Жена дитя

– Мой доугой мистеу Лукас, – ответил Свинтон, – все это, конечно, пуавда. Этот тип написал мне письмо, котоуое дошло до меня с опозданием. Но не понимаю, почему он сбежал и не оставил мне адйеса.

– Он вовсе не сбежал, – возразил Лукас.

– Ну что ж, – сказал Свинтон, – не стану с вами спойить. Ни в коем случае не стану с вами, мой доуогой дууг…

– Что бы это значило? – вмешалась миссис Гирдвуд, заметив вражду между поклонниками Джули и стремясь прекратить ее. – Почему они его арестовали? Может мне кто-нибудь сказать?

– Возможно, он совейшил какое-нибудь пйеступление? – предположил Свинтон.

– Маловероятно, сэр, – ответила Корнелия.

– Ну… ну… Мисс Инскип, может, я зйя назвал это пйеступлением. Вопуос в фоуме выуажения. Мне говойили, что этот Мейнауд – отъявленный йеспубликанец, готовый уничтожить общество, йелигию – коуоче, все на свете. Несомненно, он вмешался в дела здесь, во Фуанции, и поэтому его айестовали. Так я пйедполагаю.

Джули молчала. Она смотрела вслед арестованному, который перестал сопротивляться и вскоре исчез из виду.

В сознании молодой девушки возникали мысли, которыми Мейнард мог бы гордиться, если бы узнал, что он их вызвал. В момент его унижения прекраснейшая женщина на бульварах горячо ему сочувствовала.

– Мы ничего не можем сделать, мама?

– Относительно чего?

– Для него, – она указала вслед Мейнарду.

– Конечно, нет, мое дитя. Мы не можем. Это не наше дело. Он сам ввязался в неприятности с этими солдатами. Может, как говорит мистер Свинтон, дело политическое.. Пусть выбирается сам, если сможет. Вероятно, у него есть друзья. Так это или нет, мы ему не можем ничем помочь. Даже если попытаемся. Что мы можем сделать, чужие в чужом городе?

– А наш посол, мама? Ты ведь помнишь, что капитан Мейнард сражался под американским флагом. Он имеет право на защиту. Пойдем в посольство?

– Мы ничего подобного не сделаем, глупая девочка. Говорю тебе, это не наше дело. И мы не станем в него вмешиваться. Идемте! Нужно вернуться в отель. Эти солдаты ведут себя необычно. Нам лучше уйти отсюда. Посмотрите! На улицах новые войска, и они очень невежливо обращаются с прохожими.

Миссис Гирдвуд была права. Один за другим с боковых улиц подходили новые отряды; по бульварам везли пушки с зарядными ящиками; кучера, казавшиеся пьяными, гнали лошадей галопом.

Тут и там пушки останавливались и как будто готовились к стрельбе. Проходили рядами кавалеристы, кирасиры, в основном африканцы – орудие, достойное поставленной перед ними задачи.

Все гневно кричали, как люди под действием винных паров. По рядам пробегали слова:

– Vive l’Empereur! Vive l’armee! A bas ces canailles de deputes et philosophes ! (Да здравствует император! Да здравствует армия! Долой подлых депутатов и философов! Фр. – Прим. перев.)

С каждым мгновением смятение увеличивалось, толпа росла, в нее вливались ручейки с боковых улиц. Горожане смешивались с солдатами, тут и там слышались гневные крики и протестующие речи.

И вдруг, словно по заранее намеченному сигналу, разразился кризис.

Он и был заранее намечен, этот сигнал, известный только предводителям.

С направления Мадлен раздался выстрел из пушки большого калибра, он прокатился по бульварам и отразился по всему Парижу. Его услышали на далеком бульваре Бастилии, где были воздвигнуты фальшивые баррикады. Вслед за первым выстрелом раздался второй. В ответ послышались крики:

– Vive l’Republique! Rouge et Democratique! (Да здравствуют республика и демократия! Фр. – Прим. перев.)

