюся проволоку, нацелишь его раковине в полуоткрытые створки — она моментально сожмёт их, и тогда её, будто на крючке, тяни из воды, ни за что не сорвётся, сама себя к смерти приговорила. И уж потом, на берегу, сколько ни мочалишь зажатый конец мятлика, как его ни пытаешься расшатать — раковина его не отдаст. Оторвать по надкушенному месту можешь, а вытащить — нет. Открыть силой створки почти невозможно. Если только рядом с травиной вклинишь в сомкнутую щель перочинный ножик и тебе удастся развернуть лезвие поперёк пружиняще тугого зева перловицы, расклинить его, тогда ты увидишь жёлтую мясистую массу, напоминающую застывший студень, и с удивлением обнаружишь, что изнутри створки раковины покрыты переливающимся всеми цветами радуги перламутром. Уж не из него ли жемчуг-то делают?

Так нет, Алик показывал на журнальном рисунке горошины, а не перламутровую скорлупу. Значит, жемчужины в этих раковинах живут?

— Вот именно, Тишенька, в этих! — ликовал, как двухлетний ребёнок, Алик. — В этих самых, Тишенька, в этих…

Но чем отличались ракушки, утыкавшие илистое дно Берёзовки, от тех, что держал в своих руках сейчас Алик, Тишка не мог понять. Может, эти были чуть потемнее на вид, те, скорее, буро-зелёного цвета, а эти выкрасились под камни-голыши, которыми вымощено русло Керети.

Так и у нас в Берёзовке почти такие же, — пожал Тишка плечами.

Алик самодовольно улыбался.

— Тихон, я же читал вам: жемчужница живёт в чистых текучих водах. Читал?

— Ну-у, читал.

— А Берёзовка твоя — вонючее болото. Зайдёшь в неё, и из-под ног пузыри всплывают, так и кажется, что пиявки по коже ползут.

Это точно. Тишку и самого иногда передёргивал озноб от того, что пузырившийся вязкий ил под ногами оживал, и Тишка сам очень часто пузыри принимал за пиявки. Но Алик всё-таки сгустил краски: не везде Берёзовка болотисто топка. В купалище вон искристый песочек, от берега до берега пройдёшь — ни на один палец земли не нальнёт. Да и каменистые перекаты есть — слуды. Вода в них не стоит, а бьётся ключами.

— Тихон, и в этих-то перловицах не во всех есть жемчужины, — между тем вразумлял Тишку Алик. — Вот даже наверняка, что в этих нет. Видишь, они как по стандарту сделаны? Что эта, что эта…

Тишка посмотрел на раковины, которые Алик держал в вытянутых руках. Ничего подобного, в правой ладони лежала перловица куда крупнее, чем в левой.

— Нет, эта больше, — не согласился Тишка.

— Так не в размерах же дело, — развеселился Алик и как по писаному объяснил: — Перспективными считают такие перловицы, которые по внешнему виду имеют отклонения от нормы. У одной створки не совсем плотно закрываются, у другой какая-то бороздка на раковине, третья и вовсе уродлива — обе половинки волнами пошли. Вот в них жемчуг-то и ищи.

Тишка изумлённо смотрел на него: откуда Алику-то известно, в каких раковинах горошины прячутся, а в каких ничего нет? Ведь он никогда на промысел жемчуга не ходил, людей, которые добывали жемчуг, не видел.

— Ну чего ты глазёнки вытаращил? — веселился Алик. — Не веришь мне? Надо, Тихон, книги читать. Из книг всё узнаешь. — Он изменил свой голос на бас и, сверкая глазами, пророкотал, будто во рту у него были камни: — «Учись, мой сын, науки сокращают нам опыты быстротекущей жизни…» Это ещё Пушкин советовал, великий русский поэт.

— Я знаю.

— Ну? — удивился Алик. — А дальше тогда как?

— Да нет, я знаю, что Пушкин — великий русский поэт.

Алик заливисто захохотал:

— Ну, и много же ты, мой друг, знаешь! — Он похлопал Тишку по плечу. — Читай больше… Вот если бы я не читал, откуда бы мы узнали про жемчуг?

Тишка растерянно заморгал.

— А теперь мы, Тихон, у порога богатства. — Алик подбросил одну раковину, затем другую и, как жонглёр, поймал их разными руками. — Но в этих, Тихон, ничего нет, я даже вскрывать их не буду. — Он повернулся к реке и одну за другой запустил раковины по глади воды навстречу течению, заставив их несчётное число раз подпрыгнуть.

— Сшестерил, — завистливо протянул Тишка.

— Чего? — не понял Алик.

— Я говорю, по шесть раз подпрыгнули. Сшестерил.

— Сосчитал всё-таки? — поощряюще переспросил Алик. — Молодец, реакция быстрая. Может, в лётчики пойдёшь, мы тебя научим.

Что-то его сегодня тянуло на стихи.

— Да нет, — скромно потупился Тишка, — Я в комбайнеры хочу.

— Тоже неплохо, — поддержал Алик. — Там быстрая реакция тоже пригодится… А у меня реакции — ни-и-какой, — Он скептически поджал губы. — Зато память отличная. Я вот тебе про перспективные раковины толковал, так даю голову на отсечение, что из слова в слово по журнальному тексту… Я один раз прочитаю — свободно своими словами перескажу, а если уж два раза прочитаю — так наизусть даже запоминаю…

— Тебе хорошо, — позавидовал Тишка.

Алик уже какой раз похлопал его по плечу:

— Память, Тихон, надо тоже тренировать. Я тебе потом на досуге дам несколько советов, а сейчас надо за дело браться.

Он нагнулся над валявшимися в песке ещё тремя раковинами, повертел их в руках:

— Да-а, и на этих нет, к сожалению, никаких признаков… — Алик задумчиво уставился взглядом на искрившую солнечными бликами реку, будто прикидывая, где, в какой глубине вода прячет те перловицы, что за своими перламутровыми стенками таят драгоценные горошины. — И всё-таки мы эти, Тихон, проверим, — решил он. — Практика иногда бывает необъяснимо богаче теории.

Он шагнул к валявшимся на песке скомканным штанам, достал из кармана ножик-складенчик.

— Ну, начнём.

Тишка заблаговременно представил скрежет железа об известкованный панцирь раковины, но лезвие ножа легко вошло в сочившуюся водой и мелкими пузырями щель, которая под нажимом расширилась на толщину пальца, обнажив мясисто-мускулистое нутро оперламутренного убежища. Алик вставил в створки раковины невесть откуда взявшийся деревянный клинышек, а нож развернул лезвием вдоль щели, и он, освобождённый, соскользнул в песок.

— Да-а, пусто, — заключил Алик со вздохом после того, как несколько раз повернул раковину перед глазами, подворачивая её щелью то к солнцу, а то от солнца. — Вот тут в утолщении должна бы горошина и сидеть. — Алик ткнул ножиком в желтоватый тупой отросток моллюска, напоминающий язычок. Язычок, и без того втянутый внутрь, поджался ещё сильнее. — Ну, я же говорил, перспективных признаков не было.

Он ещё какое-то время покрутил раковину на уровне глаз и попросил у Тишки:

— Ты мне, Тихон, найди малюсенький камушек, чуть больше песчинки. Мы его в раковину введём, а через какое-то время моллюск эту песчинку начнёт обволакивать перламутровым веществом — жемчужина вырастет.