Жена двух мужей

– Ты меня упрекаешь? Я мешаю тебе?! Так что мне, пойти утопиться теперь?! Ты этого хочешь?

Я до боли прикусила губу. Десять. Девять. Восемь. Семь. Но не успела я досчитать до единицы, как раздалась трель звонка.

– Кого там еще черти принесли?! – Муж недовольно поморщился.

– Не черти, это баба Катя беспокоится. Я задержалась с уколом. Сейчас открою.

– Ты бы хоть деньги с нее брала! За просто так никто уже ничего не делает, - неслось мне вслед, пока я бежала к двери.

– Баб Кать, простите, сегодня забегалась. Закупалась на оптовке, а там толчея, маршрутки тоже не было. Сейчас я маме укол сделаю и приду.

– Ой, прости, деточка, я просто переживала, вдруг, думаю, какие дела, так я узнаю. А не то позвоню в отделение, девочки за деньги придут уколят.

– Ну какое отделение?! С вашей пенсией еще уколы делать за деньги?! Я и Обормоту мойвочки свежей купила. Сейчас приду.

– Храни тебя Бог, Аленочка! – старушка уцепилась обеими руками за мою кисть, а у меня комок к горлу подступил.

– Идите спокойно. Десять минут – и я у вас.

Я метнулась к своим авоськам – продукты сами в холодильник не влезут.

Но определенно, сегодня был не мой день. Только я зашла на кухню, как муж, решив все-таки помочь, начал открывать холодильник и впечатал свой локоть мне в скулу. Показалось, что искры из глаз посыпались. Господи, мне еще и синяка не хватало! Разобрав пакеты, я отложила Обормотову мойву, сделала маме укол, закинула в мультиварку рис и, едва сдерживая трясучку, ушла к соседке.

Рухнув на стул на ее кухне, я едва не заплакала от облегчения. Обормот, жирный рыжий котяра тут же прыгнул мне на колени, тычась своей наглой мордой мне в лицо. Нервы, готовые лопнуть, как чересчур натянутые струны, чуть-чуть расслабились.

– Баб Кать, поставьте мойву варить, пожалуйста. Я пять минут посижу и сделаю укольчик, - обессиленно простонала я.

– Сиди- сиди, Аленочка! Тут Маруся абрикосовое варенье варила и мне баночку принесла. Сейчас почаевничаем, хоть отдохнешь от своих…, - старушка сделала паузу, из деликатности не договорив то, что думала.

А думала она, что мои домочадцы просто паразиты, которые пользуют меня и в хвост и в гриву. Я, конечно, с ней не соглашаюсь, но в глубине души чувствую, что петля безысходности затягивается на моей шее все туже и туже.

– Не говорите про паразитов, - я устало улыбнулась и почесала Обормота за ухом. – Они не виноваты, что так получилось.

– Получилось… Ромка твой неплохой человек. Но и хорошего в нем мало. Потому и получилось так, что у тебя добрая душа. Вот они тебя и не жалеют. Ты ж светишься вся! Как тростинка! Ой, чайник вскипел. Доставай ложки, будем пробу снимать.

– Ну что вы! Это же вам принесли. Зимой побалуетесь!

– Деточка, я тебя хочу побаловать. Вдруг я до зимы не доживу, а тебе сейчас вкусненькое надо.

Удивительное дело! С этой милой старушкой я чувствовала то спокойствие и душевное тепло, которого не давали мои родные. Здесь я отдыхала душой.

– Вот не выдумывайте мне тоже! А с кем я чай буду пить? – одернула я старушку, испугавшись, что слова могут материализоваться. – И нельзя так говорить! Не буди лихо, пока оно тихо!

– И все-то ты знаешь, - баба Катя улыбнулась так по-доброму, что у меня сердце сжалось. По факту, она единственный человек, который мне так улыбается. И не потому, что я ей помогаю, я это твердо знаю.

– Ишь, паразит, хоть бы Аленочке спасибо сказал, - теперь уже порцию внимания получил Обормот, который норовил выхватить рыбу прямо из рук хозяйки. – Горячая еще, не лезь.

Положив три рыбешки в миску, она принялась усиленно дуть на них, чтоб любимец не обжегся. А я подумала, что вот еще один вариант семьи, и далеко не самый худший. Во всяком случае – здесь точно царит любовь. И мне, глядя на ласково ворчащую старушку, совсем не хотелось уходить.

Сделав укол, я с удовольствием осталась. И абрикосовое варенье, и чай с травами, которые баба Катя собирает на своей дачке, и жадное урчание Обормота, - все это было маленьким кусочком счастья для меня. Немудреного счастья, когда ты улыбаешься просто так и не хочешь, чтоб это кончалось. Но рис наверно уже превратился в кашу, так что пора домочадцев кормить.

Тяжко вздохнув, поднялась.

– Баб Кать, я как в гости к родной бабушке съездила. Правда, я не знаю, будь она жива, так ли себя я хорошо чувствовала. Спасибо огромное!

– Это тебе спасибо, спасительница ты моя. Мне тут с утра с бывшей работы подарок принесли. День медика сегодня ж. Но мне оно ни к чему, ума не приложу, кому в голову пришло старухе алкоголь дарить. Не, я не жалуюсь. Я от радости всплакнула, что помнят до сих пор. Пятьдесят лет помогала на свет деткам рождаться. Вот и твоих бы потетёшкала. Да прости меня, Господи, что лезу не в свое дело. Не от Ромки. Не от Ромки.

– Я вам всегда буду помогать, а вот с моими вам не суждено потетёшкаться. Никогда. Я бесплодна. Так бывает, - я горько улыбнулась, и в голову пришла мысль, что, может, оно и к лучшему. Ведь с моей жизнью ребенку достанутся лишь жалкие крохи внимания.

– На вот возьми, моя хорошая, будешь вспоминать меня, - баба Катя попыталась сунуть мне в руки красивый бумажный пакет.

– Не буду я ничего брать, - категорично заявила я, отодвигаясь от подарка. – Даже и не думайте!

– Может, тогда вместе? – в глазах старушки мелькнули озорные огоньки.

– Я ж вам уколы делаю! Нельзя с алкоголем! К тому же я не пью!

– А я, значит, алкашка?! И мы чуть-чуть, распробуем. Да и конфетки тут.

Я на мгновение представила, как заявлюсь домой, стану в позу сахарницы и выдвину какой-нибудь ультиматум.

– Ну баб Катя! Толкаете на преступление. Я ж только пробку понюхаю и даже врагу все секреты Родины выдам!

– От умничка!

В пакете оказался самый настоящий «Бейлис», который я несколько раз пробовала. И, в конце концов, надо снять как-то стресс.

И мы с бабой Катей стали настоящими собутыльниками, вернее, собутыльницами.

Вкусный, похожий на растаявший пломбир с градусами, ликер мягко обволакивал гортань, согревая ее и автоматически отвлекая внимание от всех проблем.