Жена арестанта

Первое, что пришло мне в голову, когда я набрела на сайт таких вот кучкующихся поклонниц: «Куда смотрят их родители???» Ни для кого не секрет, что у подобных преступных личностей, как бы не парадоксально это не звучало, очень много поклонниц. Да, по глупости можно влюбиться в кого угодно. Но я и подумать не могла, что некоторые сегменты нашего общества вовсе не осуждают преступников. Нет, ничуть. Они, наоборот, восхваляют их деяния, да еще и выдвигают лозунги вроде: «Вы узники, но ваше дело, пока вы находитесь не на воле, не стоит на месте». Иными словами, вас, уродов-душегубов, посадили, но последователи, то есть те, кто убивает, насилует и истязает несчастных, будут всегда. Можете, мол, не волноваться, этот мир все равно потонет в крови…

Не понимаю я этой странной любви, этой привязанности к тем, кого следовало бы отдать на линчевание родственникам и близким убитых, а также превозношения зверства в разряд чего-то героического. Была б моя воля или имела я бы право выбирать, на что хочу, чтобы шли мои деньги, которыми я плачу налог, я бы написала отказ, чтобы за мой счет содержали тех, кто сидит на пожизненном за извращения, педофилию и убийства, совершенные с особой жестокостью. Не заслужили эти звери и копейки, нажитой честным трудом нами, мирными гражданами. Преступники ничего не сделали для того, чтобы их содержали, а нам, гражданским, эти деньги не достаются просто так. Стараясь, батрача днями и ночами без выходных и перерывов, мы отдаем честно заработанные деньги, чтобы всякие там каннибалы и педофилы, которые изувечили не только жертв, но и тех потерпевших, чьими родственниками или детками приходились жертвы, не умерли с голоду и не покинули этот мир раньше времени. Странно все это.

Не понимаю я влюбленных в зеков дурочек, которые ведутся на один и тот же шаблон знакомства. Не понимаю тех, кто намеренно ищет себе мужа именно на зонах, хоть и сама теперь мало чем отличаюсь от таких женщин. Мерзко даже представлять, как пахнет заключенный и его форма, но подозреваю, что не очень приятно, раз им и искупаться особо некогда. Очень мало времени дается на приведение себя в порядок, главное – успеть побриться. Брезгую даже к тюрьме подходить близко, не то, чтобы в камеру заходить и разговаривать с заключенным, но все равно не отступаю.

Дура я. Знаю. Но поезд тронулся. Назад уже не повернет.

Глава 4

Надеявшись провести отведенное время в пути с пользой и просмотреть всевозможные варианты заселиться на целых две недели в каком-нибудь районе поблизости от колонии, чтобы найти комнату или дешевый флигелек, поскольку отели для меня – слишком дорогое удовольствие, я снова села в лужу. На практике оказалось, что в поезде не ловит моя сеть, нет вай-фая, да и с розетками беда случилась. Они вроде бы и есть, но не фурычат почему-то. Так что в телефон без надобности лезть не стоит как минимум до Москвы, ведь если батарея сядет, зарядить ее получится только там.

Чем еще себя занять? Телепать свои телеса в поезде несколько дней подряд и при этом не взяв с собой даже кроссворда – тоска зеленая. Делать тут нечего, кроме как спать да глазеть в окно.

Но с моими соседями спать уж точно не получится.

И это напрягает еще больше того, через что предстоит пройти, когда я прилягу голая на койку в колонии.

Взгляд мой, еще более нахмуренный от негативных мыслей, упал на любимую сумочку, стоявшую рядом, а руки самопроизвольно открыли ее и достали оттуда кое-что ценное. Хорошо, что я прихватила с собой стопку писем от Дмитрия. Будет что почитать до длительной стоянки, а там я выйду и куплю пару журналов, чтобы не умереть со скуки до следующей длительной стоянки.

В пакете с письмами лежала фотография Дмитрия, и я, не раздумывая, вытащила ее и принялась за крайне тяжкое занятие: изучать отталкивающую внешность Дмитрия в очередной раз в надежде отыскать в его образе хоть что-то, что вызовет симпатию и желание, чтобы он, пыхтя, сигал-прыгал на мне несколько раз для закрепления результата, и я была тому рада.

