Жена Лесничего

И тут снова раздался стук. На сей раз били не руками, а чем-то тяжелым, ухающим о хлипкую дверь. Стены заходили ходуном, бычий пузырь лопнул и повис бурыми ошметками. От первого удара доски треснули, а от второго низкая дверь вылетела из петель и прогрохотала по комнате, на пути сбив Чармейн с ног. Она ударилась лицом о доски, так, что искры посыпались из глаз. Посмотрев наверх, Чармэйн только и смогла различить темную тень в зияющем проеме.

Пали стены дома, не спасли Чармэйн.

Наклонившись, в горницу зашел мужчина. Его светловолосую голову, с локонами до плеч, украшал венок из сонма голубых бабочек, порхавших вокруг висков, взлетая и садясь обратно. Худощавый торс облегала блестящая черная туника с зелеными всполохами из панцирей весенних жучков-навозников. Прозрачный плащ из стрекозиных крыльев стекал по спине и тянулся по полу далеко за порог. Льдисто-голубые глаза смотрели на Чармэйн сурово, укоризненно.

— Так вот ты где, — сказал мужчина. — Суженая.

Чармэйн закрыла лицо ладонями — нашел, он нашел ее!

Мужчина, нет не мужчина, а фейри, эльфийский король, легкими шагами измерил хижину, окинул презрительным взглядом брошенную метлу, рогатый ухват и, поправив прозрачный плащ, сел на лавку у окна. Чармэйн лежала у его ног, униженно вжавшись носом в доски.

— Значит, тут ты скрываешься, Чармэйн, — процедил он. — А я, как дурак, ищу тебя по всему городу.

Чармэйн на мгновение прикрыла глаза. Его запах, ненавистный запах эльфа! Сперва окатывает острой свежестью молодой травы, сладким ароматом вьюнка, но после... После воздух полнится болотной сыростью, которая проникает в складки одежды, в волосы, следует за тобой повсюду и не дает покоя ни ночью ни днем. Его запах, как и он сам, — невыносим, неприятен, и видит Бог — избавиться от него невозможно.

— Оставь меня.

Чармэйн вытерла украдкой о передник ладони. Пусть она желала сбежать от него и не видеть до скончания времен, ей все равно хотелось выглядеть лучше, чем она есть: стоять ровнее, говорить правильней, держаться, как королева. Да, она сошла с ума, одержима демонами. Стоит эльфу перешагнуть порог, как мысли путаются и приходят в порядок только спустя несколько дней. Зачем он вновь преследует ее?

— Ты помнишь уговор? — эльф усмехнулся и вальяжно закинул ногу на ногу. — Вижу, что помнишь.

Он смеется над ней, над ее неуклюжестью. Чармэйн нервно сглотнула, пытаясь взять себя в руки, и споткнулась, поднимаясь с пола.

— Хочешь освободиться? — сказал он, растягивая слова, — Всего лишь сшей мне рубашку, не сделав ни единого надреза, без нитки и иголки.

Та же шутка, изощренное издевательство. Легче легкого, сшить рубашку без нитки и иголки! Днем и ночью Чармэйн билась над разгадкой уже много месяцев, но все без толку. Невыполнимое задание. Невыполнимое задание...

— Ах, не можешь? — эльф изобразил фальшивое недоверие. — Так иди сюда!

— Нет! — сказала Чармэйн. — Я замужем за лесничим. Он преданно служит тебе уже двадцать лет.

— Он служит не мне, — поморщился эльф. — И тебе не стоило выходить за него. Ты моя. Всегда была и всегда будешь.

А Чармэйн уже пожалела о выпорхнувших словах. Эльф умеет чуять подтекст, угадывать за интонацией истинные чувства, пробираться в слабые места, а затем больно жалить. Он припомнит Чармэйн, Бог свидетель, припомнит, что та вышла замуж лишь бы сбежать. А она не сможет слушать это, нет, не сможет, потому что только сейчас поверила, что сам Дэмиен дорог ей.

— Будь ты проклят!

— Все мы, фейри, закляты, — сказал эльф, изогнув бровь.

И бросился к ней.

Глава 2.

