Женевский обман

— Скажите, а он никогда не упоминал о какой-нибудь организации или группе под названием «Делийская лига»?

— Делийская лига? Что-то не припоминаю. — Сантос задумчиво покачал головой. — А что это? Кто такие? Вы думаете, это они…

— Нет, просто мне случайно встретилось это название, — с улыбкой сказала Аллегра. — Может, оно ничего и не означает. Вас проводить?

На улице Сантоса ждал огромный «мерседес» с дипломатическими номерами. Шофер выскочил и услужливо распахнул перед Сантосом заднюю дверцу.

— Вот, работенка не пыльная, а экономит мне целое состояние на парковочных талонах, — сказал Сантос, улыбаясь и пожимая ей руку.

Он уселся в машину и уже в окошко очень серьезно сказал:

— А знаете, лейтенант Дамико, Джио был далеко не безгрешен, но он был хорошим человеком. Такой участи он никак не заслужил. Я очень надеюсь, что вы поймаете того, кто это сделал.

— Мы постараемся, — поспешила уверить его Аллегра.

Окошко с шуршащим звуком закрылось, и Сантос откинулся на спинку сиденья. Когда машина тронулась, он достал мобильник и набрал номер.

— Ты знаешь, кто это говорит. Только не вешай трубку. Мне нужна от тебя услуга. А потом я исчезну. На этот раз навсегда. Обещаю.

Глава 20

Отель «Бель эйр», Стоун-кэньон-роуд, Лос-Анджелес, 18 марта, 07:12

Верити всегда завтракала за одним и тем же столиком. В дальнем левом углу под навесом, за бамбуковыми жалюзи. Достаточно близко к выходу, на случай если придет кто из знакомых, и в то же время достаточно укромно.

— Доброе утро, мисс Брюс, — приветствовал ее метрдотель Филипп с таким вычурным французским акцентом, что у нее закралось подозрение, уж не репетирует ли он его дома перед зеркалом. — Вот, пожалуйста, ваши газеты.

Он положил перед ней сложенные аккуратной стопочкой номера «Вашингтон пост» и «Файнэншл таймс», еще теплые, чуть ли не с печатной машины. Политика и деньги. Шестерни и смазка, вращающие карусель жизни даже в условиях нынешнего экономического кризиса.

— А ваш гость уже здесь.

Она сдвинула на макушку солнечные очки и бросила строгий взгляд на один из столиков. Там сидел Эрл Фолкс и с отсутствующим видом крутил пальцем мобильник на скатерти.

— Он сначала хотел занять ваше место, — возмущенным шепотом доложил Филипп. — Но я, конечно, его пересадил.

Фолксу недавно перевалило за пятьдесят, но он по-прежнему поражал патрицианской величавостью с легким налетом высокомерия. Статичный взгляд глубоко посаженных темных глаз, благородный овал лица, орлиный нос, серебристая седина, зачесанная назад. На нем были темно-синий льняной костюм, белый батник от Шарве, запонки «Картье» и его коронный галстук-бабочка.

— Верити! Ты, как всегда, бесподобна!

Улыбаясь, он поднялся, чтобы поздороваться с ней, при этом опирался на зонтик, служивший ему тростью после автомобильной аварии, случившейся несколько лет назад. Продолжая дуться, Верити не ответила и села, метрдотель расстелил салфетку у нее на коленях.

— Мюсли с обезжиренным йогуртом? — спросил он, хотя по интонациям было ясно, что ответ ему заранее известен.

— Да, Филипп, пожалуйста.

— Минеральная вода и свежезаваренный чай?

— С лимоном.

— Разумеется. А для месье? — Он повернулся к Фолксу, который, уже пересев, наблюдал за этим ритуальным словесным обменом с кривой усмешкой.

— Хорошо зажаренный тост. Черный кофе.

— Очень хорошо. — Метрдотель, пятясь задом, щелкнул пальцами одному из официантов, чтобы тот бежал на кухню.

Верити достала из сумочки серебряный портсигар авторской работы с гравировкой в виде цветочного узора и, осторожно открыв его, высыпала на пустую тарелку штук тридцать разных таблеточек. Они лежали, словно горка камешков, — всевозможные витамины и пищевые растительные добавки, разных цветов, размеров и формы.

— Верити, дорогая, ты угробишь себя, так занимаясь своим здоровьем, — сказал Фолкс, когда им принесли напитки.

Он был сыном лавочника из Балтимора, если верить завистникам и злопыхателям, которых Эрл за свою жизнь накопил немало. Но наружность и манеры никоим образом не выдавали его происхождения — напротив, благодаря четкой дикции, краткой манере выражаться и нарочитому употреблению англицизмов он напоминал Верити персонажа из романов Эдит Уортон. Только вот напрасно он не имел привычки курить — серебряная зажигалка «Данхилл» и сигарета «Собрание» весьма элегантно смотрелась бы в его тонких пальцах.

— Я имею в виду твои утренние пробежки. Во сколько тебя сегодня поднял твой тренер? В пять? В шесть? Это же никуда не годится, только торгаши встают в такую рань.

— Я пока не передумала, Эрл, и с тобой не разговариваю, — ответила она, сосредоточенно наблюдая за тем, как официант наливает ей чай и кладет туда ломтик лимона.

— Но ведь встретиться предложила ты. А я вообще-то собирался на Карибы, уже паковал вещи.

На это она ничего не ответила, только почувствовала в глубине души острый укол зависти. Фолкс, казалось, безовсяких усилий плыл по течению, несущему привыкших роскошествовать супербогачей в их извечное кругосветное плавание — в феврале он балдеет в Гштааде, в марте нежится на Багамах, в апреле оздоравливается в клинике «Ла Прери» в Монтре, в июне у него Лондон, лето он проводит в Италии, зимой мчится на распродажи в Нью-Йорк, а потом ему надо немного отдохнуть, прежде чем эта карусель завертится снова.

Верити принялась раскладывать таблетки в определенном порядке, в каком она привыкла их принимать, хотя давно уже не помнила, каким принципом руководствовалась, когда этот порядок заводила. Разложив снадобья как полагается, она принялась молча глотать их, запивая водой и вскидывая голову.

— Ну все, ты победила! — сказал Фолкс, картинно вскинув вверх руки в знак признания своего поражения. — Ну что мне сделать, скажи? Извиниться? Облачиться во власяницу или проползти на коленях по виа Долороса?

— Всего этого было бы мало. — Она гневно сверкнула на него глазами.

— Даже если бы я принес дары? — Он развернул салфетку и показал ей три фрагмента античной вазы, аккуратно разложенные так, чтобы было видно: они идеально подходят друг другу. — Вот, для твоей коллекции. Последние недостающие фрагменты чашевидного кратера Финтиаса. — Он улыбнулся. — В нашей профессии терпение не добродетель, а жизненная необходимость.

— A-а, те самые фрагменты, за которые, если мне не изменяет память, ты запрашивал сто тысяч в прошлом году, — ядовито подметила Верити. — Что это ты — расщедрился или вину хочешь загладить?