Жена в лотерею

— Бонна Зелиг все знает, — вздохнула малышка. — Особенно то, что полезно для здоровья… Она же шаманка.

— Вряд ли лепка снеговика может так сильно повредить здоровью, — пожала плечами я и тут же осеклась.

В дверях стоял мой муж, эсквайр Теодор Рутланд. Взгляд его метал гром и молнии.

— Миледи Цицинателла, — задыхаясь от ярости, проговорил он. — Я кажется, предостерегал вас, чтобы вы ни на шаг не приближались к моей дочери?

— К дочери? — обалдела я.

Я даже еще к мысли о том, что у меня теперь есть муж не привыкла, а уж падчерица… У меня — падчерица?!

Я стала мачехой, о боже! Если судить по сказкам братьев Гримм, вряд ли девочка ждет от меня добра… Или в этом мире подобные сказочки не в ходу?

— Брианна, что ты здесь делаешь, притом совершенно одна? — эсквайр присел перед девочкой на корточки. — А где бонна Зелиг?

— Я здесь, милорд!

В моей гостиной появилось новое действующее лицо. Это была моложавая женщина лет сорока в скромном коричневом платье. В моем понятии, на шаманку она никак не тянула. Аккуратная, сдержанная, предупредительная. Очень располагающая к себе особа. Даже удивительно, что такая милая тетя запрещает ребенку зимние забавы.

Правда, взглядом она меня одарила отнюдь не милым… Хотя, может, мне просто показалось?

— Простите, пожалуйста, милорд Рутланд, я не доглядела, — покаянно взмолилась бонна. — Хотела принести Брианне бисквитов, а ее уже след простыл. Ваша девочка такая подвижная — настоящая непоседа!

— Впредь будьте внимательнее. А ты, Бри, запомни — нельзя убегать от своей бонны.

Рутланд взял девочку за руку и подвел к Зелиг, продолжая мягко ее увещевать. А я поразилась — сколько же было нежности в его голосе и теплоты во взгляде, когда он разговаривал со своей маленькой дочкой!

— Да, папа. Хорошо, папа, — серьезно сказала девочка, и бонна поспешила увести ее.

Даже чересчур поспешила, на мой взгляд! Пока женщина вела малышку за руку, та все оглядывалась на меня, словно просила о помощи.

— Насколько я помню, мы с вами отдельно обговаривали тот момент, чтобы вы не смели общаться с моей дочерью, — Рутланд медленно наступал на меня.

М-да уж, что за репутация у Нутеллы такая, что от нее даже детей прячут?

— По-моему, она чудесная. Я не сделаю Брианне ничего плохого…

— Осторожнее, миледи. Эта территория для вас под запретом. Со мной вы можете изгаляться, как угодно. Я привык к вашей лжи. Но играть на моих чувствах к моей дочери я не позволю. Играть в то, что вы испытываете к ней искренний интерес — это уже даже для вас чересчур.

— Почему вы думаете, что я играю?

— Потому что вы и дети — два абсолютно несовместимых понятия, миледи Цицинателла, — холодно ответил Теодор.

— Вы ж хотели от меня наследника. Магически одаренного и все такое…

— Я не изменяю своим желаниям. Как только вы произведете его на свет, дитя немедленно будет у вас отнято и отдано на воспитание тем, кто более в этом сведущ. И не надо убеждать меня в том, что вас хотя бы немного это расстроит.

Вот тут я ужаснулась по-настоящему. Даже если предположить… Допустим, только допустим в теории, что я рожу от него ребенка… Долгожданного, которого так сильно хотела. И малыша у меня тут же отберут?

— А еще говорите, я — чудовище… — я вложила в свой голос максимум презрения и негодования.

— Дети — это обуза. Вечно ревущая, хнычущая, досадная помеха, которая мешает наслаждаться жизнью, — негромко проговорил Теодор. — Ваши слова. Забыли?

— Я пересмотрела свои взгляды.

— Умение быстро переобуться, чтобы извлечь из этого максимум выгоды, всегда было одной из несомненных черт вашего характера. Только не сказал бы, что это делает вам честь, — усмехнулся муж и окинул меня плотоядным взглядом. — Я смотрю, вы успели переодеться. Неплохо, но на мой вкус, чересчур скромно для того, что вам предстоит.

— Да! — с вызовом сказала я, стараясь не думать, что вообще-то он так высказался о неминуемом приближении первой брачной ночи. — А сейчас шла на кухню, чтобы поесть!

— Увы, а вот этого вы уже не успеете, — с явным злорадством проговорил эсквайр. — Мы с вами отбываем в Трентон. Лошади уже запряжены.

— В Трентон? — глупо переспросила я, пытаясь скрыть панику.

— Одно из моих имений, если вы позабыли. А вы думали, первую брачную ночь мы с вами проведем здесь? — Рутланд окинул презрительным взглядом стены.

Мамочка моя, какой еще Трентон? Какие лошади запряжены? Я ж до дрожи в коленках боюсь того, что должно там случиться!

В этот момент, с перепугу, от паники, сознание выдало мне интересную мысль. Вернее, не выдало, а вспомнило…

— Могу я хотя бы захватить из своей комнаты кое-какие предметы личной гигиены? — скромно поинтересовалась.

— Вы будете в полной мере обеспечены всем необходимым, поверьте.

Муж смотрел на меня так, как будто мы уже были в этом самом Трентоне, наедине и в спальне.

— У меня медведь любимый! Плюшевый! — заупрямилась я и для пущей убедительности вцепилась в подоконник. — Я без него не засыпаю — кошмары снятся! Без медведя не поеду, хоть режьте!

— Любимый медведь? — чему-то усмехнулся Теодор и вдруг почему-то уступил. — Хорошо, можете взять с собой медведя. Даю вам ровно десять минут. И на этот раз, миледи, я надеюсь, что вы постараетесь меня не разочаровать. То есть будете рядиться в траур, выпрыгивать из окна и нечто в подобном духе

— Обещаю, — голосом пай-девочки сказала я.

Уже от одного этого голоса к нему должны были закрасться сомнения. Но все-таки Рутланд был приворожен, и все-таки он повелся.

В личной спальне, из которой эсквайр утром меня изволил вытащить, как куклу, все было ровно так, как я там оставила. Заправить постель никто и не подумал. И это лишний раз говорит об отношении к Цицинателле слуг этого дома. Паршивое было отношение, как пить дать.

Вот уж что-что, а незаправленные постели я терпеть не могу! Такой вот у меня пунктик. Но, когда я подошла к кровати ближе, чтоб исправить безобразие, то одеяло внезапно зашевелилось.