Сильно впалые щеки его, неестественная бледность лица, которое вот уже несколько лет, как не подставлялось под солнечные лучи ввиду изоляции Дмитрия в местах, где очень мало солнца; вытаращенные глаза его, серо-голубые, злобные, звериные, с явной хищнической безуминкой и жаждой охоты, желанием найти жертву, но испуганные, выдающие, что их обладатель – зверь, заточенный в клетке; тонкие, плотно сомкнутые губы, темная форма заключенного… За полгода активного самотренинга, образ Дмитрия стал для меня чуть более приятен, чем было поначалу, но все равно вызывал страх.

Да и Димой называть его не хотелось. Где-то под коркой я помнила и никогда не забуду тот день, когда я могла стать его жертвой и погибнуть, но мне посчастливилось выжить. Воспоминания эти снова влетели в голову бешеной птицей. Их никак не выгнать. Это не забывается. Те ощущения, ту моральную давку и страх, что я испытала, когда он шел рядом со мной, практически плечом к плечу, никак не искоренить.

Да, кто-то, возможно, придерется и скажет, что ничего особо не случилось со мной в тот раз. Не случилось, это так. Но могло случиться, и я была к этому близка. Я была близка к смерти.

Помню, как я останавливалась несколько раз. Сначала, для того, чтобы достать что-то из сумочки, непреднамеренно, потом, когда почуяла неладно, снова останавливалась. И парень, который Дмитрий, останавливался вместе со мной. Я ускорилась ненадолго, но потом опять остановилась. Он сделал то же самое. Его странное поведение меня очень сильно насторожило, но я пыталась себя успокоить, наивно заставляя верить, что мне это кажется, за мной никто не следит, и моей жизни ничего не угрожает. Возможно, предполагала я, этот парень хочет что-то спросить, может, дороги не знает, но такой скромный, что не может подобрать слова, чтобы узнать, как пройти туда-то. Но с каждым разом, с каждой остановкой, плохое предчувствие и инстинкт самосохранения кричали во мне бежать от этого наглеца, что есть мочи. Но ноги в мозолях, которые образовались от новой тесной обуви на высоком каблуке, не дали бы мне и пару метров пробежать. Парень видел, что я еле иду, а потому был уверен, что не убегу от него. Вот почему он приметил меня.

Я бы спровоцировала его неудачной попыткой удрать, ринулась бы, а он бы догнал, и неизвестно, что было бы потом. Его руки, сложенные в карманах черной дутой куртки, могли держать нож или что-то еще, чего я не видела, а мне никак нельзя было рисковать, чтобы проверить, так это или нет. И спиной к нему лучше было не поворачиваться. Неизвестно, насколько он опасен. Да и народу на улице практически не было в тот вечер. Спасало лишь то, что я шла по освещенной улице мимо длинного супермаркета, а далее мой путь следовал мимо дворца спорта. Оттуда, как и из магазина, в любой момент могли выйти люди. На это я и надеялась.

Когда дошла до перекрестка и остановилась там, несколько раз пропустила зеленый свет светофора. Проверяла своего странного попутчика таким образом. Надеялась, что мне показалось, и этот парень, без вины виноватый, сейчас перейдет дорогу, а я, сказав себе, что дура круглая, что обвинила его, выдохну и пойду по своим делам. Но парень тоже стоял вместе со мной, дорогу не переходил, не шевелился, он только смотрел на меня.

Его поведение окончательно утвердило во мне чувство паники. За мной следят и ждут, что я перейду дорогу, и это очевидно. А там, на другой стороне, расположен парк, его задняя сторона, которая без фонарей, и там мало кто ходит в такое время. А если я сейчас поверну, к примеру, вправо, и не стану переходить дорогу, то мне точно несдобровать: освещено в той стороне, фонари есть, но ни единой души. Утянет же меня…

Что же делать, думала тогда, таращась на утекающие секунды табло светофора. Понимала, что долго стоять и ждать неизвестно чего я не могу. Чувствовала, как моего спутника, прежде спокойного, начало трусить от нетерпения. Я мельком, якобы посмотреть, не едет ли машина с другой стороны, глянула в лицо парню. И мне хватило того короткого времени, чтобы понять, что он возбужден. В нем проснулось желание, и это было не скрыть. Но какое именно желание, проверять мне не хотелось. Ясно же, что маньяк передо мной. Да такой наглый, либо дюже самоуверенный, что наводит на мысль о его безбашенности, безбожности и бесстрашии. Убьет же…