Дэмиен шел с полузакрытыми глазами по узкой тропинке. Напряженно прислушивался, но не к окружающему лесу, а ко внутреннему ощущению. Оно было странно неустойчивым: то слабело до маленького огонька, то охватывало все тело пронзительной болью. А иногда раздавался приказ — "налево!", "быстрей" и тогда Дэмиен пускался бежать. Медлить опасно, огонек погаснет и тогда всё пропало — опоздал, не выполнил работу.

Давным-давно, еще мальчишкой, Дэмиен осознал, что лесом повелевает неведомая сила. А ему, лесничему, поручена та часть, которую Хозяин выполнить не может. И это были вовсе не героические задания, а черная работа: вырубить мертвое дерево, расчистить плотину, закопать труп павшего зверя.

И пусть каждый вечер Дэмиен заканчивал работу по пояс в грязи, глубоко внутри он знал, так же четко, как путь, освещаемый внутренним огоньком — Вирхольм живет и процветает только из-за него.

Когда-то, еще неуклюжим одиноким подростком, уже лесничим, Дэмиен подхватил простуду. Он лежал в холодном шалаше и отчаянно хотел домой, к семье в теплоту и уют. Его мучил жар, слабость и ломота во всем теле. Сейчас, больше всего на свете Дэмиен желал смыть отвратительный привкус и утолить жажду. Он ужасно жалел себя: заботливые руки не принесут горячего молока, на ноги не наденут колючие носки из собачьей шерсти. Он один, совершенно один и если хочет напиться — следует встать, добраться до ручья и опустить лицо в обжигающе холодную воду.

Дэмиен лежал в шалаше, зная, что ему следует подняться и последовать за огоньком в груди, пробираясь через заросли и овраги. Больным, здоровым, каждый день без выходных он должен ухаживать за лесом. А кто будет ухаживать за ним самим?

Дэмиен никуда не пошел в тот день. Огонек внутри вспыхивал все ярче и ярче, подзуживая лесничего поспешить. А потом погас, оставив ощущение мерзкой пустоты. Дэмиену так и не удалось насладиться отдыхом. Он все пытался представить: что пропустил, кого оставил в беде?

Около полудня он почувствовал себя лучше: горло перестало болеть и кашель утих. Но от этого Дэмиену почувствовал себя хуже и уже сам корил себя за лень и слабость. А в небе начали собираться грозовые тучи.

В ту ночь на Вирхольм обрушилась буря да град, размером с мелкое яблочко. На утро селяне обнаружили на месте плодородных полей мешанину из грязи, камней и зеленых ростков.

С первыми лучами рассвета в груди тревожно забилось послание Хозяина — Дэмиен, он один виноват в случившимся. Вирхольм всего лишь плата за услуги. Лесу нужна деревня пока нужен лесничий. И пока лесничий послушен деревня будет процветать.

В ту зиму впервые за двести лет Вирхольм познал голод, побитые поля взрастили хилые колосья и гнилые овощи. Только маленький огород Дэмиена усердно плодоносил. Лесничий снес все, что мог собрать к старосте, но его усилий было недостаточно. Старая Лавиния не дожила до весны.

Дэмиен был лишен утешения слабых — надежды на простое совпадение. Пришлось жить, как прежде — вставать каждый день на работу, внимать посланиям леса внутри, и в то же время постоянно носить траур по Лавинии, которая была к нему добра в детстве и присматривала за ним, пока мать работала в поле. Думать и не думать о ней.

Ведь если вспомнить Лавинию, распутать ее судьбу, тогда получится, что жизнь ее приравнялась к жизни какой-нибудь птахи, поломавшей крыло и ждавшей Дэмиена. Получается, что для Хозяина Леса люди вроде домашней скотины: пока корова дает молоко, ладно, а перестала годиться — пусть идет на мясо. Кто он такой, тот самый Хозяин Леса? Разве он справедлив? Дэмиен понял, что его стоит бояться. А любить?

Лесничий, тогда еще худой нескладный подросток, вернулся в Вирхольм пополнить запасы. Староста вышел навстречу, сунул в руки мешок с сухарями да вяленным мясом и направил обратно — нести службу как следует.