Жена по принуждению

– Оденься и собери вещи на пару дней, – открывая бутылку со сливками, выговорил Яков.

– Зачем?

– Поедешь со мной в Санкт-Петербург, – плеснул в кофе. Развернулся и, оперевшись о столешницу, посмотрел на меня. – Иди. У тебя есть полчаса.

– Серьезно? Мы поедем на поезде? – когда водитель остановил машину на привокзальной парковке, с недоверием спросила я.

Вокруг сновали люди, окружающее пространство напоминало разорённый муравейник.

– Да, – Яков вышел на улицу.

Один из его церберов открыл мне дверь. Взяв с сиденья рюкзак, я тоже покинула машину. Серебряков стоял по другую сторону капота, и я, быстро глянув на него, обернулась в сторону вокзала. Снова на Якова. Он подошёл ко мне и, крепко сжав руку выше запястья, повёл ко входу.

– Почему не самолёт? – спросила снова, когда мы, минуя ленту и рамки, прошли через отдельный вход. Никакого досмотра, ничего относящегося к простым смертным. Меня бы не удивило, если бы и поезд у нас был какой-нибудь… не такой. Личный, чтоб его!

– Не люблю летать, – отозвался он.

Я повернула к нему голову. Не любит летать? Всего несколько месяцев назад он пролетел над всей страной только потому, что решил, что хочет меня. Увидеть или что-то ещё, я не разобралась до сих пор.

– Я летаю только в крайнем случае, – он тоже посмотрел на меня.

Понял, о чём я подумала? Скорее всего. Хотела спросить его напрямую, но меня опередил начальник службы безопасности:

– Поезд уже подали, Яков Константинович. Пойдём на посадку или ближе к делу?

Яков посмотрел на время, потом на виднеющиеся сквозь стекло поезда. Огляделся и направился к павильончику довольно известной кондитерской сети. Охранники молча последовали за ним, мне тоже ничего другого не оставалось.

– Крендель с шоколадом, и… – взгляд на меня, – пару эклеров. Моя будущая жена любит эклеры, – кривая усмешка в уголке жёстких губ. – Да… ещё американо со сливками и зелёный чай с молоком.

Девушка за прилавком смущённо улыбнулась и засуетилась, готовя заказ. Я сжала ремешок рюкзака. Поймала насмешливый взгляд Якова.

– Ты забыла это, – достал из кармана бархатную коробочку прямо у всех на виду и отдал мне. – Надень, Мира. Прямо сейчас.

Глава 8

Мирослава

Понятия не имею, как долго мы стояли так, глядя друг на друга. Яков – покровительственно, снисходительно, я – с неприкрытым гневом. Прозвучавшее в зале сообщение о начале посадки на отправляющийся в Мурманск поезд сменилось обычной вознёй.

– Доволен? – прошипела, надев кольцо с бриллиантом, и сунула пустую коробочку обратно Серебрякову.

– Вполне, – убрал и только после обернулся к девушке за прилавком. Перед ней уже стоял бумажный пакет с заказом, рядом – кофе. Дав знак одному из охранников забрать всё это, он направился к выходу.

– Спасибо, – коротко сказала я, потому как сам Серебряков поблагодарить поглядывающую на меня с любопытством девицу не сподобился.

Невесомое кольцо обжигало руку. Я чувствовала, как оно тянет меня куда-то, возврата откуда нет. Мысленно напомнила себе, что это ничего не значит. Просто кольцо, которое можно снять так же легко, как я надела его. Сжала руку в кулак, с трудом борясь поднять и посмотреть на пальцы.

– Считаешь, что победил? – идя рядом с Яковом в окружении его свиты по перрону, холодно осведомилась я.

– Для того, чтобы победить, нужно воевать. Или хотя бы сражаться. С кем мне сражаться, Мира? С тобой?

– Разве ты не это делаешь? – искоса глядя на него.

Судя по его реакции, своим вопросом я позабавила его. Я вообще забавляла его. Этакая смешная карманная собачонка, предназначенная для того, чтобы хозяин не сдох от скуки.

– Не вижу ничего смешного.

Яков придержал меня за руку. Остановился и, не выпуская, проговорил:

– Воевать и бороться имеет смысл только с равными, – коснулся безымянного пальца.

Глядя мне в лицо, он поглаживал кольцо. Вдоль позвоночника пробежал холодок. Ветер зашуршал кинутой кем-то обёрткой, погнал её дальше, стук колёс чемодана прошёлся по нервам. Я дёрнула руку, не желая этой опасной и в то же время интимной ласки.

Яков мгновенно стиснул мою кисть:

– Я могу сломать тебя в любой момент.

– Так почему ещё не сделал этого? – выплюнула ему в лицо.

– Потому что мне это не нужно, – он поднял мою руку. Держал уже не так крепко, но я знала – это иллюзия. Движение, и пальцы его сомкнутся сталью.

Против воли опустила взгляд, и всё, что я только что хотела сказать, куда-то делось. Моя ладонь по сравнению с его была совсем узкая, и контраст этот был особенно виден сейчас, когда на пальце моём поблёскивало кольцо.

– Сломанные цветы имеют свою прелесть, – вновь заговорил он. – Их запах становится сильнее, да и разрушение всегда притягивает.

Медленно я подняла голову. От его слов стало холодно, страх, немного притупившийся, вернулся и стал ещё сильнее прежнего.

– Ты наверняка и сама замечала, что разрушение притягивает куда больше, чем созидание, – хватка на кисти. Я резко, с шумом вдохнула. – Замечала, – с коротким кивком подтвердил он свои же слова.

Я смотрела на него, не в силах ни ответить, ни отвернуться. Я даже пошевелиться была не способна.

– Мне было бы интересно посмотреть на тебя сломанную, не скрою, – продолжая ласкать палец возле кольца. Потянул на себя, приобнял за талию. – Только сломанные цветы слишком быстро вянут. А мне это ни к чему.

Вначале он выпустил мою руку, потом меня саму. Отступил, удерживая взглядом, и только спустя какое-то время пространно посмотрел в конец платформы.

Остановившееся время побежало вперёд. Я вернулась в реальность, хотя всё ещё до конца не пришла в себя. Заметила стоящих неподалёку патрульных со служебной собакой. Шальная мысль броситься к ним и попросить о помощи угасла быстро. Как только Яков, проследив за моим взглядом, опять посмотрел на меня.

– Можешь попробовать, – он был серьёзен.

Я действительно могла. Могла попробовать. Но не стала. Вместо этого пошла вперёд вдоль поезда. Какой у нас вагон, я не знала. Просто шла, потому что было ощущение, – если остановлюсь и ещё раз окунусь во мрак глаз Серебрякова, просто рассыплюсь прахом.

Охрана Якова остановилась возле одного из вагонов. Если к дверям других тянулись пассажиры с вещами, здесь не было никого. Только молоденькая, словно сошедшая с глянца проводница в выглаженной форме.