Жена авиатора
Шрифт:
Что ж, я была прилежной ученицей. Всегда была такой; в конце концов, я ведь Морроу.
Я выучила азбуку Морзе и получила лицензию радиста третьего класса. Я овладела астронавигацией. Научилась управлять нашим тяжелым новым гидросамолетом «Сириус», который был намного больше тех самолетов, которыми я управляла раньше.
Но оказалось, что меня не так просто принудить к покорности. В последнее время, когда мне надо было прощаться с сынишкой, я не могла сделать это без слез.
– Чарльз, как долго по твоим подсчетам мы будем отсутствовать? – Я нервно скомкала носовой платок с инициалами «М» (что означало Морроу), вышитыми в углу. Чарльз пока еще
– Не менее шести месяцев. Если наш перелет на Восток пройдет благополучно, мы сможем обогнуть и остальную часть земного шара. Было бы глупо останавливаться на полпути.
– Что? – вскрикнула я, и ребенок, испугавшись, снова заплакал. – Шесть месяцев? Вокруг земного шара? Когда ты придумал все это?
– Только недавно. Нет никаких разумных причин, препятствующих этому плану. У Хуана Триппа из Пан Ам просто слюнки текут при мысли о такой возможности.
– Ты обсуждал это с Триппом до меня? Тогда пусть он с тобой и летит! «Нет разумных причин»! А как насчет Чарли? – Потянувшись к сыну, я поцеловала его в щечку и почувствовала, что она соленая от слез.
Мои руки сжали его теплое тельце.
– Что ты имеешь в виду? За ребенком прекрасно ухаживает Бетти. Зачем тогда приглашать няню? – С искренним удивлением Чарльз повернулся ко мне и маме.
– С одной стороны, конечно, но… это слишком долгое отсутствие, – ответила она, и ее глаза расширились от сострадания ко мне.
– А я думаю, что это прекрасная мысль, – сказала Кон, и в ее глазах запрыгали веселые искорки, – как здорово! Привезете мне кимоно!
– Это прекрасная, просто превосходная мысль, – в голосе папы слышалось одобрение, хотя он с сожалением посмотрел на меня, – вы станете гордостью нации.
– Энн, – Чарльз подвинул свой стул ближе к моему, – у тебя просто расшатались нервы. Мы ведь планировали этот перелет много месяцев.
– Я знаю, но… я просто не понимала, что мы будем отсутствовать так долго. О, Чарльз, а как же ребенок? Он в таком возрасте, когда уже понимают… он поймет, что меня нет рядом. Раньше он этого не знал, он был слишком маленьким. Тогда мое отсутствие не имело большого значения. Но теперь… – Подавляя желание расплакаться, я зарылась лицом в мягких кудряшках сына.
– Энн, – голос мужа был низким и терпеливым, как хорошо отлаженный механизм, – послушай, мне совсем не хочется, чтобы ты становилась рабыней домашних дел. Ты стоишь большего. Я не хочу навсегда терять тебя в детской.
– Знаю, знаю и не хочу тебя подводить! Но мы никогда не оставляли Чарли больше чем на две недели – а теперь ты говоришь о шести месяцах!
– Энн, это наша жизнь – летать! Это наша работа. Поэтому я женился на тебе. Я знал, что ты станешь моим вторым пилотом. Я думал, что ты этого тоже хочешь. Думал, тебе нравится летать со мной.
– Так оно и есть! Конечно, мне нравится – я обожаю это!
Встретив его явно смущенный взгляд, я вспомнила наш полет в Мексику, когда мы фотографировали развалины; вспомнила нашу близость, чистоту нашей любви, слишком глубокой, чтобы выразить словами. Как я смогу расстаться с этим?
– Думаю, я смогу полететь с кем-нибудь еще, – задумчиво проговорил Чарльз, как будто ища решение сложной проблемы, – конечно, любой пилот будет прыгать от счастья, если ему предложат сопровождать
меня. Кстати, Уайли Пост [28] сегодня утром прислал мне телеграмму.28
Уайли Пост (1898–1935) – американский летчик.
– Нет! – Я восприняла эти слова, словно он предложил взять вместо меня любовницу; я почувствовала, что меня предают. – Нет, конечно, ты не полетишь ни с кем, кроме меня! Но Чарли, я не могу оставить его!
Муж схватил меня за руку.
– Ты нужна мне, – пробормотал он, – нужна. Ты моя команда. Ты всегда будешь моей командой.
Он отошел от меня и, ожидая ответа, уселся на свое место.
В этом-то и дело! Чарльз Линдберг не станет извиняться, не станет умолять. Он сказал все, что считал нужным по этому вопросу, остальное зависело от меня. Опустив голову, так что моей щеки касались кудряшки сына, такие же золотистые и шелковые, как кисточки колосьев пшеницы, я почувствовала, как в сердце образуется трещина, и поняла, что теперь оно навсегда будет расколото надвое. Чарли нуждался во мне, в этом не было сомнения. Он был моей плотью и кровью.
Но и Чарльзу я была нужна, и это было настоящее чудо! Еще раз во мне шевельнулось то головокружительное недоумение. Почему он выбрал именно меня из всех людей на земле? Он подарил мне весь мир и все небо; но он мог и отнять у меня все это одним движением руки. Кто я без него?
Я поняла с усталой покорностью, что, чего бы он ни попросил, куда бы ни пошел, я буду следовать за ним. Чарльз был ветром, который нес меня то туда, то сюда, поднимал над землей и держал на плаву, швырял, как беспомощного бумажного змея, но также дал мне крылья, благодаря которым я могла долететь до солнца.
Как мог маленький ребенок противостоять ему?
– Конечно, – сказала я, все еще гладя щекой мягкие волосы сына, – конечно, ты прав. Мы отправимся так далеко, как только возможно, и это будет потрясающе. Ты просто застал меня врасплох, вот и все.
К моему удивлению, Чарльз поцеловал меня в щеку. Он никогда не делал этого на публике – даже при родителях.
– Хорошая девочка, – сказал он нежно, и я взглянула в его радостные глаза и почувствовала, что все вокруг – даже ребенок у меня на руках – куда-то исчезает.
Все, кроме него. Я улыбнулась и дотронулась до ямочки у него на подбородке, которую так любила; тот момент, когда я увидела, что у нашего ребенка точно такая же, стал счастливейшим в моей жизни.
– Простите, мистер Чарльз. – Главный садовник, Джонсон, подбежал из-за угла дома.
Все вопросы по дому перешли теперь от папы к Чарльзу; это происходило медленно, но неотвратимо, и папа, кажется, даже этого не заметил.
– Да, Джонсон.
– Тут… здесь… – Старик Джонсон остановился, чтобы стереть пот со лба большим полосатым носовым платком.
– Что случилось? – Голос Чарльза стал строгим.
– Тут нарушительница, сэр. Какая-то женщина настаивает на том, чтобы увидеть маленького Чарльза. Она сказала, что хочет что-то сказать ему в день его рождения.
– О, неужели опять? – Я крепче сжала ребенка, и Бетти Гоу подбежала к нам, словно намереваясь сделать то же самое. Я улыбнулась, тронутая участием, светившимся в ее глазах. – Уверена, что не о чем беспокоиться, – постаралась успокоить я нас обеих.
Бетти кивнула, с трудом пересиливая желание ухватиться за пухлую ножку ребенка.