«Жених и невеста»

— Купалась?

Девочка не ответила, может быть от озноба не могла выговорить слово. Виль положил ей на плечо руку. Плечо было твердым и холодным, но под его рукой слегка потеплело. Так они стояли по колено в воде, и у обоих слегка постукивали зубы. А на ближней косе расселись чайки, зябко втянув головы и выставив малиновые носы.

— Идем! — сказал Виль и почувствовал, что плечо Инги стало мягче и теплее.

Инга повернула к нему голову и сказала:

— Вода… теплая.

— Вода… теплая, — согласился Виль, слизывая языком соленую струйку, стекающую по щеке.

Они пошли по бесконечному пустынному пляжу. На самой кромке берега лежала черная паутина водорослей и розовели хрупкие чешуйки ракушек. Среди этих даров залива лежал шахматный конь. Вероятно, кто-то из пляжных шахматистов долго искал его в песке. Виль нагнулся и поднял коня.

— Что ты нашел? Янтарь? — спросила Инга.

— Нет, — ответил мальчик, — морского конька.

— Покажи.

Виль подкинул и поймал деревянную фигурку и протянул ее Инге. Она поверила:

— Хороший морской конек!

— Возьми себе.

Она бросила в сторону мальчика острый взгляд, словно хотела убедиться, что он дарит ей конька не из жалости. Но неожиданно прочла в его глазах, что там, у ненастоящей лодочки фотографа, ему очень хотелось вступиться за нее, оттаскать девчонок за «конские хвостики», но он сдержался, потому что это было их девичье дело, в которое мальчишке не следует встревать, чтобы не унизить свою подругу.

Она осторожно взяла из его руки коня и почувствовала, как по телу прошла теплая волна благодарности.

— Верно, я не хромая? — повеселев, спросила она.

— Нет!

— И у меня не косят глаза?

— Не косят.

Инга рассмеялась и вдруг сорвалась с места, побежала. Она действительно была похожа на легкую длинноногую цаплю, которая весело танцует на своих тонких ногах, машет крыльями и гортанным голосом кричит на все побережье:

— Виль! Виль! Виль!

Скрипка

Вы когда-нибудь стояли под окнами музыкального училища на мокром асфальте, в котором отражается свет больших прямоугольных окон? Идет невидимый мелкий дождь. Торопливо шагают люди. Возникают и сразу же растворяются в сырой тьме огни машин. А из освещенных окон музыкального училища доносятся приглушенные звуки разных инструментов. Дом похож на оркестр, который настраивается перед концертом.

Не спешите уходить. Не обращайте внимания на дождь. Сейчас что-то случится. Может быть, распахнутся окна, и вы увидите множество ребят с трубами, флейтами, барабанами. А может быть, раскроются двери, и на дождь выйдет большой оркестр. Он пойдет через город, и сразу станет безразлично, что льет дождь и что под ногами лужи. А вы прибавьте шагу, чтобы не отстать от поющих труб и скрипок.

Мальчик шел из булочной, а хлеб спрятал от дождя под пальто. Хлеб был теплый, и за пазухой словно лежал не обычный черный кирпичик, а живое существо.

Мальчик разгуливал под окнами музыкального училища. И хлеб грел его.

У каждого окна свой голос, своя жизнь. Мальчик услышал звук, похожий на одышку. Кто-то играл на большой басовой трубе. В соседнем окне звучала неторопливая гамма, похожая на лесенку. Видимо, маленькая робкая рука впервые прикасалась к клавишам. Рядом ревел баян. Он растягивал ноты, словно они были на пружинах, а потом резко отпускал их.

Мальчик прошел мимо трубы, мимо рояля. Не заинтересовал его баян. Он искал скрипку. И нашел ее. Она звучала в окне второго этажа. Он прислушался. Скрипка плакала и смеялась, она летала по небу и устало брела по земле. Все окна как бы умолкли и погасли. Светилось только одно.

Неожиданно кто-то положил ему руку на плечо. Он вздрогнул и обернулся. На тротуаре стояла круглолицая девочка с двумя короткими толстыми косичками. В руке девочка держала огромный виолончельный футляр. Он был мокрый и блестел.

— Опять ждешь? — спокойно спросила девочка.

Ее голос заглушил скрипку. Мальчик недовольно пробурчал:

— Никого я не жду.

— Неправда, — не отступала девочка, — чего ради стоять на дожде, если никого не ждешь.

— Я ходил за хлебом, — пояснил мальчик, — вот видишь… хлеб.

Девочка не обратила внимания на хлеб.

Она сказала:

— Ты ждешь Диану.

— Нет!

В его голосе прозвучало отчаяние. Но круглолицая стояла на своем:

— Ты всегда ждешь Диану.

Большой черный футляр от виолончели показался ему уродливым чемоданом. Ему захотелось вырвать его и бросить в лужу. Но девочка вовремя замолчала. Она доброжелательно разглядывала его. Он не знал, что делать, и трогал рукой теплый хлеб.

— Пойдем, — сказала девочка, — что мокнуть.

Ему ничего не оставалось, как пойти рядом с ней.

Ярко освещенный дом музыкального училища растворился в дожде.

Через несколько шагов девочка протянула ему виолончель:

— Понеси. А то тяжело.

Он взял в руку этот большой нескладный предмет с чемоданной ручкой и почувствовал себя удивительно неловко. Казалось, что все знают, что ему хочется нести скрипку, а он тащит виолончель. С непривычки нести виолончель было не так-то просто: она била по ноге, задевала за водосточные трубы. И его спутница вскрикивала:

— Ой, осторожно! Инструмент стоит кучу денег!

Потом она сказала:

— Я часто вижу тебя около музыкального училища.

— Я хожу за хлебом, — ответил мальчик.

— Ну да, — согласилась девочка.

Она уже не вспоминала о Диане.

— Знаешь что, — предложила она, — пойдем ко мне. Я сыграю тебе ноктюрн. Мы будем пить чай.

Он ничего не ответил. Он вдруг подумал, как было бы хорошо, если бы рядом была Диана. И если бы она сказала: «Я сыграю тебе ноктюрн. Мы будем пить чай».

Он бы нес ее скрипку, как пушинку, даже если бы она весила больше, чем виолончель. Он бы с радостью слушал скучный ноктюрн и пил бы чай. Как странно, что с одними людьми хочется все, а с другими — ничего.