Но они раздавались недолго. Почти сразу их заглушила артиллерийская канонада и треск ружей, смешивавшийся с проклятиями негодяев в мундирах, которые бежали по улицам.

Ружейный огонь недолго оставался только в районе Бастилии. Да он и не должен был ограничиваться этим районом, и не только sans culottes и ouvriers (Санкюлоты и рабочие, фр. – Прим. перев.) попадали под него. Как огненный поток, как подожженыый в шахте фитиль, он пронесся по бульварам, поражая мужчин и женщин, рабочих и буржуа, студентов и продавцов, – короче, всех, кто вышел прогуляться в тот ужасный день. Трезвый супруг, с женой по одну руку и с дочерью по другую, веселая гризетка со своим защитником-студентом, ничего не подозревающий чужеземец, леди и джентльмен – все падали под этим смертельным свинцовым дождем. Люди с криками бежали к дверям или пытались спастись в боковых улицах. Но и здесь их встречали солдаты в мундирах. Егери и зуавы, с пеной на губах, со щеками, почерневшими от откусываемых зарядов, гнали их назад штыками и саблями, убивали десятками, среди воплей и дикого смеха, словно сотни маньяков, увлеченных вакханалией смерти!

Так продолжалось, пока тротуар не покрылся грудами мертвых тел, а канавы заполнились кровью; пока больше некого было убивать, и жестокости пришлось прекратить, потому что не находилось для них жертв.

Ужасная бойня второго сентября внушила ужас не только в сердца парижан, но и всех французов.

Глава XXXIV «Я приду к вам!»

На балконе красивого дома, выходящего на сад Тюильри, стояли две женщины, не похожие на парижанок. Одна – девочка с лицом англичанки, розовой кожей и солнечного цвета волосами; другая – темнокожая мулатка.

Читатель узнает в них Бланш Вернон и ее служанку Сабину.

Неудивительно, что Мейнард не смог найти сэра Джорджа в отелях. Английский баронет продпочел уединение меблированной квартиры.

Сэра Джорджа не было дома; его дочь в сопровождении Сабины вышла на балкон, чтобы посмотреть на окружающие улицы.

Звуки сигнального рожка заставили ее обратить внимание на проходящих солдат – такое зрелище всегда привлекает женщин, молодых и старых, белых и темнокожих.

Заглянув за перила, они увидели, что улицы полны солдат; солдаты всех родов войск: пехотинцы, кавалеристы, артиллеристы; одни из них останавливались, другие уходили строем. Офицеры в ярких мундирах, верхом, сказали в разных направлениях, выкрикивая команды своим частям.

Некоторое время английская девочка смотрела на это сверкающее сборище молча.

Первой нарушила молчание Сабина.

– Никакого сравнения с английскими офицерами, хоть они тут скачут и мундиры у них яркие. Они мне напоминают обезьян, которых я как-то видела на Барбадосе. Очень похожи!

– Послушай, Сэбби, ты слишком строго их судишь. Говорят, эти французские офицеры очень храбрые и галантные.

Дочь сэра Джорджа Вернона стала на год старше с тех пор, как мы видели ее в последний раз. В последнее время она много путешествовала. Хотя она оставалась ребенком, неудивительно, что говорит она с мудростью зрелой женщины.

– Я в это не верю, – коротко ответила служанка. – Они храбры, только когда пьют вино, и галантны с красивыми женщинами. Вот такие они, эти французы. В конце концов они республиканцы, как американцы из Штатов.

Это замечание как будто произвело неожиданное изменение в настроении девочки. Она что-то вспомнила; и вместо того чтобы смотреть на солдат, погрузилась в размышления.

Сабина заметила ее задумчивость; у нее были подозрения относительно ее причины. Хотя девочка давно перестала делиться с ней своими тайнами, умная служанка могла догадаться о ее мыслях.