Жена тёмного князя

Я смотрел на него. Больше все равно ничего не могла делать.

А он внезапно улыбнулся. Так светло и ярко, что от его улыбки захотелось зажмуриться.

И я закрыла глаза, снова уплывая в привычное уже ничего.

Боль все еще оставалась. Но она была тихой, присмиревшей и даже какой-то ласковой. Время снова стало двигаться в привычном темпе. Я стала различать дни и ночи.

Мне все еще трудно было думать. Каждая, самая маленькая мысль, была тяжелой, как бетонная плита, и требовала неимоверных усилий, чтобы подвинуть ее хотя бы на миллиметр.

Кто я?

Кто он?

От этих вопросов я уставала так сильно, что меня снова затягивало в бездонный колодец беспамятства.

Двигаться и говорить я даже не пыталась.

А однажды я заснула. Спать было хорошо. Спокойно. Мне понравилось. И, просыпаясь, я старалась заснуть, как можно быстрее.

Потом я ощутила вкус. Что-то очень приятное вливалось в мой рот и проваливалось дальше, успокаивая невнятную, сосущую боль в желудке. Это происходило регулярно. И я стала ждать этих моментов. И даже научилась сама открывать рот.

А потом я смогла сделать одновременно два действия: открыть рот и открыть глаза. Оказалось, тот мужчина, лицо которого я однажды видела, кормил меня с ложки. Он как будто похудел еще сильнее. Одежда висела на нем, как штора на палке. Но, увидев, что я открыла глаза, он опять улыбнулся.

Мне показалось, что он хотел сказать что-то, но не сказал.

Я стала видеть его очень часто. Всегда, когда открывала глаза. Он кормил меня, переворачивал, разминал спину, руки и ноги, обтирал меня влажной, прохладной тряпкой. И почти всегда улыбался. А когда не улыбался, то хмурился. И с тревогой смотрел в окно нашего странного дома.

Наш дом был деревянный и совсем маленький. И мне почему-то казалось, что раньше я жила не здесь. В моем доме были высокие потолки, светлые обои. А здесь стены были обиты плотным, серым войлоком.

– Кто ты?

Мой голос был тихим, слабым. Но мужчина услышал. И ответил.

– Борис. Твой муж.

– Где я?

– За Пределами.

Пределами? За какими пределами? Я ничего не поняла. Но на третий вопрос сил уже не хватило.

С каждым днем мне становилось лучше. Я уже могла подолгу держать глаза открытыми. Я смотрела, как Борис готовит для нас еду, убирается в нашем домике, стирает... Он всегда был занят. Иногда он уходил из дома, оставляя меня одну. Когда он возвращался, почти всегда в его руках была добыча: то птица, похожая на большую курицу, то зверь, смахивающий на безухого кролика, то серебристые рыбки, длинные и толстопузые, как веретено. Вместе с ним в наш домик врывались запахи: грибной сырости, прелых листьев, мокрой земли, проливного дождя, льда и снега. Как будто бы там, за стенами дома было уже не лето, а поздняя осень.

Выздоравливала я очень медленно. Только когда за окнами завыли зимние метели, мой муж стал сажать меня на постели, обложив подушками. Я была так слаба, что без поддержки сразу заваливалась на бок.

Борис оказался очень терпеливым человеком. Вместе с ним я заново училась всему: сидеть, вставать, ходить и даже самостоятельно есть. И когда в сотый раз из моих слабых и тонких пальцев падала ложка, разбрызгивая по сторонам содержимое, он молча протягивал мне другую. Мне было стыдно за собственную немощь, но когда я пыталась извиниться, он только пожимал плечами.

Но самое ужасное было то, что я совсем ничего не помнила из своего прошлого. Кроме совершенно непонятных ощущений... Например, мне казалось, что мир вокруг чужой. И что Борис выглядит совсем не так, как должен. А я гораздо старше, чем он думает.

