Женись на мне, дурачок!

— Ты сказал об этом охраннику? — в ласковом голосе зазвучали слегка угрожающие нотки.

Пока еще почти незаметные, только чтобы заставить занервничать допрашиваемого. В данном случае меня. Однако меня сейчас нет в этом подобострастно склоненном теле, я, свободный и гордый, стою чуть поодаль, с презрительной насмешкой наблюдая за этой унизительной для невиновного человека позой.

— Нет, госпожа.

— Почему? — чуть добавила она угрозы.

— Во-первых, он не спрашивал, — спокойно и резонно отвечает мое тело, поднимая на едва угадываемый за занавесью силуэт честные глаза, — а во-вторых, всем известно, что выехать в дальний путь без оружия может только круглый дурак.

— Значит, себя ты считаешь умным, — мгновенно поймала меня ханша, даже не догадываясь, что сказал я это не без умысла.

Это один из старых приемов — увести собеседника в сторону провокационным заявлением и запутать в словах и определениях. Именно в таком разговоре можно вроде случайно польстить собеседнику и, высказывая нелицеприятные вещи о самом себе, на деле незаметно создать хорошую репутацию.

— Нет, госпожа, не считаю, — коротко поклонилось занавеске мое тело.

Я мысленно похлопал ему, глядя со стороны на полный достоинства поклон.

— Но ты же сейчас сказал, что без оружия путешествуют только круглые дураки!

Кажется, ханша считает, что приперла меня к стене?

— Круглым дураком я себя тоже не считаю, госпожа, — уверенно кивнуло мое тело.

— А кто твои спутники? — не принимая игры, неожиданно резко сменила тему Саялат.

Жаль, вздохнул тот я, который стоял в сторонке.

— Муж сестры, бала и слуга, — коротко отвечаю, радуясь, что мы еще вчера вечером обговорили, кем будем представляться вероятным попутчикам и при заселении в гостиницы.

И еще немного тому, что разговор идет на останском языке. В нем нет женского и мужского рода для слова «ребенок», и мне не пришлось лишний раз кривить душой, называя Лайли сыном, а не дочерью.

— Бала — девочка или мальчик? — Обойти ханшу безликим словом «ребенок» мне все-таки не удалось.

— Девочка, — не опуская взгляда, признаюсь я, с Саялат нельзя шутить такими вещами.

Вполне в ее духе приказать раздеть Лайли, чтобы убедиться в моей честности.

— А почему она в мужской одежде? — Пристальный взгляд повелительницы прожигает меня, словно между нами нет легкой занавески.

— Для безопасности, — словно удивляясь наивности собеседницы, пожимаю я плечами.

— А каких зверей везет твой корабль? — снова меняет она тему, пытаясь своей осведомленностью сбить меня с толку.

Но я уже успел сообразить, что у них с офицером связанные между собой амулеты. И то, что слышит один владелец, вполне доступно для другого. Такие, кстати, имеют почти все капитаны, бороздящие благословенное Серебряное море. Очень удобно, отправляя помощника на берег за товарами, точно знать, как проходили торги.

— Капитан велел передать мне, что животные редкие, но точных сведений в чужие уши вкладывать не стал, — удрученно вздыхаю я.

Я и действительно не знаю, кого и что привезет корабль, который, отправив магического вестника, поручили перекупить одному из королевских капитанов.

— А если я… — Ханша многозначительно помолчала. — Если я прикажу привести сюда твоих родственников… ты вспомнишь?

— Госпожа может приказывать все, что ей угодно, но вспомнить то, чего человек никогда не знал, это не поможет, — поджав губы, бормочу разочарованно.

— А разве нельзя, скажем, предположить… Возможно, угадаешь? — В женском голосе звучат сострадание и доброжелательность, но я им не верю ни на медяк.

Не такая это женщина, чтобы из добрых побуждений подсказывать незнакомому судовладельцу, как обмануть саму себя.

— Возможно, кто-нибудь и мог бы так поступить… — тяжело вздыхаю, с тоской окидывая взглядом небо, словно прощаясь навсегда, — но только не я.

— Почему?

— Моя мать часто говорила, когда была жива, — даже малая ложь зачастую тянет за собой большие беды, — еще тяжелее вздохнул я и потупился.

— Саи, да ну его к шайтану, неужели ты не видишь, какой это зануда? Давай лучше посмотрим на дочку! — недовольно протянул за занавеской капризный мужской голос, и я очень порадовался, что стою со сжатыми как бы от волнения кулаками и опущенными глазами.

Уж слишком знакомым показался мне этот высокомерный, нахальный тон.

— Обойдешься, — тихо оборвала его ханша и, приоткрыв занавеску, насмешливо уставилась на меня своими блестящими черносливинами глаз.

Она была еще очень хороша, эта сорокатрехлетняя повелительница, привезенная хану почти ребенком с далеких восточных островов. На ухоженном овальном лице ни одной морщинки, под крутыми дугами бровей яркие черные глаза в мохнатых ресницах, а вишни чувственных губ так туги, что кажется, вот-вот брызнут спелым соком.

Разумеется, все мужчины, завидев такой персик, сразу начинали жадно таращиться на нее. И я, решив не выходить за рамки стереотипного поведения, тоже позволил себе с полминуты попускать на нее слюни. И только потом, словно спохватившись, застеснялся и потупил взгляд.

— Через неделю я вернусь из Шонкоя, — отстраненно сообщила ханша, испытующе поглядывая на меня.

Словно хотела, чтобы я сам о чем-то догадался. Вот только интересно о чем? Если бы она попыталась намекнуть мне, что я ей интересен как мужчина, она бы никогда не сделала это при любовнике. Если только не хотела одновременно проверить мои способности воина. А ханша этого хотеть не могла… или мне предоставили неполную информацию о ее характере. Значит, что-то другое. А из другого у нас остается только две вещи, которые заинтересовали Саялат, кроме меня самого.

Лайли и неведомые зверушки, плывущие по просторам Серебряного моря. Но про Лайли я не стану сам напоминать… не стоит забывать о репутации человека, чей голос, как мне кажется, я узнал. Значит, остаются зверушки.

— Если госпожа пожелает… — склоняюсь еще ниже, — я сочту за честь преподнести в подарок любых понравившихся зверушек. К вашему возвращению корабль уже будет стоять в порту.

— Я учту, — неожиданно скучающим голосом бросила ханша, опуская занавеску, и командным голосом объявила: — Тайр, отправляемся! И перестань ловить всех встречных путешественников, так ты совсем запугаешь народ!

Командир охранников ничего не ответил, просто махнул рукой, и повозки двинулись дальше. А я остался стоять на том же месте, не зная, можно ли мне уже сесть на лошадь и ехать в свою сторону, или надлежит проявить уважение и дождаться, пока весь огромный обоз проедет дальше.

Они медленно проплывали мимо меня в клубах пыли — богатые, задрапированные шелковыми занавесями кареты и простые повозки. И все сидевшие в них считали своим долгом внимательно рассмотреть и меня, и мою неказистую степную лошадку. Только для того, чтобы потом на привале, если ханша случайно вспомнит обо мне, можно было со всезнающим видом поддакнуть повелительнице.