Жена башмачника

– Вито вылетел из церкви, будто спасаясь от пожара.

– Да, после того как позволил уйти мне. Ты слышала, что он сказал?

– Двери ризницы в храме Девы Марии Помпейской не слишком толстые. Но я не могу осуждать его за гнев.

– Как и я. Но потом – так странно! – он замолчал. Надолго. А спустя несколько минут сказал: «Ты никогда не была полностью моей. И я это знал».

– Энца, как это на тебя не похоже. Тебя не назовешь импульсивной. А так себя ведут только ветреные девушки.

– Но я люблю Чиро с пятнадцати лет. Я пыталась построить свое счастье с Вито, пыталась забыть Чиро, но он пришел за мной, Лаура. Сегодня он сам пришел за мной! Он выбрал меня.

– Но у тебя тоже был выбор!

– Ты знаешь, у нас в горах строят плотины, чтобы укротить энергию водопадов. Но рано или поздно вода находит путь и плотину прорывает. Ровно это и случилось сегодня утром, когда я увидела Чиро. Я не смогла противиться природе.

– И даже попробовать не захотела, – вздохнула Лаура. – Чем была плоха жизнь, которую предложил тебе Вито?

– Ничем, – тихо ответила Энца.

– Тогда почему ты отказалась от нее? И ты уверена в Чиро? Когда мы увидели его в День Колумба, несколько лет назад, ты призналась ему в своих чувствах, но он не пришел за тобой. Я же помню, как потом ты была несчастна. А я все думала, ну и сволочь же этот Чиро. Это тебя не беспокоит? Ты веришь ему?

Энца села в постели.

– У него есть план.

– Вот радость-то! – протянула Лаура.

Энца невольно рассмеялась, в первый раз за долгий день.

– Чиро честолюбив, – продолжила она. – Он хочет открыть собственное дело, хочет научиться шить женскую обувь. Но он не просто обувщик, Лаура. У него взгляд художника!

– Как и у тебя! Он вообще представляет, на что ты способна? Видел ли он твою работу вблизи, как я, или на расстоянии, из «бриллиантовой подковы», как дама из общества? Ты же потрясающая портниха! На твоем фоне все мы в костюмерном цехе выглядим любителями. Синьор Карузо обожал твои макарони, но работала с ним ты не поэтому. Он увидел в тебе художника! Всю войну ты снимала с двери приколотые к ней эскизы и превращала их в великолепные костюмы и шляпы для Карузо! Знает ли Чиро, кто ты и как далеко ты ушла с тех пор, как он бросил тебя? – Лаура яростно взбила подушку и легла, повернувшись к Энце.

– Я не собираюсь бросать работу, – сказала Энца.

– Надеюсь, тебе понравится шить обувь.

– Буду помогать ему, а он – мне.

– Правда? Мужчина поставит твою работу вровень со своей? Ушам не верю!

– Я надеюсь на это, Лаура.

– Да уж. Надежда – это прекрасно. Вот только память у нее плохая. Что бы ни наколдовало твое воображение, надежда услужливо дорисует картинку.

– Ты просто его не любишь.

– Да я его знать не знаю. Но сейчас речь не о том. Речь о моей любимой подруге, для которой я хочу самого лучшего. Ты не представляешь, во что ввязываешься. Ты будешь жить на Малберри-стрит и обстирывать хозяйку. Я не знаю, как он убедил тебя разрушить жизнь, которую ты налаживала годами. Наобещал, наверное, невозможного.

– Он обещал любить меня. И хоть раз в жизни я собираюсь совершить непрактичный, неумный, опрометчивый поступок. Я собираюсь послушаться сердца, а не рассудка и не чувства долга. Я собираюсь сделать что-то для себя и буду счастлива, что так поступила.

Лаура вздохнула:

– Ты безумна. Он заполучил тебя. Готова признать его превосходство. Для женщины любовь – мечта, обитающая на небесах, и если мужчина сулит соорудить лестницу, что до нее дотянется, то женщина тут же подбирает юбку и карабкается за ним к звездам. Теперь моя очередь надеяться. Я надеюсь, что синьор Ладзари не разочарует тебя.

Лаура повернулась на другой бок, натянув одеяло до подбородка.

Энца той ночью не спала. Долгие часы до рассвета она думала о Вито и Чиро и о своем выборе.

Огонь отбрасывал на стены мягкие отблески, высвечивая трещины в старой краске. Но, вглядываясь в них, Энца не видела никаких силуэтов и теней, которые могли бы предсказать будущее, не видела вообще никаких знаков. Всю ночь, которая должна была стать счастливейшей в жизни, Энца проплакала – в подушку, чтобы не разбудить Лауру.

Чиро вытянулся на своей старой койке в обувной лавке Дзанетти. Закинув руки за голову, он разглядывал квадраты жестяного потолка, как и много вечеров до того, как ушел на войну.

Поужинав стейком с луком, свежим хлебом и кофе с пирогом, Ремо и Карла отправились спать. Чиро несколько часов рассказывал о войне и своем путешествии в Рим. Он думал, не рассказать ли об Энце, но решил, что лучше не надо: судя по всему, Карла ждала, что он немедленно вернется к работе. Ее банковская сумка давно уже не распухала, как в те времена, когда Чиро без устали тачал одну пару обуви за другой. Синьора желала вернуть золотые годы, и как можно скорее.

Чиро услышал, как во входной двери поворачивается ключ. Он встал и выглянул из-за занавески.

– Не стреляй, – сказал Луиджи, поднимая ключ вверх. И воскликнул: – Боже мой, какой же ты тощий!

Друзья обнялись.

– А про тебя такого не скажешь. Как семейная жизнь?

– Паппина в ожидании.

– Auguri! [72]

– Grazie. Grazie. Мы живем на Хестер-стрит.

– И как там?

– Не очень. Шумно. Нет сада. Я хочу увезти Паппину.

72

Поздравляю! (ит.)

– Куда?

– Мы подумывали о том, чтобы вернуться домой, в Италию, но там нет работы. Из-за войны все стало только хуже. – Он понизил голос: – И я устал вкалывать на них. – Он показал на потолок. – Пашу семь дней в неделю, а платят мне за пять.

– Синьора хочет, чтобы я завтра же утром уселся за машинку – за ту же плату, что и прежде. Мол, времена тяжелые.

– Для нас. Не для нее. Карла не могла дождаться, когда ты вернешься. Удивительно, что не наняла мула, чтобы разыскать тебя в полях Франции. Она поджарила тебе отбивную?

Чиро кивнул.

– Так вот она и держит нас под каблуком. – Он похлопал себя по животу. – Желая добиться, чтобы ты работал вдвое за те же деньги, кидает тебе стейк. Нет, пора нам делать ноги.

– Ремо говорит, что хочет вернуться в Италию.

– Считаешь, мы сможем заполучить его дело? Никогда этого не будет. Синьора слишком любит звонкие монеты. Она загонит его в могилу работой, а остаток жизни проведет, считая денежки.

– Я подумываю открыть собственную лавку, вместе с тобой, – сказал Чиро. – Как ты?