Я рассказывала ему об этом, а он снова пожимал плечами и говорил, мол, после всего, что тебе пришлось пережить в этом нет ничего удивительного.

Постепенно жизнь налаживалась. Я уже могла садиться сама, и даже пару раз, когда муж уходил на охоту, пробовала спуститься с постели. Ноги, превратившиеся в две тонкие длинные спички обтянутые кожей, мне пока не подчинялись. Но я очень хотела сделать сюрприз моему мужу и однажды встретить его, стоя на ногах, а не лежа в постели.

Мы проводили вместе очень много времени. Комнатка в нашем домике была всего одна. Окон у нас почему-то не было. Только под потолком горела лампочка, по которой я определяла время суток: горит, значит день, не горит - ночь.

Мне нравилось смотреть, как ловко мой муж справляется с домашними делами. Очень хотелось помочь, но я понимала, возьмись я за нож, от меня было бы больше вреда, чем пользы.

Но больше всего мне нравились наши вечера... когда все дела были закончены, лампочка под потолком еле тлела, в печурке трещали дрова, Борис садился рядом со мной, обнимал меня одной рукой и что-нибудь рассказывал. А я доверчиво прижималась к его плечу, согреваясь в его объятиях, слушала и задавала вопросы. Мне было интересно все.

– Расскажи, как мы познакомились?
– Просила я его.

Он хмыкал:

– В МУПе. Ты совсем не хотела замуж, и даже не вышла ко мне, когда я был в вашем доме накануне свадьбы. Когда мы с твоим дядей поехали оформлять документы, ты снова куда-то спряталась. Времени до полудня оставалось совсем мало, и твой дядя Любогост, велел свахе найти тебя и привезти в МУП, даже если придется применить силу. Вот там-то я тебя и увидел.

– А что было дальше?

В этом месте Борис всегда тяжело вздыхал. Я знала, ему трудно это вспоминать, но не спрашивать не могла.

В день отъезда я внезапно заболела младенческой горячкой. Это заболевание случалось один раз в жизни у каждого человека, обычно в первый месяц после рождения. Ребенок мучился от жара и боли до тех пор, пока его магия не начинала справляться с болезнью. Уходило на это от пары дней, до седьмицы.

Иногда, если младенца чересчур оберегали, болезнь задерживалась на несколько лет. Чем старше был ребенок, тем легче он переносил эту заразу и тем быстрее выздоравливал. А потом никогда больше не болел. Никогда и ничем, он уже умел защищать свою жизнь магией.

Борис же никогда не слышал, чтобы кто-то заболевал младенческой горячкой уже взрослым, но решил, что дядя чересчур холил единственную племянницу и смог уберечь ее аж до восемнадцати лет.

Уже к вечеру я уже должна была чувствовать себя лучше, поэтому Борис не стал задерживаться в городе и отправился в путь. Пресветлый князь повелел покинуть Пределы Жизни как можно быстрее, и мой муж не хотел вызывать недовольство повелителя. После того, что он сделал, это было бы неразумно.

Вот только лучше мне не стало. Наоборот. В первый раз я ушла в тот же вечер вместе с солнцем.

Случилось это прямо посреди леса. Слишком далеко от города, чтобы можно было успеть вернуться в город, где светлые мнишки могли бы воскресить меня.

И Борис не придумал ничего лучше, чем самому отогнать от меня смерть. Мой муж оказался князем Тьмы, одним из самых сильных некромантов Павлонии. И как некроманту ему было категорически запрещено воздействовать на живых людей. Или потенциально живых, то есть тех, которых могли воскресить маги жизни, те самые светлые мнишки.

И теперь нам обоим нельзя было попадаться на глаза светлым. Они сразу догадались бы о том, то случилось. И нас обоих не ожидало ничего хорошего. Бориса казнили бы за нарушение самого главного правила некромантии, а меня назвали бы нежитью и уничтожили.