Жена Эмиля. Наследник для Зверя

Эмиль, отдав малыша нянечке, вышел в коридор и заговорил по телефону. Я устроилась в постели, отрегулировав спинку. За окном тихо шел снег, больничный дворик засыпало, напоминая о наших посиделках с Аленой и о страшной ночи в лесу. Муж учел ошибки, туда согнали охрану. Если бы это сделали сразу, сейчас я бы не ждала новостей, сжираемая холодной тревогой, чертя вилкой по фарфору.

Не успела я попробовать завтрак, как вернулся Эмиль. Перемену уловила даже нянечка – положила задремавшего малыша в кроватку и вышла.

– Что с Аленой, ты узнал?

Затаив дыхание, я следила за помрачневшим мужем. Ну же, говори… Не лги, Эмиль.

– Алена умерла. В четыре утра.

Из меня будто вынули позвоночник, я даже вилку выронила. Несмотря на все, что со мной случилось, во мне еще была детская вера в чудо. Не до конца жизнь разбила мои розовые очки. Когда слышишь, что человек в больнице – пусть в реанимации, надеешься, что все обойдется. Эти слова не укладываются в голове, когда слышишь, что кого-то нет…

Я взглянула на малыша. Алена поддерживала меня до последнего. Сначала здесь, в клинике, затем после похищения самоотверженно помогала мне. Мы здесь благодаря ей. А вот ее больше нет.

– Главное, с тобой все хорошо, – Эмиль сел на кровать рядом, отломил от сырника кусок, продавив всю стопку, и поднес вилку к моему рту. – Это не твоя задача, думай о малыше, мы позаботимся об остальном. И ешь, обязательно. Врач сказала, молока не будет.

Я отвернулась. Алену было жаль до слез. Мы недолго знали друг друга, но успели стать подругами. Эмилю плевать, он в разборках постоянно людей теряет. С его точки зрения, привязываться к ним, смысла нет. А я другая. Пока я рожала, Алена умирала.

Чтобы отвлечься, я убрала тарелку и пододвинула колыбель. Нашла странную, очень личную радость смотреть на умиротворенное лицо сына, пока он спит и уходила в себя, чтобы не помнить и не думать о мире. Только в моих силах сделать так, чтобы мой сын не узнал, сколько здесь жестокости. В моих, потому что Эмиль этого делать не будет. В аду он, как рыба в воде. Может быть, поэтому мы и выжили в прошлый год. И лишь за счет жестокости не только к другим, но и к себе, он меня вытащил. Иначе мы бы пошли ко дну оба.

– Дина… – вздохнул Эмиль, заметив, что я снова ушла в себя. Его отвлекла медсестра, появившаяся на пороге.

– К вам посетитель… Ваш брат.

Я не обернулась, покачивая кроватку за ручку. Обещаю, малыш… Я сделаю все, чтобы ты не узнал, как жили твои родители.

– Пусть войдет, – разрешил Эмиль.

Феликс снова был в черном, глаза закрывали очки, и, как только вошел, сразу полез в колыбельку, мерзко бормоча надтреснутым тенором: «как похож на папу». Я привстала, прикрывая сына руками, и беспомощно обернулась на Эмиля.

– Не лезь, ребенок спит, – буркнул муж и отошел к окну.

Он облокотился на откос, глядя на заснеженный двор. Утренний свет беспощадно вернул ему возраст и накинул сверху – за стресс, недосып, и постоянный нервяк. Плотно сжатые губы, опущенное веко и взгляд тусклый от усталости. Волосы упали на лоб, закрывая глубокие морщины. От него кричало большими деньгами, властью, и… криминалом. Аурой человека, способного убивать.

Феликс неодобрительно смотрел брату в спину. Отношения между ними натянутые. Странно, что они в одной комнате и еще не избили друг друга.

– Когда домой? – спросил Феликс.

– Врачи сказали, нужно остаться минимум на ночь, – словно предчувствуя, Эмиль добавил. – О делах здесь нельзя. Поговорим, когда выпишут.

Я усмехнулась, о делах они говорить в клинике не хотят, чего же Феликс пришел? Внезапная вспышка братской любви, желание увидеть племянника? Вдруг я заметила, что Эмиль начал собираться.

– Куда ты?

– Мне нужно отлучиться, – пояснил Эмиль. – Феликс останется с тобой, пока я не вернусь.

– Ты шутишь? – обомлела я.

– Нет, родная. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Доверять можно только самым близким, кровным родственникам. Я быстро, не волнуйся.

Он поцеловал меня в щеку, склонился над колыбелькой посмотреть на малыша и направился к двери. Феликс покачал головой с таким видом, словно у него изжога, и уселся на стул напротив.

– Считай, я твой охранник, – он приподнял просторную футболку, демонстрируя рукоятку пистолета, торчащую из внутрибрючной кобуры. – Не обращай на меня внимания.

Ему легко говорить… Я сразу же почувствовала себя скованно. Малыш спал, но скоро вновь кормить – мне при девере это делать? Феликс неотрывно пялился на нас, а когда я забросила ноги на кровать и укрылась одеялом, вздохнул.

– Непрошибаемый дурак. Я про твоего мужа. Как назвали-то?

– Еще не обсуждали, – помедлив, призналась я.

– Дура-а-к… Ты извини, что тебя испугал, помнишь, в машине? Позарез нужно было встретиться с Эмилем, а он же непрошибаемый, с детства такой. Все по-своему, договориться невозможно…

Я слушала вполуха, Эмиль ненавидел свое детство, будто не хотел признавать, что был ребенком. Он и своих не хотел заводить, пока я не забеременела. Как он сказал: не хочу, чтобы дети повторили мою судьбу.

– Слышал, у вас проблемы были... Эмиль человек сложный. Подробностей не знаю, но вижу, он тебя любит. Не говорил, небось?

– Говорил, – улыбнулась я.

– Да ты что! – удивился Феликс. – У него слово доброе не выпросишь.

– И что толку? – улыбка стала горькой.

Говорил, а через месяц резвился со шлюхами. Чтобы не наболтать лишнего, я отвернулась к стене. Ни к чему Феликсу видеть слезы.

– Ты не руби сгоряча, – услышала я осторожный голос, Феликс взвешивал каждое слово. – Он иногда ведет себя, как сволочь. Мне объяснять не надо, я знаю. Я же его вырастил, понимаешь? Из-за меня он такой урод. Но я клянусь, Эмиль никогда и никого так не любил с тех пор, как родителей не стало.

– Что с ними случилось? – обернулась я.

– Мама умерла рано, ему десяти не было. Отца убили в пьяной драке через год. Жили трудно…

Феликс вдруг отвел глаза.

– А ты?

– Я сам еще щенком был… Мне восемнадцать стукнуло, его под мою опеку оставили, а куда было о брате заботиться? Не справился я с ним. Эмиль из дома убегал, скитался. Потом за ум взялся, с ним его природа не обидела… Только меня знать теперь не хочет.