Жена бургомистра

— Господи Боже мой, у этого крошки есть тоже мозг в костях! Как он вырывает крылышко; сокол немногим сильнее его!

— Это передовой голубь, который один находит дорогу.

— Почему вы не держите белых турманов? Мне казалось, что можно бы приучить их очень далеко летать.

— Потому что с голубями происходит совершенно то же, что и с людьми. Кто ярко блестит и виден издалека, того угнетают враги и завистники, а на белых турманов набрасывается сразу хищник. Я говорю вам, мейстер, что у кого только есть глаза в голове, тот может на голубях научиться понимать, что происходит на земле среди потомков Адама и Евы.

— И тут тоже ссоры и драки, совершенно как в Лейдене.

— Да, капитан, совершенно так. Если я посажу старого голубя с другим гораздо моложе, то редко выходит что-нибудь хорошее. Если самец влюблен, то он умеет так ухаживать за красоткой, как самый изысканный франт за своей возлюбленной. А знаете вы, что означает целование клювом? Жених кормит свою милую; это значит, он старается расположить ее к себе прекрасными подарками. Затем следует свадьба, и они строят себе гнездо. Если есть птенец, они кормят его оба, с полным единодушием. Породистые голубки кормят плохо, и мы подкладываем их яйца простым.

— Как знатные дамы, которым нужны кормилицы для их ребят!

— Голуби, у которых нет пары, часто поселяют раздор между парными!

— Запомните это, молодой человек, и опасайтесь остаться холостяком. С девушками, оставшимися не замужем, дело обстоит иначе, я встречал среди них много милых, отзывчивых душ.

— Я тоже; но, к сожалению, встречал и дурных, как и среди голубей. В общем, мои питомцы заключают счастливые браки, но, когда дело доходит до развода…

— Кто же из двух несет вину?

— Из десяти раз девять — голубка.

— Роланд, мой патрон, совершенно так же, как у людей! — воскликнул учитель фехтования, всплеснув руками.

— Кто такой этот ваш Роланд, господин Аллертс, вы недавно еще обещали мне… но кто это поднимается по лестнице?

— Я слышу голос вашей матушки.

— Она хочет предупредить меня о каком-нибудь госте. Я узнаю этот голос… но все же. Подождите. Это слуга старой фрейлейн фон Гогстратен.

— С Дворянской улицы? Позвольте мне уйти, Вильгельм, потому что эта сволочь глипперов…

— Подождите немножко, по лестнице можно идти только одному, — попросил музыкант и протянул руку Белотти, чтобы помочь ему взобраться с последней ступеньки в комнату.

— Испанцы и друзья испанцев, — бормотал учитель фехтования, идя к двери. Спускаясь по лестнице, он крикнул: — Я подожду внизу, пока воздух снова очистится!

Красивое лицо слуги, всегда с величайшей заботливостью так гладко выбритое, теперь было покрыто растительностью, и старик казался озабоченным и встревоженным, когда начал рассказывать Вильгельму о том, что случилось со вчерашнего вечера в доме его госпожи.

— У кого горячая кровь, — заметил итальянец во время своего рассказа, — того годы делают более слабым, но не более спокойным. Я не мог видеть, как с бедным ангелом (потому что она недалека от трона Пресвятой Девы) обращаются, как с больной собакой, которую выбрасывают на двор, и тогда я попросил увольнения.

— Это делает вам честь, но в данном случае не совсем уместно. И что же, фрейлейн действительно снесли в сырую комнату.

— Нет, господин, патер Дамиан пришел и объяснил старой фрейлейн, чего ждет Пресвятая Дева от христианина, а когда госпожа все-таки хотела выполнить свою волю, то святой человек сказал ей такие строгие и резкие слова, что она струсила. Теперь синьорина лежит в бреду, с пылающими щеками, в кровати.

— А кто лечит больную?

— Я пришел к вам как раз по поводу доктора, дорогой господин, потому что доктора де Бонта, который не заставил себя ждать, когда я его пригласил, ее сиятельство приняла так дурно, что он прямо показал ей спину и объявил мне у дверей, что он больше не придет.

Вильгельм покачал головой, а итальянец продолжал:

— Есть и другие врачи в Лейдене, но патер Дамиан говорит, что де Бонт, или Бонтиус, как они его называют, самый искусный и добросовестный из них, и так как с самой старой фрейлейн случился около полудня припадок и, наверное, она не скоро встанет с постели, то путь опять свободен, и патер Дамиан обещал в случае необходимости лично поискать доктора Бонтиуса. Но так как вы все же уроженец этого города и не чужой человек для синьорины, то я хотел бы оградить патера от отказа, который ему, вероятно, предстоит получить от врага нашей святой церкви. Бедняге и без того приходится немало переносить от дрянных мальчишек и насмешников, когда он проходит по городу с дарами.

— Вы знаете, что при исполнении обязанностей личность священника неприкосновенна.

— И несмотря на это, он не может показаться на улице, не подвергаясь оскорблениям. Мы с вами, милостивый государь, не переменим свет. Покуда перевес был на стороне церкви, она жгла и четвертовала вас, теперь власть в ваших руках, а потому наши священники подвергаются преследованиям и насмешкам.

— Да, но это делается вопреки закону и распоряжениям властей!

— Этого вы не можете запретить людям; а патер Дамиан — агнец, который все выносит терпеливо, — это такой же хороший христианин, как многие святые, которым ставят свечи. Вы знаете доктора?

— Немного. Только видел его.

— О в таком случае подите к нему, господин, ради фрейлейн, — мягко, но настойчиво воскликнул старик. — От вас зависит спасти человеческую жизнь, молодую и прекрасную человеческую жизнь!

Глаза дворецкого были влажны. В ту минуту, когда Вильгельм, положив ему на плечо руку, ласково сказал: «Попытаюсь!» — учитель фехтования закричал в дверь:

— Ваш консилиум уж очень затянулся! До другого раза!

— Нет, мейстер, войдите сюда, пожалуйста, на одну минуту. Этот господин пришел ко мне по поводу одной бедной, опасно больной девушки. Теперь это беспомощное существо лежит одиноко и без всякого попечения, так как ее тетка, старая фрейлейн ван Гогстратен, прогнала от ее постели доктора Бонтиуса только потому, что он кальвинист.

— От постели опасно больной девушки?

— Это достаточно низко; но теперь и сама старуха слегла!

— Браво, браво! — воскликнул учитель фехтования, хлопнув в ладоши. — Если нечистый не испугается и пожелает убрать ее отсюда, то я согласен оплатить его почтовые расходы. А девушка, больная девушка?

— Этот господин просит меня уговорить Бонтиуса снова посетить ее. Ведь вы в хороших отношениях с доктором?

— Прежде был, Вильгельм, прежде. Но в последнюю пятницу мы с ним сильно поругались из-за новой боевой маски, и теперь ученый полубог ждет от меня извинений; однако мне едва ли удобно первым начинать отступление…

— О дорогой господин, — воскликнул Белотти с трогательной мольбой. — Бедное дитя лежит в страшном жару без всякой помощи. Если вас самих небо благословило детьми…

— Успокойтесь, старик, успокойтесь! — ответил учитель фехтования, ласково проводя рукой по седым волосам Белотти. — Оставьте моих детей в покое, мы и без того сделаем для молодой девушки все, что возможно. До свидания, господа! Роланд, мой патрон, чего только не увидишь на свете! Ведь конопля в Голландии дешева, а между тем такие чудовища живут себе среди нас до вороньих лет!